ФИО: Никуленков Алексей Алексеевич

Год рождения: 1954

Место рождения и возрастания: г. Оренбург

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: среднее

Место проживания в настоящее время: г. Оренбург

Дата записи интервью: 10.12.2024

Беседу проводил и.о. проректора по воспитательной работе Оренбургской духовной семинарии Матаюпов Руслан Имранович.

Я родился в казачьей семье, у меня дед потомственный казак, бабушка казачка. Все окружающие были казаки. Крещён я был, когда я был совсем маленький, мне месяца не было. Вот прямо в этом Никольском храме, здесь была купель.

Мой дедушка был выходцем из станицы Вязовка здесь, недалеко от города. Перед войной, чтобы дать детям образование, он купил здесь землянку в Форштадте[1]. Я родился уже здесь, в Форштадте, среди казаков.

Мой дед по матери, Фёдор Пименович Кириченко, моряк. Он участвовал в Первой мировой войне, встречался с А.В. Колчаком. Это был его главнокомандующий. Начинал на Амурской флотилии, потом их перед войной через Сибирь перебросили туда. И вот он был канониром на эскадренном броненосце «Ростислав».

Я родился в православной семье, где бабушка была очень религиозной. Она ещё была и оренбургской вязальщицей, пряхой. Также она была православной активисткой. Она постоянно читала Псалтырь. У неё были иконы, был иконостас. Была Библия с иллюстрациями Гюстава Доре, была Псалтирь, было Евангелие, были жития святых. Я к ней забирался ещё ребёнком, и она мне всё про Господа Иисуса Христа, про святых странников рассказывала. Как люди ходили в святую Палестину.

Тогда нельзя было верить. Приглашать православных священников нельзя было, если у кого кто умирал, и родственники и читали, и крестили. Моя бабушка читала. Родители работали, были заняты трудом, а бабушка меня брала на поминки. Мне это нравилось, я плакал. Я ходил с ней, они отпевали, мне нравилось, я слушал эти каноны, плакал сам, умилялся, и все меня гладили по голове. Бабушка моя никогда меня не учила вере, а говорила о ней, только, когда я задавал вопросы.

Когда бабушка умерла, мне было 14 лет, и тогда тётя, которая осталась единственной верующей, забрала все иконы, все книги.

В храм я ходил только сам, и было это так. На улице Тимирязева была огромная снежная горка из щебня, её заливали, и мы катались на санках, на салазках. Летишь с этой горки! Как-то я вылетел, у меня санки свернулись, я упал в снег, повернулся и увидел перед собой храм. Я оставил салазки и пошёл в храм. В храм я тогда ходил мало. Я веру воспринял от бабушки. Но поддержки не имел и ещё не успел прочитать Евангелие. Знал только то, что слышал от бабушки отрывочно.

Отец не был верующим, хотя мать у него была верующая, глубоко верующая. А мама моя была склонна к вере, потому что отец у неё (тот, который был моряк) в те годы был уже председателем ревизионной комиссии у владыки Леонтия[2].

Отец работал на железной дороге мастером, мама работала на почте. Она оставила воспоминание, что она была на почте, и приходили все священники на эту почту получать иконы, духовную литературу. Всё шло через её окно. Здесь мама увидела и владыку Мануила (Лемешевского)[3] в 1947 году и очень хорошо его запомнила. Она мне рассказывала: «Вот заходит владыка такой невзрачненький, маленький, подходит к окну… Но что меня поразило, как только он начал говорить, я поняла, что это человек благородный, что он не из простых. Благородный и благодарный. Что ни сделаешь, он обязательно тоже что-нибудь сделает». Голодные годы были, а он нашёл коробку шоколадных конфет и ей вручил.

Когда встал вопрос, приносить ли мне пионерскую присягу, бабушка сказала: «Ты не должен, потому что они безбожники. У них вообще идеология безбожная, мы несовместимы с ними. Нельзя служить одновременно Богу и им». Когда я пришёл в класс, мне надели этот ошейник красный, я вышел на перемене и снял его. Они мне ещё раз надели, я ещё раз выкинул его. Так и не вступил. Я не вступал до последнего в комсомол. Я хотел на историко-филологический факультет поступать в пединститут, а мне сказали: «Если ты не вступишь в комсомол, то тебе закрыты все дороги».

В школе часто выгоняли с уроков. Когда сказали, что Павка Корчагин из романа «Как закалялась сталь» герой, потому что он всыпал в пасхальный кулич махорку, я сказал на весь класс слово «мерзавец». Учительница спросила: «Кто сказал?» Я встал и говорю: «Я сказал!» А она сказала: «Пошёл вон отсюда!» А я говорю: «Я рад!» И вышел. У нас в школе висел лозунг «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, коммунизм будет в 1981 году».

