ФИО: Лариса Валентиновна Семёнова

Год рождения: 1949

Место рождения и возрастания: г. Воронеж

Социальное происхождение: из семьи служащих

Место проживания в настоящее время: г. Воронеж

Образование: высшее

Дата записи интервью: 17.04.2024

– Лариса Валентиновна, расскажите немного о себе, краткие сведения о своей жизни, своём образовании.

– Родилась я в семье, как говорят в автобиографии, служащих. Отец у меня был крупный начальник, поэтому, как вы понимаете, вопросы с Церковью были очень сложные. И крестили меня не в раннем возрасте, а когда мне уже шёл четвёртый год. Приехала моя будущая крёстная, сестра отца, из Москвы, увидела, что дитё не крещёное, пришла в ужас и сказала, что поведёт меня в цирк. В «цирке» мне очень понравилось, меня там покрестили. Ну, естественно, в церкви, потому что мне было строго-настрого наказано, чтобы я пришла домой и сказала, если отец спросит, где я была, что я была в цирке. Он очень удивился, стал расспрашивать, и понял. Но, так как он был фронтовиком, я не могу сказать, что у нас семья была воцерковлённая, но никогда в доме у нас никто не говорил ничего против Бога, нам было это категорически запрещено. У меня есть брат на 7 лет меня младше, и когда он однажды что-то там сказал, отец очень строго наказал его и сказал, что Бог есть, и никогда нельзя говорить и поддерживать мысль о том, что Его нет. «Я воевал, я знаю, я видел и абсолютно вам точно говорю, что Бог есть».  Вот это было у нас ограничено.

Я родилась в Воронеже, хотя у меня в паспорте написано, что нет, просто маму отправили на практику в Белгородскую область, и она меня там родила, а тогда было очень строго, записали там, где я родилась, и потом мы вернулись в Воронеж. В основном родственники у меня все московские, и москвичи у меня как раз люди верующие были. Там были и иконы, было их много. Так как мы ездили много за границу, отец там работал, и ездили по России, то, естественно, у нас этого не было. А когда я приезжала в Москву, там меня в храм водили, и, так как все родственники жили на Арбате, ходили всегда в Казанский храм[1]. Потом, когда я уже стала студенткой и когда потом я работала с иностранцами, у меня возможность была часто посещать Москву. До сих пор вся моя семья считает, что Казанский храм – это наш чуть ли не домовой храм. И сейчас дочь приезжает в Москву с зятем или отдельно, первое – это в Казанский храм. Это у нас такое место было, и проблем туда войти не было.

Но в Воронеже, когда я уже была студенткой, у нас квартира была, отца уже не было в живых, всё это резко изменилось. Мы жили в коммуналке, и мне там очень повезло, потому что там была бабушка. И вот эту бабушку я сопровождала на все праздники, с ней меня пускали в храм. Знаете, обычно на Пасху кордоны стоят, а я с бабушкой – «бабушку, пожалуйста, пропустите!» И бабушка эта мне очень хорошо всегда подыгрывала, прямо чуть ли не умирала там. И мы заходили в храм. И, слава Богу, я таким образом была на службах здесь, в Воронеже. А вот в Москве это свободно было. В Москве в Казанский храм войти проблем никаких не было, так как рядом Красная Площадь, он никогда не закрывался. А здесь в студенческие годы следили за этим. Мне в этом плане очень везло и с иностранцами. Вы представляете, тогда ведь работали только члены партии, и каждый раз, когда у нас была комиссия на факультете, всегда удивлялись: «Как это Семенова у нас до сих пор не член партии? Так, немедленно присылаем разнарядку!» Приходила разнарядка, и вдруг выяснялось, что кому-то очень срочно надо, ну вот просто кровь из носу, вступить в ряды. Я говорила: «Пожалуйста, пожалуйста!» И вот таким образом я не была членом партии никогда, а с иностранцами работала. Так продолжалось несколько лет, и почему-то Господь это всё так хорошо управлял, что забывали и приветствовался тот человек, которому это всё было срочно нужно. У меня вся жизнь по сути взрослая связана с Воронежем, с университетом.

– А где Вы учились?

         – В Воронежском государственном университете на филфаке, и потом уже с иностранцами работала.

