ФИО, сан: архимандрит Антоний (Мезенцов)

Год рождения: 1957

Место рождения и возрастания: г. Прилуки, Черниговская область, Украина. 

Социальное происхождение: из семьи рабочих 

Образование: Одесская духовная семинария

Место проживания в настоящее время: Свято-Троицкий Болдин монастырь Дата записи интервью: 26.04.2024

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье. Были ли Ваши родители верующими? 

В основном тогда все люди были верующие, воспитание получали соответствующее. Родители мои были простые, работали. Отец родился в 1928 году, работал слесарем на заводе по мебели, мама 1929 года рождения, она была швея, шила, работала всю жизнь. Родители отца умерли ещё до войны, он маленьким остался, его воспитывала родная тётя.

Я застал ещё прабабушку, которая родилась в 1880 году. В 1880! Прабабушка, бабушка и дедушка по маминой линии – все были церковные. У дедушки мама была понтийская гречанка, их тогда прогнали турки, вот они поселились со своими родами на Украине. Это прабабушка. А дедушка уже был украинец. У дедушки был свой дом, они жили около города, недалеко, в 10 километрах, хозяйство было. Дедушка был механик на заводе, бабушка домохозяйка была. Бабушки и дедушки мои родились в начале века: в 1900 году, в 1907 году. Они все закончили церковно-приходские школы, и все классы образования были у них.

Бабушка, мамина мама, была грамотная по тому времени. Церковнославянский она знала, хорошо им владела, хорошо службу знала. Бабушка была очень верующая. Когда началась война, у бабушки было восемь детей. Семьи тогда большие были. Дед пошёл на фронт, а рядом жил полицай. Наш, русский же. И в один вечер пришёл другой полицай, тоже наш, деда друг. Его оставили для того, чтобы он для наших давал сведения. Хотя он работал в полиции, но работал на советскую власть. Он пришёл, и говорит: «Знайте, сегодня вашу семью будут забирать на расстрел. Всю семью. К утру. Вот, куда-то убегайте». А бабушка говорит: «Ну куда? Восемь детей, куда бежать?» Все маленькие, а моя мать была самая старшая. Мама говорит: «Я плачу: “Я жить хочу, мама!” А она: “Куда, – говорит, – я вас дену, такую кучу?”» Но по родственникам разбросала, все ушли в другую деревню, там сидели, расстрелы были, и от Пасхи до осени они в подвале прятались. И бабушка дала такой обет, сказала: «Если мы выживем, то я не буду пропускать никогда ни одного воскресного богослужения». Вот я помню всегда, я был маленьким, ещё в школу не ходил, и потом, когда начал ходить в школу, на каникулы я приезжал к бабушке, бабушка брала меня в церковь. Церковь не закрывалась. Она брала меня за руку и вела, мы ходили на вечернюю службу, ходили на литургию каждое воскресенье. И было такое время, когда бабушка была чем-то занята, она мне давала деньги на просфорки, на записки, на свечку бросить на тарелку, и я ходил вместо бабушки. Вот она дала такой обет, и конечно, бабушка сильно подействовала на меня.

А когда и где Вы приняли крещение, в каком возрасте? 

Меня сразу покрестили, в 1957 году, мне было два месяца. Собор ещё был действующий в городе, а в 1959 году его закрыли. В соборе крестили меня во время парада 7 ноября. В 1957 году как раз шёл парад по городу, а собор на площади стоял, двери закрыли, и меня там покрестили в это время. 

Это был период хрущёвский тогда. Уже было гонение, храмы закрывали со страшной силой. На Украине было очень много храмов. В области, может, уже за 300 храмов даже было. Но закрывали массово. Вот я помню, в 1963 году в один месяц закрыли сразу 22 храма. И храмы закрывали не какие-то там сельские, а городские, хорошие, соборы кафедральные. Закрывали монастыри. Женский монастырь был прямо около города. Закрыли. И монахинь было там около ста человек. Ни на что не смотрели, всё ломали, всё закрывали. Люди что-то отстояли даже. Что-то не дали закрыть.

Хотя в то время гонение на Церковь уже было сильное, оно было незаметно. К кому ни придёшь – у всех родственников были иконы, были лампады. Все ходили в храм, все причащались, все исповедовались. Жизнь была церковная. Я лично с самого детства в своей семье не помню нецерковной жизни. 

Расскажите, были ли дома у родителей предметы религиозной литературы, Священное Писание, молитвослов, иконы? 

Да, да, да.  Иконы были. Священное Писание было. Евангелие было. Молитвослов был. Потом даже батюшка давал Журналы Московской Патриархии. На храм-то их давали по одному, по два журнала. Батюшка мне всегда давал почитать. Да и так давал, дарил.

