ФИО: Астафьева Наталья Георгиевна

Год рождения: 1958

Место рождения и возрастания: г. Алапаевск, Свердловская обл., г. Тамбов

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: доктор педагогических наук, профессор

Место проживания в настоящее время: г. Тамбов

Дата записи интервью: 22.04.2024

Наталья Георгиевна, расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, о Вашем детстве, юности. Были ли Ваши родители и другие члены семьи верующими?

Да, у нас вся семья верующая. И родители, мама, папа – все мы вместе с нашей бабушкой, с которой мы жили в одной квартире, всегда верили в Бога, ходили в церковь и соблюдали все праздники. Можно сказать, что наша семья была верующей. Моя мама работала учителем всю жизнь, закончила педагогический институт, она филолог, работала заместителем директора школы. Отец заканчивал высшее военное учебное заведение, химзащита раньше называлась. После того, как был демобилизован, работал уже в качестве юриста, закончив Воронежский юридический институт. В партию не вступали ни отец, ни мать. Брат – полковник, ушёл в отставку, действующий военный, заканчивал Рязанское высшее военно-техническое училище. Он вступал в партию, но это было необходимо для того, чтобы можно было работать по профессии. Ну и сестра заканчивала пединститут, учитель русского и литературы. Я сама закончила два института. Технический университет, работала в качестве инженера пять лет, и затем заканчивала заочно уже педагогический институт. И вся дальнейшая деятельность была связана со школой, с институтом повышения квалификации, с управлением образования и с государственной службой.

Когда Вы приняли крещение, в детстве или уже в сознательном возрасте?

Я родилась в городе Алапаевске Свердловской области, где работали мои родители, и крестила меня бабушка. Родилась я в апреле, в Алапаевске было холодно. Бабушка носила меня в церковь, которая находилась достаточно далеко от дома, она ездила со мной деревню, очень было сложно. Она рассказывала, как несла меня туда. Она была единственной крёстной, в общем, делала это она одна.

Мои братья и сёстры тоже все были крещены вскоре после рождения.

У родителей могли быть какие-то проблемы из-за этого, что Вас покрестили?

Проблем не было, потому что всё было сделано очень деликатно. Про проблемы никто не говорил.

Нет никаких свидетельств, какой это был храм, что за священник?

Нет.

Были ли дома иконы, Священное Писание, молитвослов?

Конечно, иконы были. Мы жили с бабушкой в квартире. У нас всегда были иконы, угол, всё как положено. Иконы, те, с которыми она венчалась со своим мужем, с Дружининым Михаилом Устиновичем, её муж был священник. Была Библия, которую бабушка очень берегла, хранила. А потом она её отдала одной женщине, девице Параскеве, потому что та нуждалась в этой книге, наверное, больше, чем мы. Ну и были отдельные акафисты, которые бабушка читала.

Иконы, когда приходили гости, не прятались?

Нет, никогда не прятались, они висели открыто. И всегда в нашем доме были иконы, потому что бабушка молилась постоянно.

Она на глазах у Вас молилась?

Так получилось, что мы с ней жили в одной комнате и спали на одной кровати. И каждое утро она стояла на коленочках, и вечером стояла на коленочках. И всё это происходило при мне.

Бабушка меня водила в церковь, мы жили на набережной у Покровского собора, он был рядом. В городе две церкви, которые в памяти – это кладбищенская наша церковь и Покровский собор. В Покровскую церковь ходили мы с бабушкой всегда на все праздники. На Пасху ходили на кладбище, потому что это день был такой, другого дня не было.

Бабушка всегда молилась, рассказывала всегда о Боге, рассказывала все евангельские истории. Конечно, это всё производило очень хорошее впечатление. И, в общем, сомнений в вере или недопонимания того, что происходит, лично со мной не было.

Моим друзьям приходилось иногда объяснять, доказывать, крестик носили на булавочке, к маечке, пристегнутой. Открыто крестик мы не могли носить.