         – Лариса Валентиновна, Вы начали рассказывать о своей семье, о Вашем детстве очень кратко. Давайте более подробно вспомним Ваших родителей, как Вы проводили детство. И отношение родителей к Церкви, к Богу и вообще к религии.

         – У меня не была семья воцерковлена, я ещё раз повторяю. Здесь жила только мамина сестра, и у неё на лестничной клетке, в юго-западном районе, была, как в народе называлось, «черничка». Она работала в Покровском храме, и через неё мама передавала записочки какие-то и ещё что-либо. Потому что ни мама, ни отец не ходили в храм и нас не водили. Кроме Москвы. Опять всё упирается в Москву, потому что там все чувствовали себя абсолютно свободно в этом плане. А здесь уже не позволяла должность, и мама, как жена, тоже не могла этого делать. Поэтому не могу сказать, что у нас было что-то связано с храмом. Ещё раз повторю, что нам было запрещено – не дай Бог никакой хулы на Бога. Бог есть – это мы знали твёрдо, и это как-то не обсуждалось, это как бы само собой было. Мой племянник закончил нашу семинарию, так что последствия видны.

         – А если взять более древних предков: бабушек, дедушек.

         – Ну это само собой, конечно, они все были людьми верующими, воцерковлёнными. Если по линии отца у меня Москва, то мама моя из Сибири, и там такая смесь – бабушка из купеческой семьи, а дед – простой колхозник, но партийный. Бабушка, конечно, была верующей. Но это Сибирь, они крайне редко приезжали, и я мало чего могу сказать о них. А московские родственники у меня все воцерковлённые: бабушки, дедушки, двоюродные и так далее. Вот уже последующие их дети были менее воцерковлённые, потому что все были связаны с военной службой: там моряков было очень много, капитанов дальнего плавания, лётчиков, все летали, плавали, и только бабушки говорили много, допустим, о Николае Угоднике, это было очень важно.

         – Хранились ли дома у родственников какие-то предметы религиозного быта, Священное Писание, иконы?

         – Иконы были. И есть у нас ещё Евангелие старое, потом мне его передали, как родственники ушли из жизни.  А так, честно говоря, Библию первую я украла. Да, каялась потом. К соседке той, о которой я уже рассказывала, с которой мы в храм ходили, пришли какие-то её знакомые и попросили, чтобы на её имя выслали Библию из Швейцарии. Долго-долго эта книга шла, соседка скончалась, Царствие ей Небесное, и я эту книгу получила. Её принесли, оставили, даже на почту не надо было ходить, принесли домой. Я открыла посылку, увидела, что это Библия – детская Библия была, иллюстрированная, такая красивая! И когда за ней люди пришли, я её не отдала. Я сказала: «Я не знаю». Потом я ходила, каялась, и мне сказали книгу эту отдать в храм, и я её отдала. Так что её у меня нет, но вот такой грех у меня был. Расставаться с ней мне никак не хотелось, потому что издание красивое было, у меня уже дочь была, и мы читали вместе эту книгу, и расставаться мне было с ней очень жаль, потому что ещё не было ничего этого, только первые отголосочки. Батюшка мне привез Библию, подарил, но это уже потом, чтобы я особо не переживала.

         – А расскажите, пожалуйста, о Вашем первом осознанном посещении храма. Что Вы испытывали, как Вы пришли в храм в первый раз осознанно, что Вам там запомнилось, впечатлило, что Вы вообще чувствовали в храме?

         – Что запомнилось? Наверное, в первую очередь – особая атмосфера. Туда заходишь… Ощущение у меня всегда было, что я заходила к себе домой. Настолько там хорошо, спокойно и куда-то мысли исчезали всякие негативные, суета эта. Потом, конечно, как пели. В нашем Покровском храме – как вспомнишь!.. Потом он стал уже отец Евсевий, а до этого, я уже забыла, как его звали в миру, у него был необыкновенный голос, это уже в Покровском. А вот в Казанском храме, он же маленький такой, очень уютный, и поэтому там каждый уголок ты знал, и где какая икона. Честно говоря, сколько уже хожу в Благовещенский храм, если вдруг меня спросят, где какая икона, я не отвечу, а вот там я знала всё это. Сейчас я уже давно не была. Когда Пасха была на первое мая, я ездила в Москву, нужно было на могилу к отцу поехать, это уже сколько лет прошло! Да и потом помню Пасха тоже была поздняя, и вот уже в нашем Покровском храме, необыкновенное впечатление радости, счастья от того, что ты опять дома, и весь праздник необыкновенно радостный и счастливый.