В школу приходил даже священник-«отреченец», который отрёкся от Бога. Отец Владимир Мощенко[4], недавно ушедший, рассказывал, что схватили двоих: отца Петра Орлова[5] и священника Илью Бородина. И вот их обрабатывали. И удивительно, все думали, что отец Илья не изменит. Он был очень идейный. Слушал «Голос Америки». Он хотел стать монахом, плакал перед Богородицей, но у него была гордость. Он осуждал священников. Везде замечал всё плохое, всё фиксировал. А отец Пётр был простой такой добрый пастырь. Мы рядом жили. И вот начали их разрабатывать, говорят: «Вы должны пойти отречься публично». Им обоим говорили: «Если ты отречёшься, публично, получишь квартиру и без экзаменов поступишь в пединститут». И вот отец Пётр отказался, а отец Илья публично отрёкся. Это был взрыв! Все удивлялись, как это мог Илья изменить Богу. А отец Пётр пошёл по этапу, ему такую пришили плохую статью! А этот получил квартиру и поступил в пединститут, и потом к нам в школу приходил, читал. Он верил в коммунизм. Ну а коммунизм никакой не наступил. И вот начала его мучить совесть. И что же дальше произошло? Мучился, мучился. А потом пришла весть – повесился Илья. Отец Пётр отбыл десять лет. Он пришёл в храм, встал на колени, стал плакать, чтобы приняли его обратно. Верующие подняли его: «Отец Пётр, мы перед Вами должны встать на колени. Вы выдержали всё!» Его приняли опять. Он сейчас с почестями похоронен.

Не было ни Евангелия, ни молитвословов, мы переписывали в тетрадку, Евангелие, переписывали от руки, переписывали молитвы. Библию я прочитал в 1978 году в первый раз, 24 года мне было. Благодаря матушке Марии Александровне Плясуновой[6]. Матушка, в девичестве Пономарёва, подвижница, у неё был самиздат. Тогда литература была изъята, духовная литература находилась в спецхранах, под замком, было отнято всё. У нас не было молитвословов, у священников не было книг церковных. И вот она, какой труд делала! Нельзя было дома иметь печатный станок, посадили бы, дали бы срок 10 лет или ещё больше. Можно было держать печатную машинку. А сколько там через копирку сделаешь? Ну 5 копий. И вот она, колоссальную работу проделывала, ночью просыпалась и перепечатывала проследование ко причащению, чин отпевания. Это колоссальный труд!

Наибольшие гонения хрущёвские были. Самые подлые гонения! Когда храмы закрывали, просто придирались ко всякой ерунде и закрывали. Священников уже не так трогали, а появилась другая форма расправы с человеком. Уже не сажали в лагеря, а просто, клеймо ставили тебе – ты сумасшедший, и всё, у тебя клеймо стоит «жёлтого дома». И матушка это понимала. Когда я пришёл к матушке, я говорю: «Матушка, Вы понимаете, что я пришёл к Вам из “жёлтого дома?” Что у меня клеймо?» Она говорит: «Мы все для них из “жёлтого дома”, и у нас у всех клеймо». Я говорю: «Какое?» она говорит: «Православный христианин».

Мы слушали «Голос Америки». Приёмник был «Спидола», по «Голосу Америки» выступал протоиерей Виктор Потапов, очень популярен был тогда протоиерей Димитрий Дудко, потом ещё архиепископ Иоанн (Шаховской) выступал. А я понял, что моя душа была христианка, она искала, но таким путём окольным, потому что было тяжёлое время, когда нас сбивали с толку. И вот я вернулся к Богу.

Как некий блудный сын к отцу,

Я ныне возвращаюсь к Богу,

Пришёл к родимому крыльцу,

Стою у Отчего порога.

Вот так!

[1] Район г. Оренбурга, расположен недалеко от Никольского храма.

[2] митрополит Леонтий (Бондарь), (1913-1999). Глава Оренбургской епархии в 1963-1999 гг.

[3] митрополит Мануил (Лемешевский), (1884-1968). Глава Чкаловской (Оренбургской) епархии в 1945-1948 гг.

[4] протодиакон Владимир Мощенко (1929-2022).

[5] протоиерей Пётр Орлов (1928 – 2010).

[6] Плясунова Мария Александровна (1905-1999). Родилась в семье Екатеринбургского митрофорного протоиерея и епархиального миссионера отца Александра Пономарёва (во вдовстве принявшего монашество с именем Ардалион и ставшего архимандритом). В 1907 г. в доме у них гостил св. о. Иоанн Кронштадтский и благословил младенца Марию и её брата Гришу (будущего репрессированного протоиерея). Мария Александровна стала женой протоиерея Константина Плясунова. После осуждения мужа добровольно последовала за ним в ссылку.