Я немного отвлекусь и тоже расскажу. Я из города Елец Липецкой области, и у нас владыка Максим[1]. Мы с ним очень много путешествовали и общались, мы школьниками были ещё. И он нам рассказывал: «У вас сейчас счастливое время». Он показывал на шее небольшой шрам и говорил: «Вот, посмотрите, я стоял перед всей школой, и с меня каждый день срывали крестик. Срывали – а родители новый вешали. И так каждое утро. И на шее был кровавый след. Запомните, вы можете ходить свободно в храм».

Да. Потом, когда время изменилось, самую большую радость доставляло бабушке то, что каждый год открывались новые храмы. Бабушка долгожительница, она дожила до 97 лет, и очень радовалась, что на её веку ей удалось увидеть возрождение веры и то, что дети имеют право свободно открыто носить крестики, креститься.

Когда бабушка с Вами общалась, она приглашала Вас помолиться? Предлагала выучить кому-нибудь молитвословия?

Нет, молитвы как-то мы сами выучили, специальным образом бабушка не занималась этим целенаправленно. Бабушка всё это делала очень разумно, исходя из ситуации, обстоятельств, но самое главное, бабушкин пример для нас был просто потрясающим. Я просыпалась каждое утро – она на коленочках и засыпала – так же. Она очень верила в Бога. Жила такой спокойной жизнью, потому что каждый день она отдавала нас Богу, доверяла и никогда не позволяла себе расстраиваться или нервничать, потому что она всегда считала, что на всё воля Божия, и если она молится, то Божия Матерь нас не оставит. У неё была очень твёрдая вера.

Приобретали ли Вы самостоятельно иконы, религиозную литературу? Переписывали, перепечатывали, распространяли?

Ну да, иконы я начала в 20 лет уже приобретать. У меня появился свой иконостасик дома, когда я вышла замуж, родились дети. Появились литература. Всё это уже было, я так считаю, с 20 лет. И на сегодняшний день, конечно, если войти в комнату, она действительно похожа на келию, где я могу отдыхать, читать и молиться.

А где иконы приобретались? В храме?

Я очень много по работе ездила в командировки, посещала храмы. И все храмовые иконы приобретала. Ну и потом венчание. Мы с мужем венчались, иконы венчальные, свечи. Ну, всё как положено. А иконы, конечно, приходили в дом сами. Причём были и иконы, которые писались специально для нашего дома, и которые я покупала специальным образом, но они все связаны с какими-то событиями.

А не было такого, что Вы приобрели литературу и, так сказать, Вас поймали за руку перед покупкой?

Нет, такого не было.

Приходилось ли Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением властей или общества в связи с религиозными убеждениями?

Приходилось по работе, когда я начала работать со школами в качестве управления образованием. 20 лет назад приходилось убеждать и руководителей, и директоров, что обязательно школьники должны изучать основу православной веры, вероучения, православной культуры, что нужно делать специальные кабинеты для этого. Что все школы должны взаимодействовать с Церковью, со священниками, приходы которых расположены рядом с образовательными учреждениями. Но в большинстве своём учителя и руководители образовательных учреждений относились к этому с пониманием. Вот такого ярого атеистического противодействия я не испытывала.

Был у меня один случай. В кабинете моём рабочем тоже иконы. И сегодня они там есть. Иконы висят те, которые нам дарили, благословляли, владыка благословлял. И один человек задал вопрос: «Как Вы можете, начальник управления, вешать в кабинете иконы?» Но после человек, который это говорил, пройдя достаточно сложные испытания в своей жизни, по-моему, сильно поменял свою точку зрения на этот счёт. И я рада, что имела возможность на всех рабочих местах иметь свои иконы.

Спасибо за ответ, но именно в советский период как было?

Тогда было не принято этого, только дома.

Никто не знал из Ваших близких, одноклассников, что Вы верующая?

Об этом не говорилось. Это было как-то очень скромно. В общем-то, не говорила и бабушка о своей семье.

Вы не замечали, может быть, кто-то из одноклассников, сокурсников тоже был верующий или преподаватель какой-то?

Нет, я такого не замечала. И такого обсуждения этих тем даже с близкими друзьями не было. Это было слишком личное.

