ФИО: Лапшина Зоя Степановна

Год рождения: 1956

Место рождения и возрастания: с. Ново-Ильиновка Комсомольского района Хабаровского края, г. Комсомольск-на-Амуре

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: кандидат исторических наук, доцент

Место проживания в настоящее время: г. Хабаровск

Дата записи интервью: 29.05.2024

Беседу проводили Конев Серафим Ильич, студент 1 курса Хабаровской духовной семинарии, Чешуин Никита Юрьевич, студент 2 курса Хабаровской духовной семинарии, Каламкаров Глеб Сергеевич студент 2 курса Хабаровской духовной семинарии.

Я родилась в семье казаков, хотя и узнала об этом очень поздно. И по женской, и по мужской линиям мы казаки. Мои предки, разумеется, были верующими людьми. Дедушка, Ушаков Константин Михайлович (1897 – 1980), казак Амурского пешего казачьего батальона из станицы Кукелево, участвовал в Волочаевском сражении на стороне красных. Бабушка, Анна Никифоровна Ушакова (1896 – 1977). В их семье было семь сыновей и две дочери. В 1930-х годах они были сосланы с территории Среднего Приамурья, это нынешняя Еврейская автономная область.

Мои мама и папа встретились в Чёрном Мысу, в низовьях Амура, их поселение своими руками было выстроено. Церквей там, конечно же, быть не могло, но мои родители всегда себя проявляли как верующие люди. Они не произносили слово «Бог», но всегда проявляли доброту к окружающим, к сиротам. Если сирота появлялся, приходил в гости, то они ему давали самое лучшее место, сажали его к себе на колени – показывали нам, детям, как нужно относиться к тем, кто уже обижен жизнью.

Отец вспоминал, что он учился в церковно-приходской школе в своё время, ещё до выселения. Он говорил, что в этой школе батюшка рассказывал об окружающем мире, о цветах, которые закрывают свои лепестки на ночь, когда ложатся спать. Вот такие были его детские впечатления. Мама рассказывала, каким было её село ещё в досоветское время, как справляли церковные праздники, когда она была маленькой девочкой пяти – шести лет. Бабушка брала её за руку, и они ходили к тем, кто потерял родителей, носили им пироги в корзинке, помогали тем, кто хуже живёт, кто в тяжёлой ситуации находится. Мне было это странно, потому что я совершенно не видела никаких остатков такой жизни.

В связи с тем, что проживали мы в спецпоселении, в детстве мы не могли быть крещены. Все дети, и я в том числе, были зарегистрированы в административном центре, там когда-то была церковь Илии Пророка, но в советское время там уже ничего не было. Выехав из спецпоселения, мы проживали в посёлке Пивань, где не было церкви. Вряд ли она там была и раньше, потому что это было нанайское стойбище, а потом стал советский посёлок.

Что касается церковных праздников, мы всегда отмечали Пасху. Но мы никогда не слышали, что такое Пасха. Мы знали только, что Пасха – это крашеные яйца, это когда вся семья за столом и яйцо об яйцо бьют.

У нас не было Библии, не было никакой духовной литературы, потому что семьи были сосланы, но у бабушки была икона, и я часто видела, как она молилась. Она молилась и по утрам, и по вечерам. Дедушка не молился, а бабушка молилась всегда. Евангелие я не видела ни у дедушки, ни у бабушки.

Моя причастность к вере была внутри меня, она даже мною полностью не осознавалась. Я помню, что ещё с дошкольных лет я перед сном просила Бога за родителей, за братьев, за сестру – перечисляла всех. Но ещё я перечисляла и Ленина, и Сталина. А в школьные годы, я помню, была такая ситуация: я пришла в гости к подруге, и она мне что-то рассказывает, а я говорю: «Ну и слава Богу». У нас в семье было распространено это выражение. А её мама-коммунистка строго так посмотрела на меня и спросила: «Ты в Бога веруешь?» И я не знала, что ей ответить, я не понимала, о чём идёт речь. А других таких ситуаций не было.

Я помню, что в мои школьные годы нашей соседкой была баптистка. Мы все знали, что мы православные, но в церковь не ходим, а она баптистка. Однажды она мне сказала: «Зоя, ты умная девочка, почему ты не читаешь Библию?» А я ей сказала: «Наверное, мне ещё рано. Наверное, я её буду лет в 50 читать».   

Когда мы подросли, то знали, что мама, отправляя нас из дому, каждому давала молитву «Живый в помощи». Своей рукой писала на листочке, сворачивала и давала. Когда братья уходили в армию, когда я поехала поступать в университет, она давала нам эту молитву. Мы знали, что мама отпускает из дома только с молитвой. Мы переписывали эту молитву и «Отче наш». «Отче наш» тоже мама читала, знала наизусть, но мы не читали.