         – А дома праздновались православные праздники?

         – Пасха, да, и Рождество. И всегда речь шла об именинах, это тоже отмечалось. И так до сих пор у меня в семье принято и у дочери, для нас самое главное – это именины, а не день рождения. Я надеюсь, что и у моей внучки как будет семья, она это тоже впитает в себя.

         – А с детского возраста Вы знали какие-нибудь молитвы наизусть, учили ли Вас бабушки?

         – «Отче наш», больше ничего. Уже позже, когда была подростком – «Богородице», а вот «Отче наш» сразу, это даже отец приветствовал. И он рассказывал, и я потом уже читала во многих произведениях, что во время войны, даже если кто-то оказывался не в плену, а на чужой территории, то их спрашивали, если они знали молитву «Отче наш», то жизнь помогали спасать. «Отче наш» поэтому мы знали.

         – А уже в более осознанном возрасте приобретали Вы какую-то литературу? В свободном доступе этого особо не было, это же нужно было откуда-то заказывать через кого-то.

         – Ну вот я говорила про Библию. Но остальное в сознательном возрасте… В 1989 году, когда открывали первый гуманитарный класс в нашей области, речь встала о том, что должен быть преподаватель университетский, и никто не хотел. Меня туда отправили, потому что я рядом живу, и я просто сказала, что со мной должен быть священник. И вот мы в 1989 году в гимназию, теперь это гимназия Басова, а тогда была 58-ая школа, с отцом Василием вошли вместе, и дальше уже литература вся была под рукой. А до этого нет. Иконы оставались старые, опять я говорю, московских родственников.

         – А были ли среди Ваших знакомых священнослужители или те люди, в которых Вы были уверены, что они посещают храм, за исключением той бабушки о которой Вы нам рассказали? Были ли ещё из Вашего окружения люди, кто действительно посещал храм и исповедали ли они веру открыто или старались это не разглашать?

         – Некоторые преподаватели. Когда я была студенткой, мне очень повезло в том плане, что нас выделили пять человек на курсе, и преподаватели литературы нас как-то привечали. Мы приходили к ним домой, нам очень много рассказывалось и о литературе говорилось – вот почему я сказала, что нужен священник обязательно, чтобы был гуманитарный класс. Потому что вся литература пронизана евангельскими сюжетами. Я так думаю, что они посещали храм, я просто не видела их там, потому как сама бывала в основном по праздникам, только благодаря соседке. А так, скорее всего да, я думаю, что были. Моя руководительница, Валентина Ивановна Собинникова, Царствие ей Небесное. И ещё были учителя моих родителей, они жили в ВСХИ[2], там дома преподавательские, они тоже, потому что они заканчивали гимназию, и отношение было совершенно иное.

         – Вот Вы сказали о том, что Вы с отцом Василием решили зайти вместе в школу (потом в будущем уже гимназию). Как Вы с отцом Василием познакомились? Вы с ним давно были связаны, ходили к нему на службы?

         – Нет, я его видела в Покровском храме и слышала его проповеди, они привлекали такое количество людей, как и голос будущего отца Евсевия, что народ просто шёл туда, именно послушать их. Это наш декан, Виктор Михайлович Акаткин, когда я сказала, что со мной должен быть священник, мне позвонил и говорит: «Ты слышала, есть отец Василий, вот если он?». Я говорю: «Да, замечательно».

         – Но и потом в конечном итоге в семинарию Вы тоже пришли вместе?