В 1959 году закрыли женский монастырь. Он был рядом с городом, в пригороде. В нём было 86 монахинь, и матушки поселились все в городе. Когда закрыли монастырь, они покупали себе домики, по четыре человека жили, по два. И получилось, что был один монастырь, а когда его закрыли, то возник целый монастырь во всём городе, во всех концах, где монахини. У нас город большой был. В городе 13 школ было. Вот сидишь на уроке, в окошко смотришь, праздник какой-нибудь, и видишь, как идут батюшки на службу. А батюшки ходили у нас в рясах. Не как сейчас батюшки ходят в брюках. Хотя в то время было гонение, но духовенство ходило всё в рясах. Это 1960-е, начало 1960-х годов. Они ходили в сапогах все, в подрясниках, в рясах, в скуфейках. А некоторые ходили в шляпах. В автобусе ездили. Батюшка едет, как и все, в рясе, с палочкой старичок. Кто-то место уступит, кто-то не уступит. Батюшки все ездили по городу и на кладбище, и на отпевание. Ну, везде, куда требуется. Я, когда был маленьким, думал, что батюшки – вообще ангелы. Потому что всегда в рясе. Никогда батюшку не видел в брюках. Никогда. Батюшек в городе было человек 15. Много. Сельские батюшки жили в городе. Храмов было много, всё равно храмы все не закрыли. И батюшки, которые уже на покое были, уже не служили, все ходили в рясах. И, конечно, это действовало не только на меня, но на всех: и на коммунистов, и на верующих, и на неверующих. Как они ни скрывали, но город был церковный. Два храма в городе не закрывались никогда. Если какой-то праздник, всё равно идут люди на службу. И представьте: в один храм человек 700, в другой храм тысяча человек. Уже около двух тысяч человек идут на службу. Это очень заметно. Видно, что люди церковные, все наряженные: бабушки, дедушки. Молодёжи мало ходило. Гонение было, преследовали молодых. А бабушки и дедушки ходили в открытую. Я с бабушкой всегда ходил, помню, с шести, с пяти лет даже. И было много монахинь в храме всегда. За клиросом стояла игумения с крестом, монахини стояли рядом. Как в монастыре. Настоящий монастырь был! Батюшка начинал службу. Я смотрел, мне было интересно. Матушки в алтаре пономарили. Никого не было. Монахини кадило подавали, со свечой выходили – всё монахини делали. Как в женском монастыре. И потом одна матушка меня заметила. Матушка алтарница была, она заслуженная была монахиня, в монастыре была помощницей игумении, Патриарх Алексий (Симанский) наградил её крестом наперсным как помощницу игумении, они при немцах монастырь открывали. И она меня пригласила к себе, я пришёл к ней. У нас тоже было дома много икон, особенно у бабушек, лампады всегда горели, но когда я зашёл к матушкам… Они же много икон забрали из монастыря. У них там полный, полный, полный зал – всё в иконах! Лампад куча. Стоял сундук такой кованый красивый, металлом обшитый, полный книг служебных: минеи, октоихи, Триодь Постная, Цветная, Апостолы, жития святых – всё в кожаном переплёте, золотые обрезы. Я ахнул! Такого в жизни не видел. Всё у них было. Если делают, то делают очень красиво. И конечно, они давали мне. Матушки были некоторые учительницы бывшие. Мне было девять, десять, одиннадцать лет. Стал уже чуть побольше, давали жития святых читать. Давали такие детские книги – великомученицы Варвары житие, великомученика Пантелеимона, Киево-Печерских святых. Патерик давали. И конечно, это было очень интересно. Гулять я не ходил, на танцы не ходил, в кино не ходил, никуда не ходил, к матушкам ходил в гости. И конечно, так с детства прививалось, что уже как бы другая жизнь была не интересна.

В нашем храме святителя Николая за весь Великий пост 5000 человек причащалось. Однажды прислали бумажку в храм: «Напишите, сколько было людей на Рождество, на Крещение и на старый новый год». А как их посчитаешь? Храм трещал от людей! Ну, я так приблизительно тех, кто выходил из калитки, из ограды посчитал: на Крещение было 1600 человек на службе. На Рождество было 800 человек в храме, а на старый новый год было 400. А так в основном ходили на службу в воскресенье 300-400 человек, меньше 200 не было. На вечернюю человек 100-200 приходило.

Хор был, клирос был, правда, все старые были. Я всегда, когда был маленьким, там пел, читал. Меня взяли на клирос с восьми лет, я стал петь. А уже лет с десяти начал читать на клиросе. Мне всё давали читать. Лет в 13-14 я уже прекрасно знал службу полностью. Мне уже не нужен был типикон, я мог собрать любую службу. По Марковым главам. Годичную службу любую. Я даже уже в 14 лет мог заменить псаломщика. Певчих было много, на два хора пели. Но устав не все знали, если псаломщика не было, то я мог его заменить. Часто заменял псаломщика. Хотя в то время до 18 лет запрещалось участвовать в богослужении. Совет по делам религий запрещал. И если бы узнали, что я в храме несовершеннолетний читаю, пою, то батюшку могли лишить регистрации. Знаете, что такое регистрация? Совет по делам религий тогда давал батюшкам регистрацию. И если забирали эту справку, батюшка без прихода оставался. Но как-то Бог миловал. И так я до самой армии пел, читал. Была такая детская вера в то время. Сейчас тоже опять она появляется. Когда вера теряется? Я вам скажу. Когда начинаются страсти, начинаются головокружения, в голове непонятно что в 16, 17, 18 лет. Это такой самый тяжёлый период в жизни любого мальчика. И, конечно, было очень сложно.