Мама стала читать молитвослов где-то уже в конце 1970-х – начале 1980-х годов. Этот молитвослов я ей купила и принесла. Я тогда закончила университет (в 1979 году) и просто дома видела, что маме это нужно. Я уже не помню, где купила, но я ей принесла молитвослов такой голубенький. Я ей покупала и иконы в магазине, они не были освящены. Мама стала в это время молиться постоянно.   

Когда мы учились в университете, нам давали задание – посещать баптистов во время их богослужений. Нашей задачей было узнать, были ли они со своими детьми (то есть, только ли взрослые были, или были среди них дети). Я помню, мне понравилось, что семья полностью там стоит (и взрослые, и дети) и поёт молитвы. Об этом я и докладывала. Мне это понравилось – что дети вместе со взрослыми находятся в таком молельном доме. 

У нас в университете был факультет общественных профессий. Там нам преподавали историю искусств. Я-то обучалась на историческом факультете и, соответственно, это были дополнительные знания. Конечно, я изучала литературу, посвящённую темам церковного искусства. Более того, у меня старшие братья – профессиональные художники, они этому обучались, и, конечно, у нас дома были книги по церковному искусству. Но я не знала, что стоит за этими сюжетами, и просто видела красивую живопись, прекрасно выполненную, мне это очень нравилось. Но тем, что стоит за всем этим, я не интересовалась. Оба моих брата работали в Художественном фонде Хабаровска. Один из них, Лапшин Станислав Степанович, не был крещён. Второй, Лапшин Виталий Степанович, принял крещение, когда расписывал церковь в Кульдуре. От него осталось Евангелие 1892 года, изданное в Санкт-Петербурге в Синодальной типографии. 

Конечно, нам читали в университете и лекционный курс по атеизму, но он как-то особо заметным не был для нас и не повлиял абсолютно никак. Чисто формальная дисциплина была, зачёты сдавали, и всё.

В отношении церковной жизни у нас была «оголённая» территория – ни церквей не было, ни священников. Священнослужителей я не видела ни в детстве, ни в школьные, ни в студенческие годы. Когда уже после студенчества, взрослым человеком я впервые увидела священника (не в облачении, а в подряснике) на Амурском бульваре в Хабаровске, то я помню, что меня какая-то оторопь взяла, до пяток проняло. То ли страх, то ли другое что-то такое было. Такая вот первая встреча была.

В Хабаровске, во Владивостоке меня в церковь тянуло. Когда мы были во Владивостоке студентами, нам хотелось туда зайти. Но, насколько я помню, Покровская церковь была закрыта. Мы ходили вокруг кирхи, нам было интересно, что это вот православная церковь, а кирха совсем другая, другая архитектура. Так что интерес был, но в церковь я начала ходить вначале, в самом деле, с опаской.

Крестилась я, уже будучи взрослой, когда я почувствовала помощь Божию в своей научной работе, в преподавательской работе. Произошло это где-то к 1991 году. Я жила тогда в Комсомольске-на-Амуре и работала в краеведческом музее. Тогда я попыталась участвовать в богослужении. Там появился молельный дом, но в воскресенье народу было так много, что войти было просто невозможно. Когда мне удалось на порожек войти, и я услышала литургическое пение, молитвы, я поняла, что я принадлежу к этому народу, который поёт молитвы. Ощущение было, что я – русский человек, оказавшийся среди людей молитвенных, которые были на литургии. Я была в командировке в Ленинграде и решила покреститься в Казанском соборе. Там в это время был музей атеизма и религии, и был такой момент, когда одновременно и крестили в этом храме, и демонтировали экспозицию по атеизму. Такая была ситуация.

Потом мне пришлось ещё соприкоснуться с этой сферой, когда я была заведующей кафедрой в институте культуры. К тому времени я уже читала историю культуры России – она без Православия невозможна, и я стала «погружаться» в Православие, в его историческую роль, в роль православной веры в истории культуры нашего Отечества. Вот с этих позиций я стала подходить к изучению Церкви, Православия. Однажды мне необходимо было участвовать в радиопередаче. Я стала готовиться к ней, готовить своё мнение о Церкви, тогда я стала читать источники. Я помню, что Библия мне не давалась, потому что, когда я начинала читать всю родословную Христа, я не выдерживала. Мне было непонятно, зачем все эти перечисления, все эти «нагромождения». Одним словом, я Библию начала читать довольно поздно.