Как Вы относились к антирелигиозной кампании и пропаганде научного атеизма? Какие проявления антицерковной пропаганды Вам запомнились и почему?

Мне трудно на это ответить. Почему? Потому что такого явного противодействия, явного отрицания ни в школе, нигде у нас не было. Многие относились к этому очень спокойно и могли просто либо верить, либо не верить. То есть не было такого дискуссионного момента, когда нужно было обсуждать, да или нет. Просто кто-то вырос в семье, в которой говорили, что нет Бога, а кто-то вырос в семье, где в Бога верили. Но споров на эту тему и дискуссий в моё время, когда я училась, не было, а мне уже много лет. Может быть, это было чуть ранее моего возраста, не в те годы. Я училась в 12-й школе, в гимназии. Там всё было посвящено только учёбе.

А в высшем учебном заведении не было такого?

Нет, ну был там марксизм-ленинизм, но он опять был таким неагрессивным. То есть мы учили съезды, отвечали, и в общем-то этим всё ограничивалось. Даже приём в комсомол, и то проходил формально. У нас не было ни комсомольских «вожаков» таких активных, как иногда видишь по телевизору. Просто все были поглощены учёбой. Действительно, учёба дала возможность вообще не окунуться в эту пропасть, которая присутствовала, судя по книгам, по кино. Мне, к моей радости, этого не пришлось переживать.

Господь сохранил. Замечали ли Вы присутствие Церкви в общественной и частной жизни? Большие церковные праздники были ли заметны?

Конечно, все праздники были заметны. В нашей семье мы все праздники отмечали, мы к ним готовились, мы ждали эти праздники. И Рождество, и Пасху, и Богородичные праздники. Все их ждали, все знали, что скоро праздник и это была радость.

Ещё немножко отвлекусь, расскажу. Моя мама 1966 года рождения. У неё в школе был такой момент, она была ребёнком лет десяти. Их собрали на линейке в понедельник после Пасхи, и дети показывали руки: красили они яйца или нет. Если руки были в краске, вызывали родителей.

У нас такого не было. Есть обычные школы, а у нас школа была особая, вот почему я говорю, мне не пришлось этого пережить, потому что это была спецшкола с углубленным изучением английского языка. У нас всё было посвящено учёбе. Там вообще не было времени ни на какую воспитательную работу. С нами никто не проводил никаких особых мероприятий. Формально проходили субботники, и на этом всё ограничивалось. Все были поглощены только учёбой.

Имели ли Вы какое-то представление о церковной иерархии? Например, кто был Патриархом, правящим архиереем, например, на Тамбовской земле?

Да, я знала владыку Евгения[2], потому что бабушка к нему ходила. Бабушка – всё-таки, жена священника. Это я знала. Но вот так детально – нет, конечно.

Интересовались ли Вы церковным искусством?

Специальным образом нет, но когда я работала уже, то, конечно, уже воспринимала и храмы, и зодчество, и музыку – всё вместе. Это когда я уже стала взрослой. А взрослой я стала в 20 лет, это было в 1978 году. Вот в 1980-е годы я уже сама интересовалась. Бабушка жила долго, и мы всегда с ней обсуждали вот эту радость храмостроительства, которое проходило в городе Тамбове.

Посещали ли Вы в качестве туриста или паломника святые места, действующие или закрытые монастыри, храмы, святые источники?

Очень много. Практически, наверное, все святыни. Ну, не все, конечно… И лавру, и Псковские монастыри, и зарубежные церкви, Метеоры в Греции, в Черногории монастыри, очень много. Все эти поездки, конечно, каждая по-своему, имели большое духовное значение для моей жизни. Но каких-то встреч со старцами, которые там были, могли мне говорить о чём-то, – таких, конечно, у меня не было встреч.

Приходилось ли Вам слушать передачи иностранных радиостанций на религиозные темы?

Нет, я не слушала.

Ваше представление о положении Церкви в СССР. Знали ли Вы о закрытии храмов, репрессиях в отношении верующих? Когда, на Ваш взгляд, стало безопасно посещать церковь?

