ФИО: Давыдова Светлана Ильинична

Год рождения: 1946

Место рождения и возрастания: г. Красилов Хмельницкой области Украинской ССР, г. Ленинград, Дальний Восток (с. Воздвиженка, г. Белогорск, г. Хабаровск)

Социальное происхождение: из семьи военнослужащего

Образование: кандидат философских наук, доцент

Место проживания в настоящее время: г. Хабаровск

Дата записи интервью: 18.04.2024

Беседу проводили студенты Хабаровской духовной семинарии Чешуин Никита Юрьевич и Каламкаров Глеб Сергеевич.

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, Вашем детстве и юности. Были ли Ваши родители (или другие члены семьи) верующими?  

Я родилась довольно давно, в 1946 году 22 ноября. Хочу отметить особенность моего дня рождения – он почти совпадает с днём рождения Патриарха (он родился 20 ноября того же года, 1946-го). Я его как бы «пропустила вперёд». [Слегка шутливо]. Казалось бы, мелкий факт, но для меня он имеет большое значение. Я как бы считаю себя «в свите» Патриарха.

Семьи моих отца и матери разные. Если говорить о религиозности, я выделяю мамину сторону. Хранителем веры можно назвать мою бабушку, Прасковью Михайловну Феоктистову. Обратите внимание на фамилию. Эта фамилия греческого происхождения, она подчёркивает, что род был связан с верой. Её отец, Михаил Фёдорович, дал пример для всего нашего рода – пример верности, как её понимает Господь и христианство. Он был очень религиозным человеком и даже был церковным старостой, но потом грянула революция, и ему пришлось веровать тайно, дома. Но, тем не менее, как рассказывала мне моя мама, у него была светёлка вся в иконах старинных, и он был горячо верующим человеком. Дедушка мой, Сергей Дмитриевич Феоктистов, хоть и был коммунистом, не препятствовал этой вере, очень уважал её.

Мои прадедушка и прабабушка жили на Псковщине в посёлке Локня. Когда туда пришли немцы, все эвакуировались, кроме них. Они считали, что немцы их не тронут, они уже были пожилые, но ошиблись. В один злосчастный день немцы схватили мою прабабушку и повели её в поезд, в который собирали всех людей. Их куда-то должны были отправить. А прадедушка схоронился в огороде, но по прошествии некоторого времени его так замучила совесть, он понял, что не сможет жить с таким грузом, и он сам сдался немцам – соединился с прабабушкой. Затем этот поезд куда-то уехал, и сколько мы потом ни искали, мы так и не обнаружили потом их следов. Они пропали. Наверное, или умерли по дороге, или их загубили в каком-нибудь концлагере. Это осталось тайной. Но вот подвиг прадедушки, его верность своей супруге, несмотря на то, что он мог сохранить свою жизнь, этот подвиг остался в нашей родовой памяти, которую я передаю своим внукам. Недавно один из внуков рассказывал об этом в школе в проекте «Мой род».

Когда и где Вы приняли крещение? Были ли Вы крещены в детстве?

Я была крещена в детстве. Это было так. Я жила в семье офицера, мой отец в это время служил на Украине, там стоял их гарнизон. Мы жили в селе, сейчас это город Красилов Хмельницкой области. Жили, что называется, на постое у бездетной пары, их имена Клавдия и Иоанн. Они были очень религиозные люди, как рассказывала мне мама, и они уговорили моих родителей меня покрестить. Уговорили маму в основном, отец-то служил, он не мог открыто исповедовать веру. И вот меня покрестили в одной из церквей города Красилова. Мама мне рассказывала, что при моём крещении, когда священник опускал меня в купель, я схватила его за бороду. При этом он сказал: «Ну, это дитя не пропадёт!» Затем по жизни моя крепкая рука, схватившаяся за бороду священника, как за Христа, играла таинственную роль в моей жизни. Официальной регистрации моего крещения не осталось, этого тогда не было, это был 1946, может быть, 1947 год.

Были ли дома (у родителей, у бабушек-дедушек) Священное Писание, молитвословы, иконы?

Огромную роль в моей жизни сыграла бабушка, с которой я жила от трёх до десяти лет. Она была глубоко верующей, конечно, скрывала это в какой-то степени. У неё была иконка, она молилась, не афишируя этого. Когда родился у меня брат (через 10 лет после меня), она его тоже крестила. Это тоже делалось не явно, тайно, но это происходило, и отец этому не препятствовал.

