ФИО: Мякинькова Нина Сергеевна

Год рождения: 1935

Место рождения и возрастания: г. Пенза

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: среднее

Место проживания в настоящее время: г. Пенза

Дата записи интервью: 18.04.2024

Беседу проводил Шештанов Олег Александрович, студент 2 курса Пензенской духовной семинарии.

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, Вашем детстве и юности. Были ли Ваши родители (или другие члены семьи) верующими?

Я из семьи раскулаченных. Дедушку у меня расстреляли в 1937 году за веру Христову, он был членом «двадцатки» Никольского храма Терновки. А двоюродная сестра моего дедушки, Василия Михайловича, подвизалась на Святой Земле с момента совершения революции, когда монастырь наш Троицкий стали разгонять. Ей было 29 лет, когда она поступила в наш Троицкий монастырь. Она была певчей в хоре и вышивала очень хорошо. У меня даже документы лежат. И однажды потребовалось в царские палаты что-то. Не царю самому, а в палаты. Сделали заказ в монастырь, и она вышивала. Всё очень понравилось, и у неё завязалась там, в Москве, дружба. Когда стали разгонять монастырь, она быстро уехала в Москву, и ей поспособствовали через Одессу морским путём уехать в Горненскую обитель. Она там келию себе потом построила и очень долго подвизалась. В 81 год она скончалась в 1956 году. И мать у неё тоже была в монастыре.

Дедушка был близким человеком к отцу Иоанну Оленевскому[1]. Он его очень любил и помогал ему. Батюшка же тоже сиротой рос, и дедушка всегда помогал. Однажды дедушка дал детям гостинчик отнести батюшке. Пошёл дядюшка, папин старший брат, и младшая сестра. А дело было летом, Преображения ещё не было. А у него яблонька росла, и к нему ходили всегда в огород тайно, потому что село батюшку ненавидело. Цыганом его называли, и по-всякому. И вот они подходят к огороду, и сестра говорит: «Иван, подожди, я платочек надену. Неудобно к батюшке без платочка». Пришли, побеседовали, батюшка их провожает огородиком и спрашивает дядюшку: «Ванечка, яблочки вкушаешь?» – «Батюшка, грешник, вкушаю». А Преображения-то ещё не было. Он как тряханёт яблоню! – «Собирай яблочки, собирай! Пашенька, а ты выйдешь за огородик, сними платочек». Понимаете? Всё провидел, что она про платочек-то говорила. И вот дядюшка когда получил повестку на войну, он в первую очередь пошёл к батюшке: «Батюшка, повестку вот получил». – «Ванечка, иди с Богом, ни одна царапина тебя не коснётся». И не коснулась. Он пришёл жив и здоров.

А дедушка Василий Михайлович какую-то должность занимал?

Он ничего не занимал. Это папин отец. Он был трудолюбивым. Была коровка, была лошадь, была мелкая скотинка, хорошо землю свою обрабатывали. Всегда сначала молились перед работой. Всегда Бога помнили. Без благословения ничего не делали. Нищих очень любили: в бане их намоют, поведут в храм. В постовое время все собирались дома и пели стихи. Помню, когда я была маленькая. Лежу на печке, а мама что-то делает и поёт «Спит Сион и дремлет злоба, спит во гробе Царь царей» и ещё она стих всегда пела «Гора Афон, гора святая».

Я родилась в 1935 году, мы жили на квартире, потому что нас всех выпроводили из дома и всё отобрали. Мы скитались. Поскольку семья была очень верующая, а вся вера идёт, мои хорошие, от семьи. То есть, если семья верующая, то и дети в этой семье верующие, это самое главное в жизни. Когда мы начали ходить по квартирам, скитаться, мы жили всегда с Богом. Всегда мы помнили о Боге. Мама всегда скажет: «Ребятишки, давайте молитовку споём». Отче наш или Богородице, или Николаю Чудотворцу. Это мы знали с малых лет. И всегда, когда покушаем, папу и маму благодарим. И когда папы уже не было, мы всё равно так говорили.