Те бабушки, которые тогда на клиросе пели, в храм ходили, уже 40 лет как поумирали, а то и больше. А новых бабушек стало ещё больше. Одни бабушки, куда ни посмотри – бабушки. Конечно, те бабушки были верующие, другие – безбожницы бабушки, а те были бабушки очень хорошие. И что интересно, я видел, в то время они вели монашеский образ жизни. Вот мужики у них на войне погибли, в Отечественную войну, они остались вдовами. И некоторые бабушки не ели мяса, вычитывали всё монашеское правило. Утренние молитвы, полуночные, часы, обедница, три кафизмы, три главы Евангелия от Иоанна. Вечером – Малое Повечерие, каноны, которые положено читать монахам, вечерние молитвы, полуночница на чётках. Бабушки, простые бабушки, не монахи. Сейчас таких нет. Вот в 1970-е годы, даже в 1980-е годы были ещё. Мы не вычитываем то, что вычитывали простые бабушки, как они молились. Мы же, братья, вообще сотой части того не читаем. Никто не читает сейчас, ну никто. Ну да, вечерние молитвы, вечерние правила. А там бабушка пять канонов почитает вечером, или четыре, или три, вечерние молитвы, а потом полуночницу на чётках. И, конечно, пример был в то время, сейчас нет примера такого. Вот, церковные люди. Какая была семья!

А когда в Вас укоренилось желание уйти из мира и менять жизнь? 

Вопрос интересный. Это уже, наверное, лет в 12. Почему так? Потому что был монастырь женский. И, если не видеть ни монастырей, ни церквей, – ну живёшь, да и живёшь. А когда ты видишь жизнь другую, когда ты видишь, как они живут, как-то утянуло в эту жизнь. Мне интересно было, я тоже немало ночевал у них, видел, как они живут, как едят, как молятся, чем занимаются, это всё интересно было. Одна матушка была, Любовь её звали, она родилась в 1885 году, я с ней дружил. У меня была подружка она. Вот знаете, мне было лет 15 – 16, а ей уже около 90 было, 87. Я вам скажу, монахи и монахини не стареют, они на вид стареют, а внутренне они 18-летние все. У монаха нет старости, вот что интересно. Не так, как человек женатый – он делается дедушкой, бабушкой. Монах этого не ощущает. И, когда я к ним ходил, любой вопрос мог обсудить, не было чего-то стеснительного. Даже с родителями так нельзя было поговорить, как с этими бабушками.

А какой была реакция Ваших родителей на Ваше стремление всё-таки принять монашество? Вы как-то с ними это обговаривали или намекали? 

Ну, намекал, но они были против. Они видели, что я тянусь к монашеской жизни, что я в храм хожу, всё время из храма не вылезаю. На танцы не хожу, в парках не гуляю.

А приходилось ли Вам слушать передачи на иностранных радиостанциях, например, «Голос Америки» о духовности, о религии? 

Любил митрополита Антония (Блума) слушать. Ещё был мальчиком. Это ещё конец 1960-х, начало 1970-х. Глушили сильно, но хотели послушать литургию, проповеди послушать. Каждое воскресенье старались вечером. Там волны мы знали, какие, уже старались наладить и слушали. Да-да. Это обязательно. 

А какое впечатление они оставляли в Вашей душе? 

Хотелось увидеться с ним. Хотел туда поехать. Потому что всегда хороший хор там пел у него, он хорошие простые проповеди говорил. Не только я, я был маленьким, а бабушки 70-летние, 80-летние знали программы эти, садились в каждом доме, включали приёмник.  

Было какое-то расписание?

Расписание было, да, и все слушали. Это очень интересно было. И, конечно, хотелось, хотелось жить той жизнью. Сейчас вот такая жизнь, полная свобода у нас: что хочешь делай. Хочешь молись, хочешь не молись. Хочешь строй храм. Книги – в интернете любая книга есть. Такого раньше – ну что вы! Я вам скажу, что раньше не у каждого священника была Библия! Вы представляете? Не имели Библию, священник не имел её! Служебники переписывали. Я смотрю, это в телефоне теперь есть. А, раньше – вот 300 лет служебнику! 300 лет, императрица какая-то была там, когда служебники напечатаны. По ним служили батюшки. Вот рукополагали молодого священника, а нету, нету служебника. Нечего давать ему на рукоположение. Переписывали литургии. Вручную переписывали. У меня Псалтырь была переписанная.

Вы сами переписывали? 

Нет, мне одна бабушка переписала. Зинаида была такая, Царствие Небесное ей. Псалтырь переписанная была. Представляете? Вот так вот. Евангелие переписывали. Не было книги, люди переписывали. Вот такая была жажда к вере. А сейчас у нас всё есть, а толку мало. Нет гонения. Я только сейчас говорю, что надо маленькое гонение, и Церковь очистилась бы сразу. Мы бы видели, кто есть кто. Как сейчас в Киево-Печерской лавре, в Святогорской лавре, митрополита Арсения[1] сейчас арестовали. Ну, они гонимые, они знают, что это такое. 

Расскажите, как Вы относились к антирелигиозным кампаниям, программе научного атеизма, к марксизму и ленинизму?

Я не боялся. Я в школе и на уроках выступал, и с учителями спорил. Я читал много и много знал, им нелегко было со мной спорить. Конечно, девочкам и мальчикам, одноклассникам моим, было интересно сорвать урок, особенно математику или физику. Они говорили: «Саш, давай, я начну, что-нибудь ляпну». А учитель начинает выступать – и пошло! Два урока ругаемся, все довольны, никого не спрашивали.