         – Да. Сначала он меня привел. Там появилось в 1990-ом году «Возрождение» и там, где сейчас кабинет отца Сергия и Крестильный храм, как раз и собирались все, и владыка Мефодий[3] сказал мне, что я должна вести какие-то нравственные беседы. И я была такая нахалка, что, когда он мне сказал, минут двадцать, я говорю: «Что Вы, 45 минут – без проблем!». Он ещё так посмеялся, и говорит: «Ну-ну, 45 так 45». И вот я вошла туда в первый раз, а сидели в этой аудитории дети, начиная примерно лет от четырёх, и наши же бабульки семьдесят-восемьдесят лет – разный, в общем, возраст. И ещё были наши преподаватели атеизма и историки. И вот я пришла туда с Толстым. Толстой, «Детство». Как увидела – битком набито. И всё разный возраст, и разное понимание. Я конечно «так, – думаю, – ну что, назвалась груздем – полезай в кузов». Ну, начинаю читать первый абзац, спрашиваю потом: «Как вы думаете, почему так?». Тишина. И вдруг такой отрок (я до сих пор его помню), басом таким: «Бес попутал!». Ну, думаю, ладно. Промолчала. Честно говоря, не знала, что ответить даже. Читаю второй абзац. Спрашиваю и тут же говорю: «Только не надо говорить, что бес попутал». Ну а там, Слава Богу, Господь дал мысли. Ну вот я в первый раз вышла из такой аудитории – у меня была мокрая спина. То есть, я знаю, что это такое – как-то увлечь такую разношерстную публику. Тем более, я знаю всех преподавателей, которые там сидели, их отношение, и вот этот скепсис в глазах. Это было конечно, очень тяжело, и я вспомнила владыку, как он сказал: «Ну, ну, посмотрим». Я поняла, что напрасно я похвасталась таким образом, что я прямо смогу: «пришел, увидел, победил».

Я вам уже говорила, я и с иностранцами работала ещё, и в гимназии… И вот 8 марта, идёт пост. Иностранцы приехали ко мне домой, а меня нет. Они решили поздравить меня с 8 марта. Дочь сказала, где я. Они сказали: «Ой, давайте поедем туда». И вот, открывается дверь, они заходят с цветами и тортом. И какая-то бабушка: «Аааа, так вы пост не соблюдаете!» А тут попробуй, что-либо докажи. Кстати, по поводу иностранцев, ведь с ними, когда работаешь, особенно арабы, задают первыми вопрос: «А как Вы относитесь к тому, что есть Отец, Который отдал Своего Сына для того, чтобы Его убили?» То есть, как говорится, вопрос с подвохом. Когда ты им начинаешь говорить, и они понимают, что ты человек верующий, к тебе отношение совершенно другое, и больше никаких вопросов по этому поводу никогда не возникало. Даже когда моя дочь венчалась в нашем Успенском храме, их было очень много на венчании. Им очень, помню, понравилось. Я говорю: «Ну что ж, приходите к нам в храм».

– Лариса Валентиновна, когда Вы учились в школе или в университете, были ли какие-то притеснения Вас или Ваших родственников верующих со стороны государственной власти, или такого давления Вы не испытывали?

– Давления не было никакого, но была, знаете ли, такая ирония иногда: «Ох, ну да, ты же у нас верующая». Или иногда говорили «мать Лариса». Так иронично было, «мать Лариса». Ну я откликалось, ничего. Хотя я и говорила: «Да нет, я не мать». Поначалу я пыталась как-то, потом просто не реагировала на это. Но это не явно было.

– А среди Ваших одноклассников, однокурсников были ли ребята верующие?

– Понимаете, я как-то не могу сказать, может и были. Но это когда очень тесное общение, тогда, может быть, было бы понятно, а так нет.

– Когда Вы учились, наверняка тоже был предмет «научный атеизм»?

– Да, был.

– Как он проходил, что Вам запомнилось, с чем может быть Вы спорили или что-то оспаривали в беседе с преподавателями?

– Ни с чем я не спорила и не оспаривала. Мало того, ещё потом, когда уже я стала преподавать, я три раза закончила Университет марксизма-ленинизма. Нас заставляли. Каждые 5 лет нас туда отправляли, и читали преподаватели истории и преподаватели атеизма, и ещё это было под очень строгим контролем. Это было по вторникам, с 7 до 10 вечера, иногда открывались двери, и смотрели, пишем мы или не пишем. Все писали. Но писали письма. Сейчас уже нет родственников в живых, которые всегда радовались и говорили: «Когда же ты опять пойдешь в Университет марксизма-ленинизма?» Потому что я регулярно писала письма, и этим занимались все сидящие в аудитории. То есть, слушали в пол уха, и все прекрасно понимали, тем более, это было одно и то же.

