Грибунин Виктор Викторович - Память Церкви
5 0
Миряне Грибунин Виктор Викторович
memory
memory
5 0
Миряне

Грибунин Виктор Викторович

ФИО: Грибунин Виктор Викторович

Год рождения: 1969

Место рождения и возрастания: пос. Смоляниново Приморского края, г. Хабаровск

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: высшее

Место проживания в настоящее время: г. Хабаровск

Дата записи интервью: 24.05.2024

Беседу проводили Конев Серафим Ильич, студент 1 курса Хабаровской духовной семинарии, Чешуин Никита Юрьевич, студент 2 курса Хабаровской духовной семинарии, Каламкаров Глеб Сергеевич студент 2 курса Хабаровской духовной семинарии.

Я родился в 1969 году, в советское время. В то время, конечно, не каждый был верующим. В нашей семье все были скорее коммунистами, чем верующими. Вокруг многие люди праздновали Пасху и другие праздники, но мои родители и бабушка были как-то не очень «в ладах» с религией и Церковью. Хотя мама рассказывала, что она в нашем детстве как-то водила нас, детей, в храм. Это было какое-то очень тонкое, душевное мероприятие, которое я совершенно не помню. У нас никто не был крещён, кроме бабушки. Все в этом плане гнушались Церковью и религией. Мы крестились потом, в сознательном возрасте – и мама, и я, и брат. Мы росли без отца, с бабушкой.

Преимущественно было женское воспитание. И мама очень терпимо ко всему относилась. Когда она узнала, что я крестился, она тоже очень хорошо к этому отнеслась.  

Что касается моего детства, оно проходило в 1970-х – 1980-х годах. Никаких икон, конечно, у нас дома не было. Всё было «стерильно» в этом смысле. Всё религиозное и околорелигиозное я узнавал только со стороны. Либо в школе, либо от соседей, либо на улице. Мы узнавали о Пасхе, когда дети приносили яйца, куличи. В школе произошло и моё «знакомство» с нательным крестиком. Это тоже произвело на меня впечатление, потому что мальчики обсуждали изображение черепа и костей так, как будто это было что-то «диавольское». Никто не предполагал, что речь идёт о победе над смертью, что это символ Голгофы с останками Адама. Конечно, таких знаний ни у кого не было. Этот страх – одна из мотиваций детства: пугать друг друга, рассказывать «ужастики», в том числе на религиозной почве. Тогда мистики было не так много, как сейчас, в разговорах, в общении, но вот крестик мы обсуждали, друг друга запугивали. Это я хорошо помню. Оказалось, это был обычный православный нательный крестик.

В 1980-е годы и даже в конце 1970-х я хорошо помню влияние праздников. Самая главная проблема была в том, что общество было оторвано от Церкви и религии. По радио, по телевизору нельзя было об этом говорить. Но масштаб народного влияния был значительным. Это было видно, когда люди поздравляли друг друга с Пасхой, с Рождеством, когда они это демонстрировали постоянно в пословицах, в поговорках и разговорах в школах, между соседями, на улицах, в очередях. То есть общественное, народное сознание окружающих было очень религиозным и благочестивым. Вот это меня поражало: что разговоры о религии, о праздниках, о таинствах были очень распространены, как ни странно. Люди сами хотели этим делиться, и, естественно, их никто за это не преследовал. Я не помню каких-то антирелигиозных кампаний.

Мне посчастливилось в 9 или 10 классе съездить в город Пушкин – в эту цитадель духовности под Петербургом. И там я впервые столкнулся с религиозными вопросами, познакомился с баптистом, услышал впервые известного американского проповедника Билли Грэма в баптистском молельном доме, где была огромная толпа. Мы тогда этим нарушили дисциплину. Я помню из всей проповеди только два слова: «апостол Павел», но это событие произвело на меня впечатление, хоть я и был тогда атеистом (по-детски, по-юношески, мне тогда было 14-15 лет). И мама после этого сказала, что эта встреча должна закончиться «религиозностью». 