До девятого класса я доучился, уже весна была, вызывает меня директор. До того был директор – старый работник, может, даже ещё он родился до революции, он ушёл на пенсию где-то в конце 1960-х годов, мать обшивала всегда его жену. Мать хорошо женскую одежду шила, платья, и директор знал, что я в церковь хожу, никогда не было ничего. А тут прислали директора – деревенского мужика и поставили в нашу школу. Ну вот, он меня вызывает и говорит: «Пиши заявление, уходи со школы». Ну, и это узнали в горисполкоме, меня вызвали в горисполком и говорят: «Возвращайся в школу, там директор получил нагоняй хороший за это». Но я уже не захотел идти в школу, я поступил в училище, там два года учился в училище, в Донбассе.

И так я дожил до армии. Подошло время – служить или не служить. Женщина одна ходила в храм, у неё сын работал в то время в военкомате. Она говорит: «Давай мы тебя “отделаем” от армии». Но в то время – не как сейчас, в наше время. В то время, если мальчик не служил в армии, то он или недоразвитый, или какой-то недостаток у него был телесный. Это как позор был. И раньше все старались служить, все ребята, хотя там и два года, а на морфлоте – три года, но все ребята старались служить в армии. Девушки с ним не дружили бы: если ты в армии не служил, ты не мужик уже. Раньше было совершенно всё по-другому. Всё изменилось. Ну, и подумал я: «В армии надо служить». Это же стыдно – в армии не служить. Одно только огорчало: два года не быть на службе, не причащаться, не исповедоваться. В то время монастырей почти не было. На Украине было 9 монастырей действующих. В России было два монастыря. И, конечно, мне хотелось служить в армии там, где хотя бы храм был бы. Я, конечно, сильно молился Александру Невскому.

Вот, забрали меня в армию. Это были 1976 – 1978 годы. На место приехали так называемые «покупатели»: приезжают и берут, кому в какую область надо солдат. Когда меня забрали, приехали за нами Киев и Одесса. До Киева 140 километров всего от моего города Прилуки, это рядом, на такси можно доехать, а до Одессы уже 800 километров. Ну, я так думаю: «Хорошо. Киев-то рядом, и храмов много, хорошо». А забрали меня в Одессу. И получилось так, что моя воинская часть была в закрытом монастыре. Сейчас он действует, Иверский женский монастырь, на школьном аэродроме. Там я служил в армии. И недалеко Успенский монастырь, который не закрывался. Даже когда ветер дул, то звон был слышен. И, конечно, я стал ходить туда, в монастырь. И там духовная семинария рядом за стенкой была. Я бегал туда, когда давали увольнение.

И получилось так, что я год прослужил, была Пасха, и не дали ни одного увольнения на Пасху, хотя у нас в части было 600 человек, большая часть. Ну, а в ту ночь дежурил из нашей роты прапорщик, старшина нашей роты, он был дежурный по части. Я думаю: «Ну что делать?» Так не убежать, не уйдешь, там же вечерняя проверка в 10 часов или в 11, не помню уже. Ну, я подошёл к нему, говорю: «Товарищ старшина, отпустите меня на службу». Он отпустил. Он фронтовик был, уже не молодой, это был 1977 год. Он говорит: «Знаешь, что? Я тебя отпускаю. Будет вечерняя проверка, я тебе поставлю, что ты был на проверке вечерней, что ты в части ночуешь. Но если тебя поймают, я тебя не запущу». Ну, я пришёл, хорошо: Пасха, служба, семинаристы, монахи. С монахами я разговелся в монашеской трапезной, братия мне дали ведро яиц крашеных, 100 штук дали! Старшине две банки трёхлитровых дали вина, два кулича, я пришёл рано, до проверки. Утром, в 5 часов, трамваи начали ходить по городу. Вот, я пришёл: «Христос Воскресе!» всем сказал, все сказали: «Воистину Воскресе!» Всем дал по яйцу крашеному, всем, каждому, было 30 азербайджанцев, всё равно они взяли яйца, хотя мусульмане. Днём в самоволку сбегал в монастырь, а потом вечером меня уже вызвали в штаб, приехал командир роты, там кто-то доложил. Ну, меня посадили в каталажку на ночь, до утра, а утром меня вызвали уже в штаб, к замполиту части. А замполит части был майор, фамилия была Дьяконов. Такой мужик, ему лет 40 было в то время. Вот, он говорит: «Знаешь, что? У моей жены тоже есть священник, так что я тебя буду отпускать на службу каждое воскресенье, буду давать тебе увольнительную на сутки, только не агитируй, ничего не болтай в войсках сейчас». Ну, так вот, я уже второй год в армии, суббота – он вызывает меня в штаб, даёт мне увольнительную на сутки: увольнение с субботы до воскресенья, до 10 вечера. Я так в монастыре, можно сказать, это время всё прожил. Всё время там пел, читал. А братии было в то время там, в Одессе, около 40 монахов. Мало было. Они все были старенькие, молодёжи-то не было вообще. Я и на похороны ездил с ними. В форме, только плащ дадут монахи, плащ надену на себя сверху, чтобы никто не видел, что погоны, и ездил, пел, читал с ними. И, когда уже пришло время дембеля, владыка Одесский, митрополит был Сергий (Петров), он умер в 65 лет, молодой умер, очень хороший владыка был, он сказал благочинному монастыря, чтобы я пришёл к нему на приём. Ну, я пришёл в монастырь, и сразу же пошёл к благочинному, благочинный позвонил митрополиту, митрополит меня сразу вызвал и говорит: «Знаешь, что? Моё благословение тебе – оставайся в монастыре. Если ты уедешь домой, ты к нам не возвратишься». Благочинному говорит: «Дайте ему келию, подрясник». Ну, так я и остался. Я поступил в монастырь 10 июня в 1978 году. Уже в декабре меня 31-го постригли в рясофор, в клобук и рясу. В феврале меня постригли в мантию. А 7 марта я уже был иеродиаконом. Я даже не прожил год в монастыре, как стал иеродиаконом. И через год, в 23 года, я был уже иеромонах. По тем временам это было очень рано.   