Расскажите о Ваших встречах с церковным миром. Где и при каких обстоятельствах происходили эти встречи? Какое впечатление производила в детстве и отрочестве на Вас Церковь и все церковное? Если Вам приходилось в детстве бывать в храме, что Вы испытывали?

В моём детстве были два мистических момента, о которых я хотела бы рассказать. Один из них таков. Я умирала от дифтерита, пережила «опыт детской смерти». Это было после войны, мне было года три-четыре. Лекарств не было. Я помню момент, когда к моей кровати подошла какая-то очень красивая Женщина, погладила меня по головке и сказала: «Ты выздоровеешь». И исчезла. И действительно, после этого я резко пошла на поправку. Я спросила у бабушки, что это за Женщина приходила к нам, бабушка ответила: «Какая женщина? Никакая женщина к нам не приходила. Ты лежала, дышала тяжело, а потом стала легко дышать». А у меня под подушкой лежала иконка Богородицы, которую бабушка положила мне. Это первый опыт.

Бабушка была главным моим «путеводителем». Когда мне было лет пять, она меня причастила. Я помню этот день. У нас церквушка стояла, она выстояла всё: и революцию, и войну, и там никогда не прекращались службы. К сожалению, я не помню, кому она была посвящена, но помню, что она была небольшая, типа церкви на Нерли. И помню чувство, которое я испытала после первого причастия – весь мир для меня загорелся, заиграл такими красками, такими «бриллиантами», радость такая посетила, что это детское впечатление я, рассказывая Вам, ощущаю как сейчас. Этому воспоминанию уже более 70 лет, но оно осталось в моей жизни. И, может быть, это причастие хранило меня потом при всех моих заблуждениях.

И ещё один опыт. Однажды летом (мне было лет шесть) мы с подружками в этой же деревне играли. У нас была такая игра – кружиться. Я кружилась, кружилась, упала на траву и вдруг услышала тихий голос. Он мне чётко сказал: «А ты знаешь, что царя убили и детей вместе с ним?» Я была поражена. Так я узнала об этом в шесть лет. Вот такие детские воспоминания.

А затем родители забрали меня в Ленинград, где отец учился в академии имени Можайского. Он был военный лётчик, пошёл на фронт в 18 лет, дошёл до Берлина, расписался на Рейхстаге. Он был боевым, настоящим мужчиной. Я его боялась в какой-то степени, очень уважала. Он прожил до 2004 года и с почестями был похоронен в Смоленске как ветеран. Поскольку отец мой был коммунистом и занимал достаточно высокую должность, в моём доме открыто не говорилось о Боге. Но через бабушку и через маму свет Христов присутствовал. Мама была учителем русского языка и литературы. А научила меня читать бабушка лет в пять, и я читала русскую литературу – и Тургенева, и других авторов. Я знала очень много наизусть из Пушкина. В этом отношении соединение русской литературы и веры, которая заложена в ней прикровенно, присутствовало. И конечно, это играло свою роль.

Пасха тоже у нас была. В основном в виде крашеных яичек и какой-то внутренней детской радости. А открытых форм религиозности (чтобы книги читать, чтобы крестик в школе носить) – такого не было. Я была пионерка и очень активная, и вопросы веры стояли где-то глубоко, неявно. Они потом проявились, но в начале жизни всё это было прикрыто.     

В Санкт-Петербурге (тогда Ленинграде) я также получила воспоминания, которые можно отнести к «ядрышкам веры», которые закладывались и пробуждались во мне – это мои походы с отцом, с родителями в Эрмитаж (мы жили рядом, на Мойке, недалеко от квартиры Пушкина, где сейчас музей). Там у меня была любимая картина – «Мадонна Литта» Леонардо да Винчи. Это не икона, конечно, но лик Мадонны настолько мне нравился! Для меня это был эталон красоты. Именно этот тип красоты мне казался идеальным.

Были ли среди Ваших знакомых священнослужители или люди, о которых Вы точно знали, что они посещают храм?

Среди таких людей я могу назвать мою бабушку и мою маму. Они веровали всегда. Если говорить о том, что влияло на меня духовно, нравственно – это, конечно, русская литература. Я была и остаюсь преданной русской литературе. Вот это были мои духовные воспитатели: бабушка, мама и русская литература.

Приходилось ли Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением властей/общества в связи с религиозными убеждениями?