Тогда же я увидел гонения на баптистов. Я никогда об этом не слышал и не видел, чтобы как-то притесняли религию. Я думал, у нас в стране демократия. Тем более, как я уже сказал, мама к этому нейтрально относилась. Впервые с гонениями я столкнулся тогда в Пушкине, где очень порядочные и добрые воспитательницы вели себя очень жёстко, потому что речь шла о мировоззрении, о каком-то коренном вопросе. Конечно, когда люди задевают вопросы совести, темы религии, здесь даже некоторые положительные люди могут показать «звериный лик». Меня, конечно, удивило, что, оказывается, баптистов преследуют. Я даже моему знакомому не верил первое время, что кагэбэшники зачем-то баптистов преследуют: что за ерунда?

У меня был в связи с этим комичный случай, связанный с самиздатом. Одним из главных конфликтов с участием моего знакомого баптиста было обвинение его в том, что он совращает меня в религиозном смысле. Он был на два года меня старше, я был атеист, правильный мальчик (а это был 1984 год), я был пионером, комсомольцем, собирался быть коммунистом, а он вот так нарушал атеистическое воспитание. И когда его начали «прорабатывать», он тайком передал мне книгу в зелёной обложке «Существует ли Бог» (или что-то такое) в баптистской версии самиздата. Она до сих пор у меня дома. Это как бы реликвия, показывающая, как я впервые столкнулся с религиозной книгой не у иеговистов даже, а в рамках такой достаточно либеральной религиозной организации, как баптисты (которая даже у нас в городе есть). И само наличие этой книги, тайны, связанной с ней: подполье, обыски (обшарили тогда всего) – это было очень символично, будто бы я какой-то боец, какой-то подпольщик, ощущение такое было.

Вообще-то, я долгое время избегал религиозной темы, она меня пугала. Я помню, на первом-втором курсе (тогда была «перестройка») все увлеклись религией, и у нас были двухгодичные религиоведческие курсы, а я на них не пошёл, потому что подумал: «Зачем забивать этим голову?» Но потом, где-то в 1989 году, прочитал книгу В.Ф. Тендрякова «Апостольская командировка» и был потрясён тем, что я не понял, автор – «за» Бога или «против»? Настолько сложный вопрос о смысле жизни, о вере и о Боге он поставил. Я понял главное: вопрос религии – это не «веришь или не веришь», а «как ты веришь, правильно или нет». Потому что огромное количество людей верующих, но есть сектанты, еретики, инакомыслящие. Вопрос в том, что все верят, но не все веруют.   

Важная сторона проповеди, миссионерства в светском обществе – это религиозное искусство, музеи. Я помню преподавательницу по мировому и русскому искусству (это где-то был третий курс, 1990 год). Мы с ней посещали музей древнерусского искусства, ходили на экскурсии. Она была специалистом очень глубоким, подробно нас в это погружала. Через Алексея Лосева, философа, показывала всю мифологему иконописи. Она видела, что я интересуюсь культурой и искусством, и дала мне задание: реферат про обратную перспективу. Тогда я впервые столкнулся с темой обратной перспективы и в целом древнерусского искусства, его философии и религии.

В религиозном смысле я был совершенно безграмотным. К счастью, я не помню атеистического воспитания. Я даже не застал научного атеизма в институте, так как предмет поменял название и стал называться история религий. Самое сильное впечатление на меня произвёл мой однокурсник Вадик, он сейчас священник в пригороде Хабаровска, в Приамурском[1]. Он был очень религиозным человеком, много говорил об императоре Николае. Меня это потрясло, я этим очень проникся, но пока ещё далеко было до крещения.

В нашем городе церковная жизнь была редкостью. Были только Христорождественский храм и храм Александра Невского, о котором толком никто не знал. Там, где парк Северный[2], ещё часовни не было, было пустое место[3]. Помню, на том месте собирались люди на молитву со священниками храма Александра Невского. Как раз именно храм Александра Невского чудесным образом и стал причиной моего крещения. Мы поехали по желанию брата с группой людей, с компанией в дом культуры на какую-то выставку и услышали колокольный звон, благовест. Этот благовест, голос Бога, и сыграл главную роль. Мы зашли в храм впервые за много-много лет, и с этого всё началось. Крестился я потом в этом же храме. Привело меня не какое-нибудь горе, а просто чувство вины, желание исправиться. Я историк по образованию, ещё и это способствовало. Говорят, история развивает самосознание, в том числе в религиозном русле. Где-то за год до этого я пообщался с одной девушкой, музейным работником, и она мне поведала об Иисусовой молитве. Получается, что за год до крещения я читал Иисусову молитву и боялся входить в храм. Знакомство с Иисусовой молитвой меня потрясло. Это, действительно, имело практическое воздействие.    