Вы не жалели об этом выборе? 

Нет, нет. Настрой-то был уже.

Как отреагировали Ваши друзья, знакомые, родственники? Были ли какие-то притеснения? 

Отца вызывали. Он сказал: «Знаете? Он взрослый, он сам знает, что делает. Мы воспитывали до 18 лет. Дальше он сам совершеннолетний. Что хочет, пусть делает. Мы за него не отвечаем». 

Были ли какие-то репрессии в отношении семьи? 

Нет, ничего не было. Мать, конечно, плакала, не хотела, хотела внуков. Но потом она сюда приехала, уже когда отец умер. Она сюда приехала и здесь умерла. В 1999 году мы здесь похоронили её. Я говорил: «Вот видишь, сколько внуков у тебя? Зачем тебе куча внуков сейчас? Тебе внуки нужны? Монахов сколько! Это ж твои внуки!» Она их обшивала, рясы, подрясники шила, зимние рясы очень хорошо шила. Всех обшивала, каждого монаха. А потом, когда ей стало 83 года, уже не могла. Ну, шила рубашки, что-то такое уже мелкое там. Но всё равно, шила. Такая была труженица.

После армии у меня получилось так. И воинская часть, и монастырь были в одном районе. Киевский район в Одессе. И нужно было просто поставить печать в военном билете, чтобы поставить на учёт меня. В том же районе. Владыка как ни старался: «Нет. Пусть едет домой, там прописывается, дома встаёт на учёт, а потом уже снимается с учёта и приезжает сюда». Ну, владыка мне говорит: «Знаешь, что? Это будет сложно так. Ты езжай домой, не вставай на учёт, а снимись с учёта. И не приписывайся, а выпишись сразу. Ты выписался и снялся с учёта сразу. И приезжай ко мне». Я приехал туда, в город Прилуки. Раньше поезд ходил от Одессы в Москву через Прилуки. Я приехал, сразу выписался, снялся с учёта, приехал. Владыка говорит: «Теперь я тебя посылаю в Горловку. Ты в Горловке встанешь на воинский учёт, там пропишешься на один месяц, и оттуда получишь для семинарии характеристику». А владыка тогда был Одесский и Херсонский, Донецкий и Ворошиловградский. Он был на четыре епархии. И Донецкий, и Ворошиловградский он был. То его были епархии. Ну, я поехал. Он послал меня в Горловку. Там отец Александр такой был. Ну, я приехал к отцу Александру в Горловку. Там встал на учёт, там прописался. Они меня поставили сторожем при храме. Ну, я побыл там июль прописанным, потом выписываюсь, снимаюсь с учёта, еду в Одессу, и уже встаю в Одессе на учёт. И в семинарию.

А почему в семинарию? Честно сказать, цель была другая у меня, конечно. Я так смотрю сейчас, что часто заставляют всех учиться в семинарии, в академии. Чтобы все были учёные. Но раньше у монахов цели такой не было. Монаху хватало того, что ты в монастыре живёшь, если нормальная братия. Что монаху надо знать? Гомилетику, катехизис, литургику. Самое главное – литургику. Я учился в 1978 – 1980 годах. Я за три года семинарию прошёл. В академию я не пошёл. Я прекрасно знал литургию с детства. И раньше, и сейчас самые тяжёлые предметы, я заметил, для семинаристов – литургика, катехизис. А я ни разу не открыл, ни разу ничего не записывал, я всё знал наперёд. Он рассказывает, я уже знаю. У нас преподавал епископ Глеб Полоцкий и Глубокский[2]. Он в 1998 году умер в 53 года, молодой был. Он преподавал у нас литургику. Ну, я сидел на первой парте. Сижу. Ну, ляпну что-нибудь. Надо же промолчать, но ребята не знают. Ну, такое, простое. Он на меня: «Всё! Выходи, Антоний. Буду архиерею жаловаться на тебя. Ты уроки срываешь, бессовестный, что ты за иеромонах?» Ну, выгоняет меня. Вечером идёт в монастырь: «Иди сюда». Ну, иду. – «Дай слово, что будешь молчать». Я даю слово, что не буду выступать, буду молчать. Ну, опять ляпну – опять выгоняют. Потом вызывает меня первого. Я же не был, он же меня выгнал с урока. Начинает меня гонять по той программе, что он рассказывал. Я всё отвечаю. Он новое спрашивает. А я новое знаю. Ну, не придраться. Ему так тяжело со мной бороться было!

А двое ребят, вот я помню, сошли с ума. Вот из-за этой же литургики. Были такие с Западной Украины ребята. Утром несут непонятно что. Ну, их в дурдом не сдали, а просто домой отправили. Там они пришли в себя, конечно. Переучились, переучились. Ну, знаете? Одна двойка, вторая двойка. Если ты двойки раньше не исправлял, если на второй месяц у тебя остаются две двойки, и ты их не сдал, тебя исключают из семинарии. А потому что у нас на то время училось 240 семинаристов, на каждом курсе по 60 человек было у нас, «А» и «Б» классы по 30 человек. А кроме того, у нас ещё человек 15 жили в монастыре, работали на коровнике сторожами. И они были как замена, они ходили на уроки тоже, но им оценки не ставили. А потом, если кого-то выгоняли, сразу готовый уже был семинарист новый на его место. И так в семинарию поступали. Поступало 60, их принимали, но 10 – 15 брали ещё запасных. Плачут, жалко так было своих.

