ФИО: Козловская Ольга Амировна

Год рождения: 1948

Место рождения и возрастания: Иркутская область, посёлок Качуг; Качугский муниципальный округ, село Анга

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: высшее

Место проживания в настоящее время: г. Иркутск

Дата записи интервью: 02.01.2024

Беседу проводил Красавцев Николай Георгиевич, студент Сретенской духовной академии.

Козловская Ольга Амировна родилась в 1948 году в Качуге Иркутского района, когда людям было запрещено что-либо говорить о Боге и о вере в Него. Лишь в годы перестройки Ольга Амировна узнала, что в её роду была династия священнослужителей.

Расскажите, пожалуйста, о себе и о Вашей семье.

Я, Козловская Ольга Амировна, родилась 14 декабря 1948 года. Родилась я в поселке Качуг, но жили мы в Анге. Моего отца звали Амир Иванович Елизаров – такое вот у него мусульманское имя. Семья была православной, почему его так назвали, никто не знает. Он рано умер, поэтому не у кого было спросить. Но мне имя папы всегда очень нравилось.

В Крещении не знаете его имя?

Бабушка была православной, наверняка он был крещён, но с каким именем, я не знаю. Мы этим даже не интересовались никогда, нас никогда не волновал этот вопрос. Папа в семье был четвёртым братом, три старших ушли на фронт, и он, учась в 6-м классе, оставался за старшего. Отца их, моего деда, посадили на 10 лет. Тогда очень и очень многих репрессировали. И отец в 12 лет был старшим мужчиной в доме. Из школы он ушёл на машинно-тракторную станцию учеником токаря и уже кормил семью. Больше он не учился, но был талантлив в своей работе, был очень упорным и вырос от простого токаря до директора межколхозной электростанции, которую построили на реке Анга. И эта первая электрическая лампочка освещала все соседние деревни, в том числе и Ангу.

Мы прожили в Анге до 1966 года, когда папу перевели в Качуг начальником строительного участка. Таким образом я оказалась в Качуге и в 1969 году заканчивала уже Качугскую среднюю школу. Поступила в институт, тогда он назывался Институт народного хозяйства. По образованию я экономист. Однако по своей специальности я практически не работала.

Вышла замуж я в 1972 году за католика. Но, так как в то время сама была далека от веры, то мне было совершенно всё равно. Хотя муж никогда не навязывал свою веру, но и ничего плохого, худого о своей вере не разрешал говорить. Я думаю, что он жил по заповедям Господним, потому что был настолько честным, что когда я просила принести лампочку с работы, он говорил: «Не смей трогать чужое». Он порядочный человек, и самое главное – он никогда никого не осуждал, чем грешили мы. Потом я говорила своим детям: «Вы можете брать яркий пример с отца: он никогда никого не осуждал». Какое бы худое дело ему ни сделали, я никогда не слышала в адрес того человека слов осуждения.

Ваша семья ходила в храм?

В Анге в то время была разрушена Ильинская церковь, её просто с землёй сровняли. И мне рассказывали, что из камней этой церкви была построена Ангинская машинно-тракторная станция, буквально из кирпичей этого храма. Никто никогда вообще слов о Боге и о вере не говорил, никогда я их не слышала в нашей семье. Хотя позднее, уже в годы перестройки, я узнала, что моя бабушка была дочерью расстрелянного священника, протоиерея Александра Старцева[1]. И настолько глубок был пласт священства! Я потом стала изучать архивы и нашла четыре поколения священников в роду. Дошла до Платона Старцева: он был наместником Туруханского монастыря. Тогда Енисейская епархия относилась к Иркутской. Он рано овдовел, и у него на иждивении было два сына. Когда он их поставил на ноги (они уже начали служить в храме, были дьячками и могли себя обеспечивать), он написал просительное письмо в епархию владыке Михаилу[2] и просит направить его в самый дальний монастырь – Туруханский. Его направляют туда, и там постригают в монахи с именем Роман, а после его ставят наместником этого монастыря, где он подвизался до конца своих дней[3]. Он там пробыл 9 лет. Больше документов не сохранилось.