Нет, с этим мне сталкиваться не приходилось. Но, если быть честной, то я могу привести пример, говорящий о моей ревности, как у апостола Павла (позволю себе такое сравнение). В моём характере есть свойство – быть преданной тем идеям, которые я исповедую. Тогда я была комсомолка, пионерка. Поэтому «двойной жизни» тайной христианки у меня не было. Да, я была крещена, во мне существовали заповеди, которые привили бабушка и мама, не говоря о том, что это Христовы заповеди. Я была настоящей комсомолкой и пионеркой, но с прорывающимися сквозь эту советскую идеологию некими христианскими лучами. Это был «коммунизм по-русски», в какой-то мере по-православному. Анализируя сейчас свою жизнь, я чувствую, что этот свет крещения, общения с бабушкой, первого причастия, светил через всю жизнь, через обстоятельства моей жизни, через то, что не было страшных падений, безнравственности. Господь и Ангел-хранитель совершенно очевидно хранили меня на всех путях.

Потом я выучилась, стала учителем. Поскольку я преподавала в школе физику, мы там не касались веры. Потом, уже в вузе, я была преподавателем философии и научного коммунизма. Хоть я и закончила физмат, но затем я переместилась в обществоведческую сферу. Помню, одна девочка пришла на экзамен, у неё был крестик. И вся комиссия (и я в том числе) стала у неё выпытывать, что это за крестик. Она, смутившись, сказала, что это просто украшение. Мы ей пальчиком погрозили: мол, надо выбирать себе украшения. Я была идейным человеком всегда: и когда была комсомолкой, и когда в партию вступила. Жить просто так, на уровне «корыта», я не могла. Я должна была руководствоваться некоей идеей. В смысле идейном в «Кодексе строителя коммунизма» было много похожего на заповеди Господни, на заповеди Блаженства, переделанные на свой лад. Я была ревностной, я считала, что коммунизм – это хорошо, это правильно. Так я воспитывала и себя, и детей. То детское, что было, о чём я рассказывала выше, несколько «ушло на дно», а моя жизнь взрослая, профессиональная, конечно выстраивалась в духе коммунистических идей.

Но приближались времена «перестроечные», и давление марксизма-ленинизма на обществоведов уже заканчивалось, а в 1990-е годы и закончилось. А я в это время занимала довольно большую должность. Я была уже кандидатом философских наук, возглавляла кафедру социологии и других обществоведческих наук. На нашей кафедре был до этого научный атеизм, потом это отошло и появилась дисциплина «История религий», которую совершенно некому было преподавать. И вот я взялась за преподавание «Истории религий». Вот так меня Господь мягко вёл – раз уж я человек логический, разумный, развита во мне сфера познавательная, Он мне открывал это потихоньку через работу. Я засела за изучение Священного Писания – Библии. И вот рациональное постижение шло через преподавание «Истории религий». По мере преподавания через разумное восприятие истин веры я подошла к тому, что уже в 1990-е годы стала глубоко верующим человеком, причём страстно верующим, как неофит. Я всех хотела христианизировать и крестить. Чтобы все были христианами. Это сразу сказалось на отношении ко мне на работе. Уволить меня, конечно, никто не мог, но основная-то масса обществоведов оставалась в прежней парадигме, атеистической. Все знали, что я стала ходить в храм, открыто это исповедовать и говорить об этом на занятиях в рамках «Истории религий». Были моменты, когда на учёных советах вокруг меня никто не садился. Я сидела одна, а вокруг были пустые стулья, потому что наши обществоведы боялись показать, что они со мной общаются. Уже все знали, что я, как тогда говорили, «впала в религиозность», «заболела», «помешалась». Но уволить меня не могли, потому что я не нарушала ничего, никого не водила в церковь крестить. Но свои убеждения я не могла скрывать на своих лекциях.

Как Вы относились к антирелигиозной кампании и пропаганде научного атеизма?

Из моего интервью очевидно, что, если я была заведующей кафедрой 15 лет, где преподавали научный атеизм, то понятно, что я не могла в начале своего «пробуждения» бороться с этим. Моё «пробуждение» произошло по воле Божией, но я не могу сказать, что к этому привёл какой-то случай или какие-то события в моей жизни. Это произошло как-то само собой, естественно. Вдруг я из убеждённой атеистки, которая, можно сказать, крестики снимала со студентов, стала настолько убеждённой христианкой, что это стало пугать моих близких и моё окружение. Таким образом, мой путь к Богу был уникальным.