Пройти поступающим невозможно было, милиция караулила монастырь, они перед переулком вылавливали. Мальчик идёт – на поезд ему билет, и домой, до свидания. Не допускали до семинарии. Ребятам приходилось приезжать так, чтобы никто не знал, заранее, за две недели, чтобы не было кордона этого. Так было. Сложное время было, всё равно.

А расскажите про Ваши монашеские труды после пострига.

Вот пять лет я прожил в монастыре в Одессе, живу хорошо, на морском песочке, пляж монастырский. На берегу Черного моря, прямо на обрыве. Монастырь чудный, братия хорошие, братия в это время были все старенькие. Вот сижу я здесь, ничем не занимаюсь. Ну, я был главным просфорником, правда, за мной была просфорня, потом я самшит кустики подстригал, на клиросе пел утром и вечером, требы. Ну, мне этого казалось мало. Я думаю, вот бы что-нибудь построить. Хотя в то время и мечтать нельзя было о каких-то стройках.

Ну, и так получилось, что попал я сюда, на Смоленщину. Я сюда приехал, в Смоленскую область, в 1983 году. И я сразу узнал в каждом городе, где можно остановиться. Такая была связь церковная. Знали: там в Вязьме можно переночевать, тебя накормят. Мы знали, где можно остановиться, с кем можно пообщаться. И батюшки дружили. Была дружба. Сейчас такого нет.

А в то время здесь, в епархии, из тех, кто семинарию закончил, был отец Григорий Трубин[3], он был секретарь епархии. Ещё был в семинарии отец Димитрий Сингаевский[4], он учился передо мной как раз, я был в семинарии, ещё кто-то. Человека четыре, остальные все были без семинарии в то время.

Как-то еду на автобусе, и вижу, написано: «Живёшь на Смоленщине – будь строителем!» – «Ну, – думаю, – хорошо». И как приехал уже 41 год назад строителем, так до этих пор, наверное, и строю. Как будто уже всё сделал, но то-то, то-то надо сделать ещё. Вот, полностью монастырь восстановили мы Свято-Троицкий Болдин монастырь, женский монастырь в Дорогобуже[5] тоже открыли, потом в Сафоново церковь новую построили, в Дорогобуже церковь одну построили деревянную. До смерти придётся строить теперь. 

Сейчас же в каждом городе есть храм. А раньше в каждом городе не было храма. В Сафоново не было, в Духовщине не было, в Красном не было, в Починке не было, в Ельне не было храма. Нигде не было храма действующего. Где были храмы? Был в Гагарине был храм. В Сычёвке был храм. В Вязьме был храм. В Смоленске два храма было. В Рославле два храма. В Демидове два храма. А тут глухие деревни. Был храм в Дорогобужском районе, но к нему не добраться. Туда 15 километров пешком топать. В Темкинском районе 12 километров пешком топать до Дуброво, 12 километров в грязи по колено. Вот такие храмы, 35 храмов было. Но к ним не добраться было. Трудные были очень приходы, страшные там.

Я, когда приехал сюда, владыка Феодосий[6] был перед митрополитом Кириллом ещё. Вот владыка говорит: «Какой тебе дать приход?» Я говорю: «Владыка, дайте мне самый-самый худший приход». Владыка Феодосий говорит: «Я вот такого ещё не видел, чтобы просил самый худший приход». Ну, мне дали самый-самый худший приход – Дуброво, Темкинский район. Там батюшки не было, храм громадный. Храм не закрывался, правда, никогда, там старинные иконы, иконостас старинный. Ну, я доехал, а надо идти 12 километров пешком до этого храма, я часов пять шёл и шёл пешком. Ну, дошёл. Грязь, глина, май месяц был. Вот, первый приход был такой. 

Ещё такой вопрос. Как Вы можете охарактеризовать положение Церкви в советский период? На Ваш взгляд, когда были наиболее массивные гонения?

В 1986 году я был благочинным, служил в Сычёвке, и так давили, что я думал, что конец будет. Уже два года до Тысячелетия Крещения Руси, и просто как взбесились власти. Ремонт никакой нельзя, крест упал с церкви – не ставьте, то не красить, это не делать. А потом уже как-то после 1986 года чуть-чуть, чуть-чуть послабление было. Когда первый приход открыли в городе Ярцево, стали уже чуть слабее, а то просто давили, и я думал: «Что же дальше будет? Сельский храм, – я думал, – закроется точно, останутся городские приходы, а сельские – там уже никого не осталось, бабушки поумирали, сёла пустые». Да даже вот в наше время я тоже всегда переживаю, храмов куча в сёлах – кто в них пойдёт? Вот у нас, например, Мушковичи. Людмила построила прекрасный храм[7]. И храм, и дом двухэтажный, отопление газовое, канализация, водопровод в храме, храм расписанный, она купила всю утварь, всё есть: и облачение всех цветов, и чаши – ну всё. Но нет, в деревне 300 человек, ни один человек в церковь не ходит. Никто не ходит. Я пробовал там служить – нет ни одного человека. 