Моя бабушка в семье протоиерея Александра, у которого было четверо детей, была третьим ребёнком. Первый сын, Илья, учился в семинарии. Началась гражданская война, и он ушёл в армию Колчака. Потом Валентина, потом моя бабушка и младший Дмитрий, он умер, когда отец Александр был на Русско-Японской войне. И бабушка была из этой семьи, очень набожной, воцерковлённой. Но она, видимо, была напугана репрессиями, которые прошлись по ней и по отцу. Протоиерея Александра дважды арестовывали. Сначала – в 1925 году, тогда ему дали 5 лет, но он эти 5 лет в концлагере где-то под Иркутском не отсидел, а отсидел меньше, его выпустили. Но в 1938 году его расстреляли.

Бабушка, когда училась в гимназии, получила навыки телеграфистки. С моим будущим дедом они познакомились с помощью азбуки Морзе. Дед жил в Жигалово, то есть они друг друга даже не видели. И она уезжает туда, в Жигалово, где они поженились. Дедушка рассказывал, что тогда уже ни в какую церковь ходить не разрешали, но они решили на тройке проехать вокруг церкви, и деда сразу же вызвали «на ковёр».

В 1938 году арестовывают дедушку, мужа бабушки Лены. Сначала его хотели расстрелять, но потом заменили на 10 лет тюрьмы. На тот момент у них было пятеро детей. Их в ноябре выгнали со служебной квартиры на улицу как семью врага народа. И бабушка всем этим была очень напугана. И никаких слов о Боге и икон вообще не было.

Бабушка Анастасия, папина мама, была набожной. Она всегда ходила в длинном и чёрном, всегда в платочке. Мне говорили, что у неё были иконы, но я тогда ничего не видела. В это время ещё была открыта церковь в Верхоленске, которая работала до 1961 года. Мы наверняка были крещены, но мы сами об этом не знали. Мы всегда были возле этих бабушек и не могли быть не крещены.

Когда я шла к своей бабушке Анастасии, проходила дом её подруги, которую звали Мирошиха. Не знаю, почему её так называли. Я дружила с её внучкой Людмилой. Когда я заходила к ним в дом, то у меня было ощущение, что там всегда светило солнце. В правом углу висела лампадка, которая всегда горела, и стояли иконы. А её внучка всегда говорила: «Бог есть». Но дальше этого разговора дело не заходило.

Когда я закончила школу, вышла замуж. Муж работал в Качуге, и я поступила там на работу в райисполком, в отдел статистики. Там я познакомилась с начальником отдела статистики Марией Дик, немкой по национальности. Однажды мы говорили о баптистах и осуждали их. Баптистов в газетах описывали такими дикими. Мария молча слушала это и потом говорит: «Да что Вы вообще о баптистах знаете? Вы вообще с ними встречались, общались?» – «Нет!» – «А откуда Вы о них знаете?» – «Ну, читаем же». – «Ну, вот я баптистка!» Мы потеряли дар речи: как в райисполкоме баптистка работает? Они же все по тюрьмам сидят давно. И она начала нам рассказывать о их жизни и устоях. Вспоминая все эти рассказы, понимаю, что они были пронизаны Евангелием. Вскоре я уехала из тех мест, но с Марией мы продолжаем общаться до сих пор. Я у батюшки спросила, можно ли с ней общаться, он сказал, что они хорошо знают Евангелие, но у них нет Божией Матери, молитвословов, хотя Евангелие знают наизусть. С Алтая она прислала мне посылку с Евангелием. Я читала, а мама уши закрывала, потому что боялась даже, что я произношу слово «Господи». Не могла меня слушать. Когда мне Мария писала письма, они были пронизаны цитатами из Евангелия, каждая строчка.

Чувствовали ли Вы Промысл Божий в своей жизни?

Буквально на каждом шагу, когда начинаешь анализировать свою жизнь. Когда я работала в райисполкоме в Иркутске, я не знала, крещёная я была или нет. Как-то ко мне подходит одна сотрудница и спрашивает: «Ольга, ты крещёная?» Я говорю: «Понятия не имею. Наверное, нет». И мы с ней в обеденный перерыв пешочком пошли в Знаменский монастырь. Это был 1977 год. Я как сейчас помню этот чан с водой и батюшку, но ни само таинство, ни то, о чём мы говорили с батюшкой, не помню. Помню, что он надел на нас крестики. Батюшка спрашивал, откуда мы, и даже думал, что мы уже крещены. А я не знала про свой род, узнала только в годы перестройки. После этого Промысл Божий чувствовала на каждом шагу! Всей душой я верила в Бога. Сейчас, когда встречаемся с качугскими девочками, сейчас уже женщинами, младше меня, они говорят: «Ольга, да ты всегда верила, шла на экзамен в школу, приходила к нашей бабушке и просила её помолиться о тебе». А я такого даже не помню. В душе Господь Бог всегда был со мной.

