ФИО: Федоткина Валентина Дмитриевна

Год рождения: 1945

Место рождения и возрастания: г. Барнаул

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: высшее

Место проживания в настоящее время: г. Барнаул

Дата записи интервью: 16.04.2024

Родилась я в Барнауле в 1945 году, на улице Пролетарской, а выросла я на улице Анатолия, около Покровского храма. Мама говорила всегда, что так мало было людей в родильном доме, война же шла. А вот когда в 1947 году она брата рожала, то говорит, много было, всё, война закончилась.

Папа мой работал в НКВД шофёром, водителем. Я помню, как он японцев возил. А мама домохозяйкой была. Работала, конечно, потом. И до войны она работала, и в войну работала. Рассказывала: «Дадут паклю, вот напрядём эту паклю и вяжем рукавички. А рукавички вязали с двумя пальчиками, чтобы стрелять можно было». В войну шапки, говорит, стирали окровавленные.
Мама у нас была верующим человеком. А у моего папы было 11 братьев и сестёр. Мама их очень рано умерла. Лет, может быть, около 40. И вот эти 11 детей остались. У них в семье и Библия была, и крест был.

Была у нас семейная икона Божией Матери Казанская. Да она и сейчас есть. Мама её в дар получила от монашенки. Это я точно знаю. Она сделала ей доброе дело: келью её облагородила, побелила, покрасила. Мама в доме у нас два раза в год белила: перед Пасхой и перед Покровом. Вот эта икона у нас висит в углу. Красивая, очень красивая, резная, металлическая. Голубок, правда, отлетел. Дом наш в 1904 году был построен. Хороший дом, деревянный.

Когда я крещена была, я не помню, годика мне было. Помню я себя с пяти лет. Когда я маленькая была, мы ходили в храм. Я ещё не понимала ничего, но было интересно. На Рождество всегда было у нас застолье. И на Пасху. Пасха — это самый главный для нас праздник был. Мама всегда стряпала куличи. Такие сейчас не стряпают, двенадцать вот таких вот караваев пекли! Я помню, хлеб был, каравай, в русской печи пекли, у нас было в семье шестнадцать человек. Папина была задача – освятить куличи. Пасха – это великий для него праздник был. С вечера мама всё это в тазик ставила: кулич, творог, яички, окорок. Отец Симеон научил папу окорок делать, вот это делали обязательно. Потом он приходил и всем давал по кусочку: «Ребятишки, вставайте, маленькие!» Вот это, сколько я помню себя, только папа делал.

Церковь я помню лет с 11-12, наверное. Храм тогда был в моё время один, Покровский. На Рождество и на Крещение, особенно на Крещение, это было что-то! Народу – не пройдёшь, не проедешь, как говорится. Все в сосульках бабушки, обычно холодно так было. Отец Никифор[1] всегда под камилавку даже надевал шарф. На Пасху всегда ходили крестным ходом вокруг церкви, народу было много. Вот мы, когда маленькие-то были, ходили, просто смотрели, как крестный ход идёт, все идут, хоругви несут. Молодёжь, конечно, вела себя ужасно. Безобразничали, яйцами бросались, свистели, хохотали, кричали, шумели, но никто на это внимания никогда не обращал. В мою бытность молодёжь не ходила почти в церковь. Ну, единички ребятишки ходили такие уже соображающие, причащались тоже взрослые большинство. После войны-то вот, в 1950-е годы, венчались. Но венчалась не молодёжь. Молодёжь стала венчаться вот сейчас. Лошадей привязывали вот где ворота, въезд в ограду. Здесь была как бы привесь. Вот туда приезжали молодые в розвальнях на лошадях, там лошадей привяжут. Ну а мы же маленькие были, смотрим: ага! Кто венчается?