Папу взяли на войну, узнали, что он из семьи раскулаченных и в такую часть поместили, которая работала на фронт, но не имела не обмундирования, ничего. Их содержали как будто бы они как «тюремники». А когда папа умер в этой части, нам прислали похоронку уже как на военного, что он погиб.

Мы ещё маленькие были, когда война началась мне шел шестой годик, а мы уже были раскулаченные и вера наша сохранялась и сохраняется до последних дней, мои хорошие. Мы никогда не колотили себя в грудь, что мы верующие. Никогда нельзя говорить, что мы вот верующие, а вы не верующие, и мы так не делали.

Когда я в школе училась, хотела помолиться на ночной службе на Пасху. Со взрослыми хотела. А меня помощница директора школы за шкирку взяла: «А ты чего там не видала?!» Я не стала сопротивляться, сразу ушла и спряталась. А потом с другой партией пошла, и меня провели, взяли с собой. Вот так Господь во всём помогает.

В школе я со всеми ладила, ни с кем не враждовала. За это все мои однокласснике меня уважали. Жили в бедности, у меня даже есть фотография нашего домика на берегу речки, такая «калитушка» была. А все тянулись ко мне, потому что они чувствовали, что от меня всё равно исходит что-то хорошее. Я не конфликтная. И вот так вот кончилась школа. Даже когда в школе училась, я работала каждое лето почти с 5-го класса и по 7-й. Даже однажды в совхозе, работали на зерновых в Калышлее, и нам прислали к октябрьским дням письма, что мы заработали за трудодни пшеницу. Меня в школе вызывает директор говорит: «Как вы каникулы провели?» Я как-то так застеснялась говорю: «Андрей Алексеевич, да я вот работала». А он мне говорит: «Вот, тебя приглашают получить заработанное». И нас довезли до станции на машине, мы всё привезли. Я ещё в школе работала и помогала маме. Мы маленькую очень пенсию получали. Верующих всегда игнорировали, но мы не падали духом, всегда жили с Богом. Мама всегда придет в войну: топить нечем, варить нечего. А у нас божничка всегда была, иконки: Спаситель, Матерь Божия, Николай Чудотворец. Она пойдёт к ним, встанет на колени и просит: «Господи, Николай Чудотворец, Матерь Божия, не дайте нам погибнуть». И Господь давал каких-то людей, которые помогали. Всякая беда, как например и в наше время, она требует единства. И тогда было так же. И Господь помогал, потому что и мы друг другу помогали. Сейчас, конечно, народ уже жестокий. Почему? – Потому что хорошо живём. Не чувствуем голода, в магазинах всё есть. А беднота сближает. И с Богом, и с людьми. Господь же бедных любит, и Он нам всегда помогал.

Закончила я курсы, и работать меня послали в управлении рынками, и здесь на меня первая напасть была. Коммунисты были очень жестокие, не потому что знали, что я верующая, но по моим делам смотрели. Ведь верующего всегда узнают по его делам. Мы должны быть всегда такими, не гордиться, а пониже голову склонять.

Я заступилась за сотрудницу. Управляющий предложил написать ложную докладную, чтобы её уволить, а я за неё заступилась. Я говорю: «Я не могу, она мать двоих детей, и я не могу этого сделать». И он меня тогда убирает. А Господь никогда не оставляет Своих людей. Вот меня уволили, и та сотрудница, за которую я заступилась, пошла в органы высшие и доложила, почему он её хотел уволить. Потому что строился центральный рынок, который сейчас крытый, и технадзор завышал нормы, а деньги делили вместе: бухгалтер, управляющий и техник. А она им мешала. Я за неё заступилась, а она за меня заступилась, меня восстановили на работе, управляющего сняли, дали другого. А мне Господь дал работу в управлении приборостроения. Получала уже в два раза больше. То я получала 33.50, а взяли меня на 60 рублей.