Замечали ли Вы присутствие Церкви в общественной и частной жизни? Большие церковные праздники (Рождество, Пасха) — были ли они заметны? Имели ли место крестины, отпевания, венчания в Вашей собственной семье или семьях родных, знакомых?

Поскольку я прожила долгую жизнь, 77 лет, однозначно за всю жизнь я ответить не могу. Если говорить о праздниках, конечно, Пасха праздновалась всегда, даже во времена моего атеизма. В основном это было крашение яиц, и какая-то радость… Затем всё шло, конечно, по мере осознания, по мере воцерковления моей семьи, ведь когда во мне проснулось христианство, у нас в семье с мужем начались большие проблемы. Он был некрещёным, и вот это моё горячее неофитское христианство воспринимал очень болезненно, можно сказать, «ревновал» меня к этому. У нас были очень серьёзные разногласия в этом отношении. Мой старший сын крестился сам после одного страшного несчастья, где его друг погиб, а он остался жив. После этого его сердце пробудилось к христианству. Потом было крещение младшего сына. Когда муж стал заниматься бизнесом, мы решили взять девочку из детского дома. Решение-то было принято легко, но ей было шесть лет, и когда она стала полноправным членом семьи, возникли проблемы, которые мы решили только с Божией помощью. Это был поступок в пору моей горячности христианской, я очень хотела совершить какое-то серьёзное доброе дело, не просто раздать милостыню. Это было серьёзное дело, но поскольку христианкой-то я тогда была не очень опытной, конечно, приход этой девочки в наш дом перебаламутил тогда всех. И без Божией помощи мы бы не справились. Но результат всё-таки был неплохой, потому что сейчас моя приёмная дочь – матушка, жена священника.

Интересовались ли Вы церковным искусством (иконопись, церковная архитектура, музыка)? Посещали ли выставки, концерты, памятники церковного зодчества?

Пожалуй, это тоже был один из путей, один из факторов, который «оживил» во мне христианку. Я закончила музыкальную школу, и у меня был воспитан вкус к классической музыке, особенно к той, в которой «просвечивает» христианство: и Бах, и Гайдн. Но в основном это был вкус к русской классической музыке: Рахманинов, его концерты, его «Божественная литургия». Я не ходила тогда ещё в церковь, но она мне очень нравилась. Она согревала моё сердце, я чувствовала в ней какую-то огромную силу. Я уже говорила о «Мадонне» Леонардо да Винчи, которая присутствовала в моей жизни, может быть, в качестве иконы какое-то время. Потом мне стали нравиться и православные хоры. Да, через православное искусство, через храмы, их красоту свет Христов проникал в мою душу.

Когда началась «перестройка», мы стали много путешествовать – не по путёвкам, а через то, что мой муж – учёный-физик, и он участвовал во многих конференциях. Поэтому, вся Европа (Англия, Италия, Испания) была нами пройдена вдоль и поперёк. Мы заходили в разные храмы – и в католические, и в протестантские (лютеранские). Пытались там найти некую духовность. Но в конечном итоге душа «утеплялась» и ощущала родное только в православном храме, где бы они ни были. Самое интересное – одним из таких православных храмов оказался храм Николая Чудотворца в Токио. Вы знаете, что наш святитель Николай Японский основал там общину, она до сих пор существует, и существует храм. И вот мы посетили этот храм в Токио. Там такие ощущения возникают! Среди языческой страны (а я считаю, что буддизм – это язычество, хоть и одухотворённое), среди этого моря язычества и атеизма – островок, где живёт Православие. Там, может быть, особо остро чувствуешь эту православность. До сих пор меня поражает то, что, когда мы зашли в этот храм, то увидели, что священник там японец, клир японский, но все так похожи на русских! Православность придаёт какой-то общий облик всем, независимо от национальности и расы. Путешествуя, я это заметила. Это невозможно выразить словами. Я так и называю – «свет Православия» через человека светит, и этот человек, уже родной, как брат или сестра. Я это ощутила, довольно много путешествуя по миру. Так получилось, что тогда мы много ездили, бывали в разных храмах, но это чувство света Православия в том храме в Японии особенно остро ощущалось.