– Может, Вам запомнились какие-нибудь проявления антицерковной пропаганды? Пропагандировалось, что Церкви нет, Бога нет?

– Нет, тоже нет. Не могу сказать. Мне очень повезло, наверное, что я не читала особо и в литературе такого, все было довольно спокойно.

– Вот Вы говорили, что в Вашей семье праздники Рождество, Пасха, именины имели весомое значение и регулярно отмечались, праздновались, были торжества. А среди Ваших знакомых, близких эти праздники имели какое-то значение?

– Пасха – да, конечно. До сих пор попробуй скажи, что на Пасху не надо на кладбище ходить. И всё равно пойдут и слушать тебя не будут.

– А касательно других церковных праздников?

– Нет, я ничего не могу сказать, к сожалению.

– А знакомы ли Вы были во время обучения в школе или уже в вузе с тем, как устроена Церковь, церковная иерархия, или посещение храма было по зову души, не с изучением того, как всё происходит, а просто было желание сюда пойти?

– Ну, сначала по зову, потом узнала про иерархию, что у нас есть владыка и есть Патриарх. Это мне бабушки рассказывали. А потом, извините, у нас есть Чехов, у нас есть Лесков. Как филолог не будет знать более-менее такую иерархию?

– А знакомо ли Вам было церковное искусство? Помимо того, что Вы посещали богослужение, Вы говорили, что Вам нравилось церковное пение. Может, были какие-то концерты подобного характера или выставки икон были открыты? Вы посещали такое или нет?

– Мы с отцом Василием ездили в Москву, в музее Пушкина были. Но это уже было начало 1990-х условно. А так иконы и в Третьяковке были. В Москве это всегда было. И Московская консерватория, где это исполняли, как без этого? Рахманинов…

– Вы говорили о том, что в Москве очень любили Казанский храм. В качестве паломника Вы посещали другие святыни, может быть, за границей?

– Да. Это был 1996 год, когда мы впервые поехали в Иерусалим. Поехала я, когда дочь вышла замуж. Денег у нас особенно не было, поэтому мы купили места в трюме. Когда мы приехали в Одессу, произошло чудо: нам предоставили грузопассажирский лайнер «Дмитрий Шостакович». И мы, за 100 долларов купившие каюту, оказались наравне с теми, кто купил за 2 000. Мы были в Салониках, подплывали к Афону, к нам монахи поднимались. Когда нас на границе проверяли, у нас из этого паломничества была святая вода, были камушки. Они удивлялись, спрашивали, где же шубы. А нас это совершенно не интересовало. Мы были у Гроба Господня в храме, мы там причащались, я была и в Вифлееме. Была замечательная поездка, и мы до сих пор её вспоминаем. Это было, действительно, чудо!

– Заключительный вопрос по данному проекту: Ваше представление о положении Церкви в СССР. Знали ли Вы о закрытии храмов, о репрессиях в отношении верующих? Когда, на Ваш взгляд, стало безопасно ходить в Церковь?

– Знала, несомненно, да. Кто же этого не знал? Гонения были жуткие, всё разрушалось. Один Воронеж чего стоит. Ну а когда стало безопасно? Это уже 1980-е годы. Например, 1989 год, Советский Союз, а мы с отцом Василием по школе идём, он в рясе – и за ним толпа учеников всякого возраста, бежали и взрослые, и все. По началу, это было месяца два, у всех такие громадные глаза, удивление. Завуч-историк сидела у него на всех занятиях, и до сих пор она восхищается его лекциями, его знаниями даже в плане истории. Мы потом крестили целый класс с ним, потому что оказалось, что не было крещёных детей, и вот их крестили. Так что, я крёстная, если так можно выразиться. И, надо сказать, многие из них в Церкви до сих пор, я их вижу. Я встречалась с выпуском в прошлом году, который 30 лет назад школу окончил. Они попросили, чтобы я урок литературы провела. Приехали даже с Владивостока. Не смогла приехать девочка из Англии, связаться невозможно было с ними, а остальные все были. Первое, что говорили многие, когда входили: «Я ведь помню, я в храме …». Я говорю: «Да я знаю, я вижу». И сейчас многие приходят и с порога мне кричат: «А я причащался, а я ходил на исповедь…». Уже взрослые, у них семьи. Слава Богу. Но это всё уже потом. А вот в 1980-е годы вздохнуть можно было.