Ну в церковь мы всегда ходили, я причащалась, знала посты. Однажды я пришла помолиться вечером на всенощной, чтобы утром причаститься. Прикладываюсь к иконе Матери Божией на аналое посреди храма, и сзади меня мужской голос: «Да, Матерь Божию надо любить». Я думаю, что всё, контроль за мной, значит. Ну я поцеловала Матерь Божию и встала в сторонке с левой стороны, как обычно. А он меня теснит, в мою сторону идёт, я от него двигаюсь, а он всё на меня. А я потом как-то думаю: «Господи, враг наступает, враг наступает». Все так смотрят, люди же не знают, кто это такой. А я как-то так его взяла, развернула и к выходу. Я иду, и он за мной идёт. Когда вышли на паперть я его слегка оттолкнула. Мне страшно было, но он больше не зашёл. Вот так нас контролировали. Так что не надо бояться, надо всегда с Богом жить, и Господь помогает. Ещё нужно твёрдым быть в вере.

Был такой случай, что мать одиночка получила однокомнатную квартирку и воспитывает мальчика. На мальчике крестик, она верующая. Мальчик в садик ходит. А дети же не знают, что это такое. Увидели у него, раз потеребили, два потеребили. У него ссадина получилась. Мама приходит и говорит: «Это что такое, почему Вы не следите?» Воспитательница ей говорит: «Ну Вы знаете, детей много, они же маленькие, не понимают, что это такое, наденьте на мальчика какую-нибудь скрытную рубашечку, чтобы не видно было цепочки». А мама ей отвечает: «Надо – и два повешу!» Такие вещи нельзя говорить. Она же ей правильно посоветовала, что надо скрыть немножечко. Её вызывают в ГОРОНО и говорят: «Или ты живёшь в квартире, или ты от Бога отказываешься». Она посокрушилась и сдалась. И когда она сдалась, приходит домой – бес сидит на месте божнички оскаленный. Понимаете? Человеческое лицо оскаленное. И она свихнулась. Никогда не надо бить себя в грудь и говорить, что я верующая, а вы – нет, ведь нас по делам нашим узнают.

А Вам приходилось быть исповедницей? Вот у женщины был выбор отказаться или нет, а у Вас была такая ситуация?

Ну вот я думаю, что когда меня уволили, когда ложную докладную предлагали написать, я тогда чисто по-человечески сказала: «Нельзя её уволить, она мать двоих детей, и за ней никаких замечаний нет». Тогда он говорит: «Вот напишите на неё ложную докладную». А я же тогда могла написать, это уже подлость была бы, наклеветать на человека, это уже ложь, это уже грех великий. А я тогда отказалась. И вот Господь меня и восстановил, и деньги мне оплатили за вынужденный прогул, и управляющего убрали. А меня в райком вызывали, они же не спрашивают, верующая я или нет, просто видели ситуацию, что у нас вот что творится в организации.

И ещё бедных никогда не надо обижать и не только бедных, а тех, кто собирает тоже. Ну нет возможности дать, лучше просто посочувствовать: «Помоги ему, Господи», и всё. У меня был такой инцидент. Мальчик девочку обижал, я его знала и мать его знала. Подошла к ней, а она говорит: «Кто б учил, но не ты, нищенка». Обозвала она меня так. Я конечно зашла в свою хибарочку, встала на колени и говорю: «Господи, я правда нищенка, но зачем мне лишний раз об этом напоминать? Я ведь не прошу, не собираю, а стараюсь заработать». И вы представляете, проходит год, и это богатая горит. Пожар у них. И нам пришлось увидеть это первым. И я побежала и всех их спасла. Они спят мёртвым сном – и всё горит. В окно мне троих детей выбрасывали. У них всё сгорело, и ей стали собирать по людям. Вот, у Господа всё на своих местах. Не можешь помочь – просто посочувствуй.

Когда я уже работала в отделе кадров старшим инспектором по кадрам, была у меня цепочка крупная. Подходит ко мне сотрудница, тянет за неё и говорит: «Ой, это что у Вас здесь, крестик?» Я взяла её руку опустила и говорю: «Да, крестик». – «Ну теперь весь завод узнает, что у нас кадровичка верующая». Но я не беспокоилась об этом, пусть говорят. И правда, в какой отдел не приду, они начинают отдаленно: «Вот хотела постирать, не знаю, можно или нет». Ну я конечно им отвечала: «Можно, стирайте, пожалуйста». Говорила, когда праздник будет. И они все как-то ко мне расположились.