Конечно, я знала о гонениях, потому что наша семья потеряла дедушку, который был расстрелян в 1937 году 29 декабря, это как раз время самых массовых расстрелов, репрессий. Но об этом в семье говорилось достаточно мало, пока я была маленькая. Практически не говорилось. Говорить бабушка начала уже, когда дедушку реабилитировали. Узнали мы об этом где-то в 1986 году. Бабушка получила свидетельство, когда ФСБ открыли все свои тайники. А в 1957 году, по сути дела, когда я родилась, он был реабилитирован. Но документы о том, что, где и как происходило были получены очень-очень поздно, в 1986 году. И потом уже бабушка рассказала всю свою историю, всё, что было. Бабушка никогда не ругала власть, никогда не обсуждала и никогда не жаловалась. Наверное, она нас берегла. Жили мы очень скромно, зарплаты были небольшие, но нам было достаточно, мы жили такой жизнью, очень спокойной.

А за что он был репрессирован?

Ну, он служил священником. Ни за что. Попал под кампанию, которая была в тот момент. Оснований для его расстрела не было. Три дня, тройка НКВД, приговор приведён в исполнение. Самое ужасное было, что бабушка молилась за него, как за живого, поскольку ФСБ давала справки о том, что он находится в тюрьме, то там, то тут. И о том, что он уже был расстрелян через три дня после того, как его забрали, бабушка узнала только спустя десятилетия. Вот я вам сказала, расстрелян он был в 1937 году, в 1957 году он был реабилитирован, а узнали мы, документы получили, только в 1986 году. Мы получили свидетельство о смерти. На протяжении 50 лет мы ничего не знали.

Где он был расстрелян?

Под Маршанском, в Маршанских лесах. Мы не знаем, там места захоронения нет.

Были ли какие-то проблемы из-за того, что Ваш дедушка был репрессирован?

Нет, бабушка никогда не говорила. Я узнала об этом, когда произошла реабилитация, по сути дела. А до этого просто об этом не говорилось. У нас и дедушка, и его брат – два иерея. Они были молодые священники, и тот, и другой были замучены, расстреляны оба.

Бабушка моя очень много рассказывала про Зою Космодемьянскую. Они жили с родителями в Осино-Гаях. Зоя рядышком, отец Пётр, её дедушка. Зоя приезжала к ним, бабушка хорошо знакома с её семьёй. Об этом она рассказывала. Там музей есть Зои Космодемьянской, там есть также фотографии дедушки, который был священником в этой церкви.

Бабушка поддерживала общение с теми людьми, которые знали дедушку?

Бабушка жила в Осино-Гаях, там она родила мою маму и ещё двоих детей, будучи матушкой. И в Осино-Гаи мы всегда ездим в храм, мы считаем это нашим домовым храмом, так сказать, церковью нашей. Бабушка поддерживала отношения с батюшками, которые там служили. Были у неё знакомые, вот, как я уже говорила, девица Параскева. Ну и оказалось ещё, что бабушкин папа, то есть мой прадедушка, работал в управлении епархии в своё время.

Какое-то особое отношение было? Наверное, ведь все священники знали, что Ваша бабушка – жена священника?

Знали, да. И владыка знал. Бабушка туда приходила, ей оказывалось уважение, а годы тогда были сложные, 1990-е. Даже продукты какие-то давали бабушке. К ней отношение было очень уважительное. Но бабушка, она ушла в 97 лет, очень скромная была в этом плане. К нам домой не ходили священники. Бабушка, наоборот, ходила сама. Она приходила, но это было очень редко, когда приезжала её дочь с Урала. В Алапаевске тётя наша так и жила. Такие вот жизненные обстоятельства.

Помните, как у Вас в детстве проходила Пасха?