Позже через архивы я познакомился с религиозными передачами зарубежных радиостанций. Кроме очень близкого и приятного на слух митрополита Антония Сурожского я узнал протопресвитера Александра Шмемана – это было бесподобно. Понятно, что самым популярным был протоиерей Александр Мень. Мне интересны были также специалисты по исихазму – это, например, Сергей Сергеевич Хоружий, чьи лекции я слушал. Впечатляли живые лекции одного китайца, который рассказывал о русской философии и исихазме.

О гонениях на Церковь, репрессиях в советское время я узнал после, потому что когда ты не интересуешься религией, то ты не видишь и «антирелигию». Когда я вкусил всё это, я обернул взгляд назад, «ретроспективностью» занялся. И тогда мне открылись новые аспекты моей профессиональной деятельности. Я теперь хочу создать некий труд «Вера в советское время». Но не так, как это делают специалисты, а именно в культурологическом, философском смысле: показать, что религия в советский период была, мне кажется, мощнее, чем до революции или сейчас. Потому что когда люди верят открыто, люди ленятся это делать, им это не доставляет усилий, они не знают цены потерь, лагерей, смертей. А когда всё это «под прессом» находится, под давлением, контролем и запретом, тогда веровать сложнее и красивее. И тогда вера идёт во всё: в песню, в стихи, в кино… Знаки веры я теперь вижу и нахожу в советских фильмах, книгах и теперь даже охочусь за ними. Это стало, по сути, моей профессиональной деятельностью.

Когда я узнал о репрессиях, у меня в голове не укладывалось, как это можно совместить: советская власть, которая боролась якобы за человека, выступает против человека – человека в рясе, верующего человека, нормального совестливого человека. Это самая ужасная вещь, потому что, воспитываясь в любви к Отечеству, в том числе к советскому Отечеству, конечно же, потом, в 1990-е, переживаешь шок, со всем этим связанный. Это тема больная, она бьёт «до крови». Надо было это как-то уместить в своей голове. Вывод оказался очень простым. Я понял, что в светском психологическом смысле – это «маньячество». Революция раскрыла кроме творческого потенциала (гуманизма, о котором говорили коммунисты в советское время), ещё и маньяческую сторону, оборотную сторону «титанизма». И вот это маньячество, которое легализовалось под сенью советской власти, и позволило уничтожать самое сокровенное и святое в русском человеке, что его создаёт – веру Православную. И это издержки, неправильность советской коммунистической системы. Потому что я хотел бы показать и положительные стороны коммунизма тоже.

Знакомый певчий из Елизаветинского прихода потрясающую вещь мне сказал – что советскую идеологию и Православие объединяла духовная направленность, направленность на идеалы, на отрыв от меркантильности и буржуйства. Мне это запало в душу. Он это красиво сказал: что и там, и там человека привлекает дух, духовность, что-то положительное. Конечно, некоторые немножко перегибают, когда сравнивают кодекс строителя коммунизма с заповедями Божиими. Конечно, с Нагорной проповедью нельзя сравнивать, но просто с христианской нравственностью чуть-чуть можно в том смысле, что главное – это жертвенность. Жертвенность христианства и жертвенность коммунистического идеологического направления немножко схожи в том смысле, что и там, и там человек должен отдать себя за людей, за Родину. К сожалению, у коммунистов нет Бога, и это минус, но тем не менее некоторые соприкосновения есть в духовной жертвенной сфере.

Я считаю, что надо соединять три России: дореволюционную, монархически-православную, советскую (за слабых и обиженных, за справедливость – продолжение православности в социальном плане, то, что делает благотворительность, милосердие) и современную Россию, которая озабочена экономикой, демократией, свободой, правами человека (это тоже нужные вещи). Эти три России нужно соединять.  


[1] Иерей Вадим Савин, настоятель храма Новомучеников и Исповедников Церкви Русской пос. Приамурский.

[2] В годы сталинских репрессий место, где сейчас расположен парк Северный (г. Хабаровск), использовалось силовыми ведомствами для расстрелов людей и дальнейшего захоронения.

[3] В 1995—1996 годах на этом месте возвели часовню прп. Серафима Саровского, а в 2008 году — храм.