Вы считаете, это влияние советского периода?

Конечно.

Как в тот период на Ваш взгляд священники выживали те, кто были с семьями?

Я скажу, что батюшки городские жили прекрасно, даже очень прекрасно. Город Смоленск, два храма на город: окопная церковь[8] и собор[9]. Сколько крещений, сколько отпеваний, сколько треб! На одних требах можно было жить. В городе Сафоново в 1988 году молитвенный дом открыли. Там храма не было, молитвенный дом был. Деньги девать некуда было. Там огромные доходы, в день около десяти отпеваний. Я покрестил в Сафоново за два года, за 1989 и 1990 годы, шесть тысяч человек. Вы представляете? Шесть тысяч покрестил один я!

Советская власть могла разрешить открыть молитвенный дом? 

Владыка открыл. Там так получилось. Это был конец 1988 года, там поменяли главу администрации, поставили нового. Владыка Кирилл был, нынешний Святейший Патриарх. Он говорит: «Обожди, я сейчас с ним познакомлюсь. Потом ты уже поедешь к нему знакомиться». Он приехал сам в город Сафоново. Познакомился, прошли по городу, выбрали место, где строить храм. Купили дом, и потом уже прислали меня. Я приехал – уже дом есть: «Пускай там кто-нибудь начнёт служить, попов хватает». Но что интересно, в город Сафоново не хотелось ехать. Говорили, бандитский город. Ну, на самом деле, он такой и был в то время. Советская власть уже рушилась. Это 1989 год, какая-то неразбериха.  Из Сычёвки ехать не хотелось. Там приход не закрывался никогда, и певчие были. Но приехал. Спасало то, что я много знал верующих из города Сафоново. Они ездили в Вязьму, ездили в Смоленск, и я с ними был знаком. Мы сделали этот дом, переоборудовали его. Икон было много в Вязьме. Храмы закрывали при Хрущёве, и иконы вывозили в храмы, которые не закрывались. И в Вязьме было икон горы просто! Грузовые машины лежали. На чердаке, на колокольне. Ну гора икон там! Ну, я взял иконы, приехал. Икон, наверное, тридцать взял больших таких, ростовых. Отдали мне иконы, подсвечники. Много чего мне дали. Я сразу поставил иконы, получился такой молитвенный дом. Ну, как храмик. Только потолки низкие.  И первая служба была на Рождество Христово. А тогда же никто не объявлял ни в газетах, ни по радио. Коммунисты при власти были тогда, коммунистическая власть была. Пришло на службу, наверное, человек триста! Никому никто не говорил! Люди жаждали службы. Пришло столько людей! Сейчас если в деревню кого-то рукоположат, то я так прикидываю, ходят 15 человек. А если у батюшки молодая жена, ещё ребеночек появится?..

Зачастую бывает, что священника ставят на приход, где у него нет жилья, ребёнка не соберёшь в школу, трудно прокормить семью, купить нужно себе облачение, и многое другое.

Да, да, да. Ужас, ужас. Я так смотрю, не знаю, что дальше будет. Городские-то приходы, ещё выживут, а вот с сельскими приходами что будет? Их надо куда-то присоединять к кому-то… Ну, это архиереи должны думать.

Какие Вы можете рассказать наиболее близкие своему сердцу воспоминания о своём служении? 

Ой, даже не знаю, никогда на эту тему не думал. Но если брать близко к сердцу, то, конечно, это Свято-Троицкий Болдин мужской монастырь, я в нём живу уже 33 года. Это много. И здесь вот одни руины были, ничего не было, ни одного здания не было. И всё равно как-то на душе было радостно. И вот, я вам скажу, никогда не бойтесь начинать. Если на то есть воля Божия, денег не будет, начинай – и сделаешь. А если скажешь: «Ой, денег нет, ой, давай соберу деньжат», никогда ты не соберёшь, тогда ты ничего не построишь. А если решил: «Господи, благослови» – и вперёд. Вот, я так всегда делал. Надо гореть этим. И деньги появлялись, и строилось. Эти здания-то легче было строить, но Троицкий собор-то, он же громаднейший! Если брать по Смоленской области, таких соборов-то и нет, никто не строил такие соборы в наше время. Там, надо было 5 миллионов кирпича только одного, а дальше цемента, раствора, леса не знаю, сколько! Сколько денег надо было, чтобы его построить. У Боженьки всё есть. Все были против, только Патриарх Кирилл (тогда митрополит Смоленский) меня поддержал, это 2004 год был. Он говорит мне тогда: «Что будем делать с собором?» Куча мусора была, он взорванный лежал. Я говорю: «Владыка, давайте будем восстанавливать». Он говорит: «Я – за». – «Вот, я тоже, – говорю, – за». Они хотели сделать консервацию, накрыть его, руины расчистить, губернатор поддержал, другие поддержали, но никто ни копейки, конечно, не дал, кроме митрополита Кирилла. Ну, вот, мы так и начали его восстанавливать. Уже в 2005 году, потихоньку, потихоньку, и за пять лет мы построили. Я даже не ожидал, что за пять лет можно такую махину построить. Конечно, братия работала хорошо, я гонял всех, и сам там сидел, солдатики помогали, потом уже пришло время, собор построили. И уже всей утвари было там, и престолы золотые, и всё, всё, всё. Прошло лет пять-шесть, женщина одна мне говорит: «Давайте мы собор распишем». Я говорю: «Не хочу. Надо иконы снимать, ставить леса, потом надо выбирать сюжеты. Не то, что я не хочу, ну, тяжело, уже старый». Она говорит: «А если я умру, и не распишем?» Такой собор ещё расписать… Она на три года меня моложе. Ну, вроде, да давай будем расписывать. И расписали собор. Тяжело было, правда. Сложно. Надо было выбрать образы, чтобы они вписались, чтобы красиво было. Потом же не сотрёшь.  