Закончила я 27-ю школу. Это очень хорошая школа была, такие люди были хорошие! Директор у нас была Галина Иосифовна Юдалевич. А потом я закончила швейное училище, оно называлось профтехшкола. Выпускали они мастеров верхней женской одежды. Со мной вместе училась Людмила Львовна Ошуркова. Мы с ней выросли вместе, потому что мы жили на улице Анатолия в доме 167, а она жила в доме 169. Маленькую я её не помню, а вот в училище мы вместе с ней учились, закончили. Она очень была аккуратная. Если она что-то делала, то с любовью. Она вышивала иконы. Мы с ней и в церкви вместе были. Но когда я училась, я, конечно, в церковь ходила редко. Потому что были пионеры, комсомольцы… Но я знала, что Люся ходит в церковь. Помню, как-то заиграли часы у директора «бом-бом-бом», и одна девчонка говорит: «Люська, тебе пора в церковь!» Вот кто её за язык тянул? Ей зачем это надо было? Люся, конечно, на меня обиделась, думала, что я про неё рассказала. Я говорю: «Люся, нет, ты даже не думай. Это она где-то тебя видела».

Музыкального образования у меня никакого не было, но голос был. Пела я в хоре в школе, хорошо пела, никто меня не учил, но старалась, конечно. И когда пошла в училище учиться – опять в хор. При Доме культуры был руководитель, Василий Дмитриевич, старенький-старенький старичок, он занимался с солистами. Так что вокал у меня индивидуальный был – 45 минут. В 1963 году мы ездили на крейсер «Свердлов» на Балтике. Комсомол наш шефствовал над ними, а мы, как лучшие артисты, солисты туда ездили на день военно-морского флота в июле. Мы проехали из Барнаула до Балтийска на грузовых машинах! А потом как-то маме подруга её говорит: «А что Валя в церковь петь не идёт?» Она говорит: «Да там, вроде как, уже все свои…» А в церкви ведь пели люди с филармонии, потому что у нас, когда поднимали целину, сразу организовали хор академический, ансамбль «Золотые колосья» появился, а потом из хора они в церковь петь пришли. Женщины в основном. И вот мама подруге про меня говорит: «Она и батюшку не знает…» Надо же договориться. А подруга говорит: «Я поговорю!» И вот она поговорила, батюшка сказал: «Пусть она приходит вечером после службы, мы с ней встретимся». А мне – только свистни! Я пришла, подождала, служба закончилась, это суббота была, мы с батюшкой поговорили, и он говорит: «Приходи завтра утром». И всё. В девять часов служба, и к девяти я как штык пришла. Батюшка меня принял в хор, это было в 1970 году. Ну, правда, встретили меня сразу не очень: новый человек. А батюшка поднимался и слышал всё это, и говорил: «Для тебя только я здесь хозяин, а остальных ты не видишь и не знаешь. Всё». Ну, я жила с ними со всеми очень по-доброму. У нас хор очень хороший был. Очень! Я всегда с удовольствием ходила. Особенно нашу церковь я люблю! Он намоленная. У нас хор очень большой был. Я сопрано пела. Мы всегда пели перед причастием концерт. Большей частью, конечно, Архангельского пели. Архангельского, Веделя, Чайковского, но в основном Архангельского. Пели «На реках Вавилонских» Веделя. О! Это надо слышать. Бывало, споёшь и думаешь: «Господи, как на душе светло!» Это было прекрасно. Обычно у нас всегда репетиции были, иногда два раза в неделю были репетиции. А иногда скажут: «Поём по-простому». У нас были книги рукописные, они были написаны в 1950-е годы, большие вот такие книги белая, коричневая и зелёная. Вот эти три книги у нас были. Постная книга, то есть служба постная, была коричневая. Зелёная была книга – это обычная служба, можно сказать.

Отец Николай Войтович[2] любил хор, и он ревностно относился к этому. Он обязательно придёт на службу или на репетицию заглянет, чтобы послушать нового человека. Он очень любил хор. Он и дирижировал иногда сам.

Сейчас покровские певчие через колокольню ходят. А раньше высокая туда была лестница. А потом эту лестницу убрали. Владыка Новосибирский Гедеон[3] сказал отцу Николаю: «Что это ваши матушки одна в одном углу, одна в другом углу. Сделайте-ка маленькие хоры для них». И вот они под нашими хорами, ещё маленькие сделали. Там матушки стояли. Потом и лестницу сменили, она была длинная, а сейчас – несколько коротких. Пройдёшь мимо матушек – и на хоры.