Посещали ли Вы в качестве туриста или паломника святые места: действующие или закрытые монастыри, храмы, святые источники, места захоронений почитаемых в народе подвижников? Знали ли об их существовании?

По мере моего возвращения в православное христианство, по мере моего воцерковления Господь вёл меня за ручку несколько лет – и до сих пор ведёт. Начались осознанные путешествия. Не просто, когда заходишь в православный или в католический храм и восхищаешься и тем, и тем. А именно осознанные. Так, например, наша епархия как-то организовала для наших дальневосточных деток всех приходов паломничество на Святую Русь (человек, наверное, 20 там было и несколько родителей, среди которых была и я). Тогда Аэрофлот, ещё не разделённый на компании, бесплатно, в качестве подарка нашей Хабаровской епархии организовал такое паломничество. И мы паломничали – Москва, Давидова пустынь, Тихонова пустынь… И моя приёмная дочка с нами ездила. Это было очень запоминающееся событие в моей жизни, где укреплялась вера, где мы посещали источники, окунались в них. Это событие для меня остаётся одним из главных в моей жизни. Нашу маленькую делегацию возглавлял протоиерей Олег Хуторской. Сейчас он потерял на войне сына. Я до сих пор помню, как нас встречали в аэропорту Хабаровска. У меня перед глазами стоит, как матушка подошла, а он держал на руках сынишку – и кто знал, что спустя столько лет его сын, став военным, отдаст свою жизнь за веру (а я считаю, что эта война за веру идёт, а не за что-то другое). Я долго живу, поэтому такие святые картины стоят перед моими глазами. 

Приходилось ли Вам слушать передачи иностранных радиостанций на религиозные темы? Насколько регулярно? Какое впечатление они оставляли? Кто из выступавших особенно запомнился?

Я ведь была «правоверной коммунисткой» и преподавала философию научного коммунизма. Поэтому тогда, когда эти передачи для многих были «отдушиной», я исключительно из своих коммунистических убеждений ничего этого не слушала и всё это отвергала. Но, когда началась «перестройка», то не через слушание этих радиостанций, а через тех, кто там проповедовал – через их книги, их видеолекции, я приобщалась к христианству. Я имею в виду, прежде всего, митрополита Антония Сурожского. Поначалу, пока я духовного отца себе не нашла, это был главный духовный учитель для меня. И сейчас до сих пор для меня он является одним из моих духовных учителей, которых я очень чту.

Каково было Ваше представление о положении Церкви в СССР? Знали ли Вы о закрытии храмов, репрессиях в отношении верующих?

Ну конечно, поскольку я человек учёный, то я знала о том, что и священники репрессировались. Но мои чувства к этому сперва были индифферентны. Может быть, по судьбам отдельных людей я могла как-то об этом судить, но в целом я не могу сказать, что это как-то меня трогало. Но, когда началась «перестройка», этот морок марксизма из моей головы рассеялся, и я стала идти к вере как положено, через чтение Евангелия, а потом через воцерковление, эти вопросы для меня встали по-особому. Когда я себя осознала православной христианкой, я это уже по-другому увидела: не со стороны научного атеизма, а со стороны верующего человека. И в этой связи я хотела бы закончить историю воцерковления моей семьи. Мой муж долго оставался атеистом, даже всегда говорил, что он атеист, уже когда я стала осознанной православной христианкой. Но, тем не менее, процесс воцерковления семьи, непостижимым образом медленно шёл. С момента моего осознания себя православной христианкой и до того момента, когда муж мой крестился, прошло, наверное, не менее 5-8 лет или даже больше. Однажды он уехал в Одессу ещё атеистом (он сам одессит), а когда вернулся, сказал мне: «Я решил покреститься». Как произошло в нём это – тайна. Ни я, ни сам он не понимаем, как пришло к нему это решение. Но оно пришло, и тогда он принял крещение в Иннокентиевском храме. А потом года через 3 – 4 мы с мужем решили повенчаться, после 25 лет супружества. Мы венчались там же, в Иннокентиевском храме. Это венчание было для нас очень значительным – оно как бы «легло» на моих детей, хоть оно и произошло через 25 лет, потому что у Бога нет времени, это тут у нас время есть. Эта благодать дала нам возможность воспитывать своих детей в вере. И мы стали идти по жизни, как христианская семья. Были моменты, когда мы всей семьёй ходили в один храм, и нас даже приводили в пример. Но всё равно потом разные искушения продолжались и продолжаются по сей день.