А про отца Александра, прадедушку, Вы сами узнавали?

После семинарии его перевели в Усолье-Сибирское. Он был протоиереем и служил в храме в Усолье.  И по воле Божией туда переезжает старший внук протоиерея Александра, старший брат мамы. Жена дяди решила поискать информацию о священнике. Она пошла к старожилам, и они ей дали фотографию батюшки и сказали: «Его арестовали, что с ним дальше случилось, мы не знаем. Пишите в органы, Вам должны что-то ответить». Она написала в ФСБ, и ей отвечают, что он расстрелян, можете обращаться туда-то, Вам всё расскажут. Фотографию дали, больше 100 лет этой фотографии. Потом мы с мамой пошли в ФСБ, нам дали дело прадеда и её отца, мы сидели в уголочке, всё это читали и горько плакали. Потом я ещё дважды туда ходила. В третий раз, когда пришла, мне уже говорят: «Вы уже тут были». Я им ответила, что ещё хочу посмотреть. И попросила копию всего дела, чтобы больше не ходить. Так я узнала фамилию дедушки – Старцев. Потом по телевизору услышала, что настоятель Михаило-Архангельского Харлампиевского храма – протоиерей Евгений Старцев. И подумала: «Вдруг родственник?» Помню, пришла первый раз в храм, и меня поразило его великолепие. Храм как дворец. Я купила молитвослов, набрала святой воды, но не посмела пройти дальше. Были трепет и страх, что не для всех туда есть проход. Спросила лишь, откуда родом отец Евгений. Мне сказали, что из Бурятии. А у меня в Бурятии никого нет.

Прошло несколько лет. Я не знала, что у нас проходят православные выставки. Но увидела объявление и решила пойти, это был как раз последний день работы выставки. Стою у книжной лавки, и женщина говорит: «Пойду послушаю беседу отца Евгения Старцева». Я – за ней. Думаю, хоть увижу, что за отец Евгений Старцев. Он как раз только приехал с Аляски. Я слушала, а потом все пошли за благословением к нему. Я подошла самой последней. Подхожу к нему и говорю: «Батюшка, можно Вам вопрос задать мирской? У меня был прадед – тоже Старцев. Он священником был, и был расстрелян». У него глаза широко раскрылись. Он взял у меня номер телефона. Когда я сказала, что моё отчество – Амировна, он удивился, но я пояснила, что я не мусульманка. И фотография прадеда у меня всегда со мной, я ему сразу показала. Меня направили в областной архив, и я два с половиной года там собирала информацию. А Промысл Божий – на каждом шагу. Я думала, что уже всё просмотрела, и вдруг нахожу опись священников Иркутской епархии. Заказала её, открываю – там 13 листочков всего, и все эти 13 листочков про моего прадеда! Тогда я и узнала, что был у бабушки брат Илья, она вообще никогда о нём ничего не говорила. И видела сургучовую печать нашего града Иркутска Архангельского храма – документ о том, что прадед по окончании семинарии сочетался браком с дочерью преподавателя Иркутской семинарии священника Илии Лабина Варварой. Вот он с моей прабабушкой венчался не где-то, а в нашем храме! Потом выяснила, что в Первую мировую войну он был священником в госпитале, дошёл до Германии. Именно там он получил весть, что произошла революция, распалось наше государство.

Я потом просила прощения у батюшки за то, что мы все про него забыли, никто его не поминал, мы просто о нём ничего не знали. А род-то большой, семь человек детей у бабушки было, и внуков потом сколько было… Я копии документов, эти толстые папки, разослала всем внукам. Может, кого-то это потрясёт, всколыхнёт и начнут в храм ходить. Его 15 марта расстреляли, я всегда прошу, чтобы приходили в этот день в храм, панихиду по нему служили.

[1] Протоиерей Александр Старцев (1871 – 1938).

[2] Архиепископ Иркутский и Нерчинский Михаил (Бурдуков), (1770-1830).

[3] Иеромонах Роман (Старцев) был наместником Туруханского монастыря с 1829 по 1836 гг.