Однажды мальчика одного спасла. Он пришёл, ботинки оторваны, захлыстанный весь. Похож был на Ваньку Бровкина, такой белокурый, кудрявый, но весь грязненький. Он пришёл на работу устраиваться, я взяла его документы, был он трактористом широкого профиля. Я ему говорю: «А что же ты не жил в деревне?» Он сказал, что с отчимом не ужился. Ну говорю: «Иди, директор сейчас у себя, иди к нему». Он заявление написал, пошёл. Ну а принимают по одёжке, провожают по уму. Директор ему говорит: «Нам никого не надо». Он пошёл по коридору, я смотрю, думаю: «Господи, пропадёт мальчишка, пропадёт». Я его вернула, напечатала в общежитие письмо, взяла у него документы и повела его в цех без ведома директора. Привела и говорю: «Ой, пожалуйста возьмите мальчишку». Тяжёлый был цех, бетоносмесительный, где щебёнку бульдозером загребали. Взяли. И вы знаете, Божий Промысл. Утром приходим на работу, а бульдозерист у них, который числился, не пришёл, и посадили этого мальчика, и он работает. Директор, как обычно, проверяет цеха, ему говорят, что не пришел бульдозерист. Он: «Как не пришёл? А кто же работает?» А ему говорят: «Да Нина Сергеевна нам вчера мальчика дала». И вот представляете, он пришёл к себе в кабинет, вызывает меня, так слегка улыбается: «Садись. Ну ты что же вчерашнего мальчишку-то без меня приняла?» Я ему: «Ну Василий Андреевич, не могла, не могла я, ну дитя же, дитя, молодой парнишка пропадает». А он такой потом чистый, хороший стал, мы ему собрали, у кого что есть. Вот так вот бедноту надо всегда ценить и помогать.

А вот в те времена правления Хрущёва, тяжело жилось верующим?

Верующим, конечно, тяжело и преследовали, конечно. Но мы всегда соблюдали всё. Я ещё была маленькая и конечно в кино хотела, а мама была нестрогая, но мне всегда скажет: «Доченька, праздник, не ходи». А соседская девочка говорила: «Да ладно тебе!» А я не могла. Родителей тоже надо очень уважать и слушаться. Если мама мне сказала, то я уже не могу перечить её словам. Если бы я не знала, то по незнанию, конечно, Господь прощает, а когда я знала и иду, это уже очень плохо. Мы ходили в храм молча, никому не говорили, куда идём. Какие-то праздники, вынос Плащаницы, я только своей одной сотруднице говорила, она знала, никому не разглашала.

Мы в Терновке жили и ходили в Митрофановский храм. Много, много народа ходило.