Как итог, что можете резюмировать за советский период? Или, может, посоветовать, сказать, как наставление.

Ну, советский период – это палка о двух концах. Когда гонение было, это подстёгивало батюшек. Батюшки были скромные и жили дружней. А если с этим временем сравнивать, это же небо и земля. Время лучше было.

Когда я жил в монастыре в Одессе, там монахи все старые были, ещё из старых монастырей, в том числе из Глинской пустыни. Глинская была по духовной жизни круче Оптиной. Это Курская область, на границе с Украиной, там до границы пять километров – Сумская область. Вот монастырь получился сейчас на территории Украины. А раньше это была территория России. Монастырь был очень серьёзный. Там около тысячи монахов было в своё время. Его закрыли в 1961 году. Второй раз при советской власти. Но в то время там было монахов, человек семьдесят, наверное. Большой монастырь. И вот, я когда был солдатиком в Одессе, приходил в монастырь, там несколько было из Глинской пустыни монахов. И был такой отец Андрей, он говорил: «Антоний, откроют Глинскую пустынь, откроют, ты доживёшь, увидим». Это ещё 1977 год, тогда даже речи не было об этом. И он рисовал чертежи. Говорил: «Будем строить уже здание из бетона и стекла, чтобы коммунисты больше не взорвали». И дал мне Глинский Патерик, там написано было, как умирает один послушник, и последние слова его: «Восстанут неизвестные из народа и восставят попранное». – «Видишь? – говорит, – восставят неизвестные из народа». И вот восставили неизвестные из народа, открывают монастыри, храмы. Я не думал, что я доживу до этого. А говорили и монахи, и монахини: «Ой, доживешь, ты увидишь, храмы все будут, купола золотые. Утварь будет такая, что такой не было при царе. Дадут батюшкам зарплату, будут заставлять служить батюшек за деньги, но люди в храм ходить не будут». Вот мне говорили так, я не верил. Я думал: «Как так коммунисты дадут попам зарплату? Ну как? Ну не может такого быть. Купола будут золотые. Ну не может такого быть в советский период!» Посмотрите, сейчас купола везде золотые. В сельских храмах даже. Да, я дожил. Я думал, не доживу до такого. Ну дожили. Сложно, всё сложно. И у монастырей некоторые проблемы есть. Здесь не высшее образование должно быть у монаха. Не светское высшее образование. Даже не духовное высшее образование. Здесь должно быть образование монашеское. Чтобы прошёл все послушания. Почему монастыри такие слабые у нас? Потому что нет института монашеского.

Что Вы посоветуете нынешним священно- и церковнослужителям, а также кандидатам в священство в наши реалии, в наше время, на своём опыте? 

Ой, ребята, не теряйте только веру. Самое главное. Верьте по-детски. Когда я был маленьким, такая была вера! Ну, конечно, да, там ещё страстей не было. Где-то до 15, наверное, до 16. В то время перед нами не было интернета, мы никаких видео не видели, не слышали, ничего не знали. Сейчас всё можно узнать по интернету. Была вера крепкая. И вот так просишь, как у папы и у мамы. Вот почему Иоанн Кронштадтский такой был. Он же такой же, какими мы были. Вера была у него такая. Он верил и знал, что Господь это даст. И вот и вы так. Всё в жизни будет: и падение будет, и восстание будет у вас, и грехи всякие будут. Но всё равно, вставайте. И верьте, что Господь поможет. Господь простит, Господь поможет. Всё получится. Я за себя говорю. Я не святой, нет. Я тоже любил и выпить, когда молодой был, и посидеть, и посмеяться. Всё было. Но не теряйте веру. Умейте каяться. Если будете уметь, Господь простит и всё будет как по маслу. И на любом приходе, если вы будете священниками, дай Бог, у вас будет нормально всё. Дай Бог. Дай Бог, чтобы вы были священниками. Потому что некому служить вообще.

Спасибо большое за замечательную беседу. За подробные ответы. 

[1]митрополит Святогорский Арсений (Яковенко).

[2] епископ Глеб (Савин), (1945 – 1998).

[3] протоиерей Григорий Трубин.

[4] протоиерей Димитрий Сингаевский (1941 – 2019).

[5] епархиальный женский монастырь в честь святого великомученика Димитрия Солунского (г. Дорогобуж).

[6] митрополит Феодосий (Процюк), (1927 – 2016).

[7] храм в честь Святой Троицы в деревне Мушковичи в Ярцевском районе Смоленской области начал строиться в 2008 году на средства местного жителя Людмилы Петровны Азаренковой.

[8] церковь Спаса Нерукотворного Образа г. Смоленска. Второе своё название – «Окопная» церковь получила по местности: здесь в 1632 – 1633 гг. был лагерь М. Б. Шеина, осаждавшего Смоленск.

[9]собор Успения Пресвятой Богородицы – кафедральный собор Смоленской митрополии.