Отец Михаил Скачков у нас был регентом. Он с детства в храме был. Я даже помню его мальчиком: мне 7-8 лет было, а Мише 15. У него папа очень набожный был, очень! Федот Артемьевич. Это был на все руки мастер. Он отлил люстру для храма. Такая красивая люстра! Она висела потом в храме. Это было в 1961, а может быть, в 1959 году.

Иногда нам Миша скажет: «Девчонки, мальчишки, предлагают венчание попеть». – «Ну, давайте». Ну, пропели, хорошо, нам 5 рублей дали: «Идите, что-нибудь себе купите». А домой-то уже поздно идти. Мы все там, на хорах, оставались. Там лавки были, покрытые половиками. Ну, на лавках кто-то ляжет. Кто на колокольню, колокольня-то была прямо вот там. Храм-то был без колокольни. А вот, где регент стоит, там ворота, и там колокол был большой и два маленьких: один поменьше, другой побольше. Три колокола было. И ещё один колокол был, но он отбит был, в него не звонили, потому что звук не тот. Дребезжащий, наверное, был. Вот баба Дуся была такая, говорят, ей даже было разрешено в алтаре прибирать. Она и жила в церкви. Она вот и колоколила. Мы, бывало, там сидим, она говорит: «Уходите, а то уши-то…» И как она встанет, как ей силы хватало? Она прямо упиралась, встанет на лавку и вот так вот, и пошла, и пошла звонить. А колокольню отдельно потом кирпичом выложили. Колокольню быстро построили. А потом колокола отлили. Но мне этот звон как-то не очень… Вот нет в нём такого мощного звука. Раньше вдарит, так вдарит колокол: «Бум!» Тогда они тяжёлые были, а сейчас они какие-то, как будто лёгкие.

На Пасху у нас где-то полдвенадцатого начиналась служба. Батюшки там внизу читают, но до нас доносилось только эхо, потому что там внизу не пройдёшь, как говорится, не проедешь. Потом они Плащаницу заносили и пошли, пошли на крестный ход. Вот они в центральные двери выходили, ну, народу, конечно, на улице море, молодёжи тоже море. Потом они заходят: «Христос Воскресе!», «Христос Воскресе!»

Однажды была засуха, и батюшка сказал: «Сегодня после службы будем служить молебен о дожде». Мы тоже пели там. Пропели как надо всё, и вы знаете, к вечеру дождик пошёл!

Храм налоги платил, всё облагалось налогом. Отец Михаил нам говорил: «Девчонки, подарки пришли к 8 марта!» И такие бумажки давал нам для бухгалтерии, мы заполняли: сколько я получила и так далее. Однажды отец Николай Войтович подозвал меня и говорит: «Валя, ты уйди от нас». Я говорю: «А что такое?» Он сказал, что звонил какой-то государственный сотрудник, финансист, имеющий дело с налогами, сказал, что сообщит в мой институт, а я была на последнем курсе, и меня могут отчислить. Я говорю: «Знаете, батюшка? Я ходила и буду ходить. Не платите мне, чтобы я не числилась. Как прихожане – пришли, помолились и ушли. И я так же буду, пока не закончу учёбу». Вот видите, какое было время!

Тогда в церковь мало ходили, молодёжь особенно. Молодёжь не ходила почти в церковь. Молодёжь была знаете, когда? Когда сессия начиналась. Все сразу верующими становились, все к Николе Угоднику: «Николушка, помоги!» Молодёжь – это вот только к Николе. Ну и были такие люди, что рассказывали о других. Может быть, это и невольно получалось… Я временно работала в сельхозинституте в библиотеке. Ну вот увидела меня студентка в церкви, что я пошла на хоры, на помазание спустилась. Ну увидела, ну и слава Богу, ты же тоже пришла в церковь! Пришла свечку поставить, чтобы сдать экзамен хорошо. А она пошла и преподавателю сказала: «А ваша библиотекарь, вот, в церковь ходит». Но хорошо, что она такой преподавательнице сказала, которая работала с моей сестрой. Сестра была лаборанткой, а она кандидат наук.
До 101 года дожила, Валентина Николаевна. А нельзя было говорить! И дети мои никому никогда не говорили. Ушла мама, и всё.