На заводе я работала, а там, конечно, художественная самодеятельность была, и я тоже любила песни попеть, поскольку у нас в роду очень много певчих. На клиросе в Терновке пели дядюшки, тётушки, ну и у меня голос неплохой. Ну вот, подходит пост, а нам смотр устраивают. Мама, хотя не строгая была, никогда нас плохим словом не обзывала, мне говорит: «Как тебе не стыдно? Люди-то не знают, идут, а ты-то всё знаешь и идёшь врага потешать. Пост Великий идёт, а ты ходишь поёшь». Она меня вот так пожурила, говорит: «Тебе бы уже из храма не выходить, а ты врага потешаешь». И я, конечно, сокрушенным сердцем помолилась. Всегда молилась очень просто, поминала о здравии, кого знала, о усопших своих родственниках – перед сном. И я вот помолилась и со слезами говорю: «Господи, прости меня, мне бы и правда поближе к Тебе быть бы, а я все удаляюсь, но потерпи меня немножко». И вот знаете, я легла и у меня слёзы были. Ну всё. Прошло месяца два, наверное, и приглашают меня работать к покойному владыке Серафиму[2]. Представляете? В 1984 году. А я-то работаю в кадрах, хорошо было, получала 120 рублей. Узнали обо мне через маму. Мама-то всегда в храме Митрофановском. Она уже старенькая была, у неё поинтересовались: «Бабушка, с кем живёшь?» – «С дочкой живу». – «Где дочка работает?» – «Она на машинке печатает». Они и запомнили. А у владыки была машинистка, работала не один год, но уволилась из-за гордости. Она опаздывала на работу. Владыка всегда полдесятого на месте был в приёмные дни. А её нет. А владыке, может, надо что-то срочно напечатать. Он сначала не сам, а старшей сказал: «Скажите ей, чтобы она не опаздывала». Ей передали, а она всё равно повторяла. В один момент она опять приходит с опозданием, а он ей говорит: «Почему опаздываете?» Она в ответ: «Я Псалтирь читаю». Он ей говорит: «Читай, но на работе ты должна быть вовремя всегда». А ей это не понравилось, она написала прошение на увольнение. Она думала, что владыка скажет: «Уж Вы не уходите, пожалуйста!» Но нас уговаривать никто никогда не будет, она же проявляет гордость. Надо было сказать: «Владыка, простите, пожалуйста, я больше не буду – и всё». Она подаёт прошение, а он раз – и уволил. И была нужна срочно машинистка. И вот вспомнили мою маму, домой за мной приехали в воскресный день. Я подумала, что с мамой что-то случилось, а они говорят: «Нет, нет, мы за Вами».

Я, конечно, сомневалась, я же хорошо работала, кадровик на заводе – это же не последняя должность, получала хорошо. А потом думаю: «Им же надо верующего человека, а я верующая. Светского же они не возьмут…» Мне сказали: «В понедельник Вас ждём у владыки». И я в понедельник не пошла. А потом задумалась, глаза прикрыла. И вы знаете, не приходилось мне слышать кондак Пресвятой Богородице. А тут как-то получилось:

«Притецем, людие, к тихому сему и доброму пристанищу, скорой Помощнице, готовому и теплому спасению, покрову Девы, ускорим на молитву и потщимся на покаяние: источает бо нам неоскудныя милости Пречистая Богородица, предваряет на помощь, и избавляет от великих бед и зол благонравныя и богобоящияся рабы Своя».

И в конце вот эти слова: «благонравныя и богобоящиеся рабы Своя». А душа-то моя сокрушалась, что я ходила на смотры петь со всеми, я же грешу. И я враз поняла – это мне. Ну и вот я не пошла в понедельник, а пошла во вторник. Владыка когда меня увидел, спросил: «Отрабатывать будете?» Я сказала: «Да, два месяца». И меня ждали. Я сказала: «Владыка, если я могу чем-то помочь, пожалуйста». Он говорит: «Ну помогите». И я помогала. Как раз период такой был, поздравительные письма были, и я в свободное время даже брала домой и на работе печатала поздравления. И вот с тех пор я работаю у владыки уже 40 лет.

И вот когда мы встретили Тысячелетие Крещения Руси, пошли открываться храмы, и работы прибавилось, я всем помогала. С периферии бабушки приедут, они же не знают ничего, я им протоколы печатаю, за всех расписываюсь, они идут в юстицию, и ни одно дело никогда не вернули.

А приходилось ли Вам в это время, может быть даже при владыке Серафиме (Тихонове) совершать паломничество?

В то время ещё было мало паломничеств. Первая поездка была в Дивеево, когда была патриаршая служба и привозили мощи Серафима Саровского. С нами часто в паломничество ездил владыка Серафим. Также мы ездили в Наровчат, Троице-Сергиеву лавру, а потом мы ездили с владыкой Серафимом в Иерусалим в 1996 году.

[1] священноисповедник Иоанн Оленевский, один из наиболее почитаемых подвижников пензенской земли.

[2] архиепископ Серафим (Тихонов), (1935 – 2000).