– Лариса Валентиновна, расскажите нам, пожалуйста, как Вы впервые пришли в стены на тот момент ещё духовного училища, а потом Воронежской духовной семинарии?

– Это всё благодаря отцу Василию. Содружество было «Возрождение». Потом, когда училище открыли, сразу меня позвали. Это ещё владыка Мефодий.

– То есть, с первых дней возрождения духовного образования в Воронежской области Вы были плечом к плечу с нашими духовными наставниками?

– Да. Отец Василий, потом отец Андрей Изакар, владыка Мефодий.

– Можете рассказать о первых курсах, которые набирались в семинарию? Какими они были?

– Ой, это конечно необыкновенные курсы были! Первый курс, возраст был разный. Там были лётчики 42, 46 лет. Храм строился, восстанавливался, физической работы было очень много для них. Зима, одна аудитория, а там глыбы льда! При этом необыкновенная была атмосфера. Все дышали тем, что училище духовное возникло, потом семинария. Когда они всё успевали? Но все были всегда готовы: всегда отвечали, какие-то у нас бесконечные дискуссии были. Потом первый курс уже семинарии, помню, в день памяти Пушкина, вдруг кто-то сказал: «А давайте сейчас пойдем панихиду отслужим». Пошли, батюшка отслужил панихиду. Без благословения! Я на всю жизнь запомнила, что без благословения делать ничего нельзя, потому что потом мне строго было указано. Народа было много, после этого все поднялись в класс и читали стихи Пушкина. Просто читали, кто как. Какие-то прихожане, студенты, преподаватели, это было всё стихийно абсолютно.

– То есть, это получился такой прекрасный вечер памяти Пушкина?

– Да. Вообще какая-то обстановка была творческая, духовная. У всех глаза горели. Я раньше вела литературу по четвергам, её много было. Я помню, по четвергам приезжало очень много батюшек, был день благочинных. Они приезжали и тоже сидели и слушали. Тоже принимали участие. Раньше умели всё совмещать, а сейчас, чуть что, все такие замученные…

– Как Вы смотрите на изменения студентов за 30 лет – с 1993 до 2023 года?

– Вообще жизнь вся изменилась в плане состояния здоровья, что ли. Всё-таки продукты однозначно не те и воздух не тот. Такое ощущение, что все были здоровыми, или сила духа была такая, вера. А сейчас какие-то полусонные, какие-то замученные, «лишнего не спроси», потому что жалеют себя больше, чем раньше. Ощущение, что какая-то жалость к себе. И это не только наши студенты. Я проходила курсы повышения квалификации онлайн, проект был посвящен церковнославянскому и русскому языку, выступали студенты из Сретенки, а потом им вопросы задавали, и те тоже жаловались на то, как трудно, как тяжело, как светские преподаватели не хотят входить в положение, что так много послушаний. И я каждый раз думаю, ничего себе! Какие тогда были послушания, физически тяжёлые, плюс ещё стройки эти все и работа. И никто не жаловался никогда и не просил никаких послаблений. Что-то с силой духа не так, или уж очень мы себя любим и жалеем. Ну, наверное, общий комфорт, мы живём в такой среде сейчас комфортной, и все в расслабленном состоянии.

– Лариса Валентиновна, спасибо Вам большое за эту прекрасную, очень интересную, очень познавательную беседу. Мы благодарим Вас, действительно было очень интересно, спасибо Вам большое!

– Ну, я буду рада, если что-то пригодится.

[1] Исходя из перечня храмов в районе Арбата, не закрывавшихся в советское время, можно сделать вывод, что респондент имеет в виду храм Воскресения Словущего (Подворье Иерусалимского Патриархата в Москве), Филлиповский пер., 20. Чтимой святыней храма является Казанская икона Божией Матери конца XVIII века.

[2] Воронежский сельскохозяйственный институт имени К. Д. Глинки (ВСХИ им. К. Д. Глинки)

[3] Ныне митрополит Пермский и Кунгурский Мефодий (Немцов)