У моей мамы подружки были, одна из них родила мальчика второго. А другая мамина подруга грамотная была, очень грамотная, ведущий хирург края и Барнаула, работала в горбольнице, Алябьева Валентина Васильевна. Она маме говорит: «Я буду Вовке крёстной, но я не могу идти в церковь, потому что у меня пост такой. Ты уж, пожалуйста, за меня сходи, покрести Вову, а я буду крёстной». Ну а что? Мама ходила. А куда денешься? Ну нельзя ей было ходить в церковь!

Вот у меня муж вначале так ругался, что я хожу, ох! Доходило до драки. А потом, когда всё это дошло до его начальника, он его вызвал, полковник, и говорит: «Ты с ума сошёл? Да я, когда еду на службу, мать свою завожу в церковь, и она до обеда у меня там. В обед я заезжаю и везу её домой!» А потом, ведь вот Господь-то наставил его, наверное. Каждую службу, каждый праздник он в храме и на неделе он там. Батюшка в гости позвал, я говорю: «Ты пойдёшь к батюшке в гости?» Он говорит: «Конечно, пойду. Ой, да такой хороший батюшка! Да если б я раньше знал!» Ну, видите, тогда же в деревнях не было церквей…

Трудности храмовые мы не чувствовали. А они, конечно, были, потому что такое время было. Тогда и икон не было, как сейчас. Сейчас приходишь – Боже ты мой! Каких только нет! Пожалуйста тебе! А тогда не было икон. То есть, в храме-то иконы были, а в продаже нет. Были только бумажные. Помню, была иконка такая, ну, бумажка, Крещение Господне. На обратной стороне тропарь написан. Голубочек водичку льёт, Креститель стоит. Красиво.

Священники Покровского собора добрые были. Вот в их глазах доброта была. Ведь человек по глазам узнаётся, у них у всех были добрые глаза. У отца Николая Войтовича они были хозяйские, как говорится, хозяйский взгляд. Отец Николай – это хозяин. Ведь вся красота, которая сейчас в церкви, сделана при нём. Он каждый год вызывал из Москвы художника, и художник реставрировал. Золотом всё покрыли, как красиво, как хорошо… При нём построили крестильню. А бабушки-то, как говорили! У нас за стенкой бабушка жила, она говорила: «Ой, как отец Николай кадилом машет! Уж так красиво!» Всегда он был аккуратный, костюм у него цвета кофе с молоком, это, наверное, любимый цвет его был, на лацкане у него был крестик золотой. Просто крестик. И всегда он в штиблетах ходил. Вот знаете, что? Будете батюшками… Можно сказать наказ? Чтобы, приходя на службу, меняли обувь, чтобы не с грязными каблуками батюшки стояли.

Проповеди читали очень хорошо. Особенно отец Симеон хорошо проповедовал. Отец Симеон очень хороший, добрый был. Он был участником Финской войны и Великой Отечественной. И когда в Великую Отечественную засыпало их домом, сидя там, он дал обет: «Если мы выйдем отсюда живыми, здоровыми или нездоровыми, но живыми, я до конца дней буду служить Богу». Так и было.

На Прощёное воскресенье они всегда в ряд вставали, и вот каждый просит прощения у нас, а мы у них. А отец Симеон поучал: «Вы, смотрите, поствуйте, да с умом! Вы думайте, думайте! Вы же сейчас напоствуете, что заболеете, за вами нужен будет уход. Вот где вы грехов-то намотаете!» Вот это его слова.

[1] протодиакон Никифор Метельницкий (1911 – 1994).

[2] протоиерей Николай Войтович (1937 – 2010).

[3] митрополит Гедеон (Докукин), (1929 – 2003).