Конечно, помню. Котлеты жарили, прятали от нас, пахла вся кухня, куличи пекли. Бабушка сама всё всегда пекла, яички красили. Ой, самое лучшее было время! Ждали, когда за стол все сядут. Вот бабушка приходила из церкви, на Пасху, на пасхальную службу, мы не ходили в церковь. Мы сидели дома и ждали, когда она придёт. Я хорошо помню, как она освящала воду, наливала бутылочку водички, потом молитвы читала и капала её нам в стаканчик. И вода стояла у нас не знаю, сколько. Вот это я помню. Я поняла, что такое святая вода очень рано, потому что нам давали пить, когда мы болели, мы выздоравливали и мы в это верили прямо вот… И мы с братом всегда поражались, как это так возможно. Обычная вода, и просто так её освятили – и она стала святой. Только молитва. Вот это мы понимали. Конечно, праздники были радостные.

Посещали ли вы с бабушкой кладбище? Или если кто-то из близких умирал Вас брали?

Да. Всегда нас водили на кладбище, всегда. Всегда это было так принято. Провожали, служба шла, отпевали. Хоронили, потом ходили на кладбище. Меня убирать не брали, меня брали только на Пасху, когда уже шли туда цветочки класть. Вот это обязательно всё было. Дети все понимали, что такое кладбище, что такое прощание с родным человеком.

Было ли разрешено ставить кресты на кладбище?

У нас всегда кресты на кладбище стояли. Старое кладбище Покровское, и кресты всегда стояли. Никто у нас таким не занимался вандализмом. Всё было очень спокойно. Бабушка там и похоронена вместе со своими родителями.  Конечно, тогда же не давали земли для семейных захоронений. Давали маленький кусочек земли, где можно было только одного человека похоронить. Потом умирал второй, брали разрешение. Потом уже бабушку к её родителям захоронили.

Были ли у Вас в кругу общения такие люди, с которыми Вы могли бы сходить в храм?

Да, у меня была подруга. Сейчас уже очень много таких людей. Причём очень приятно, что это не просто люди, это люди, от которых зависит очень многое при воспитании детей. Например, начальник управления образования у нас работает. В управлении обязательно проводятся все, какие возможны службы: в кабинетах, на работе. Приглашаем, с нами молятся батюшки, соборуют и желают всем здоровья. Но это делается очень-очень открыто, радостно и с пониманием того, что предстоит много сделать, и без помощи Божией ничего ты не сделаешь. Вот эта вера, конечно, радует. Люди, действительно, глубоко верят. Это поколение взрослых людей. А уже о поколении детей мы будем судить, когда они подрастут. Но сейчас, слава Богу, у нас есть и православная гимназия, там учатся две мои внучки.

Будете ли Вы рассказывать своим внучкам про эти события, которые, может быть, даже Вы пережили?

Конечно, будем, конечно, конечно. Это очень важно. У меня взрослые внуки, им уже за 20 лет, и младшие внуки, у меня шесть внуков. Поэтому, естественно, они должны всё это знать. Детки должны всё знать. И самое главное – они должны сами понимать и просить Бога им помочь, потому что иначе ничего не произойдёт. Во всяком случае, я сейчас стараюсь делать это очень систематично, гораздо более активно, чем делала моя бабушка, менее деликатно. Бабушка в то время не могла по-другому. Сейчас мы можем действовать открыто. Мы живём в хорошее время. Мы можем спокойно говорить об этом, наставлять, читать, смотреть, думать. А в то время бабушка могла показывать только личным примером.

Остались ли у Вас какие-то предметы религиозного характера от бабушки?

Иконы остались, конечно, дома иконы.

Была ли у вас дома какая-то такая реликвия, которая, можно сказать, была одна из самых главных?

Наверное, это иконы и есть. Иконы и её акафисты, которые она читала. Они есть, вот эти книги. А какие ещё могут быть? Нет, больше никаких реликвий нет. Всё, что было от бабушки, всё осталось. Они же жили очень просто, бедно. Особых предметов, которые носили бы какой-то ценный характер, не было. А вот обычные предметы остались: бабушкин фартук, бабушкина сумочка, бабушкины очки. Вот такие вещи, которые будут передаваться, я надеюсь. Они просто несут в себе тепло и память о бабушке.

[1] епископ Елецкий и Лебедянский Максим (Дмитриев).

[2] архиепископ Евгений (Ждан), (1942 – 2002).