ФИО: Отинова Елена Николаевна

Год рождения: 1963

Место рождения и возрастания: г. Краснокамск, Пермская область

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: среднее специальное

Место проживания в настоящее время: г. Краснокамск, Пермская область

Дата записи интервью: 22.12.2024

Беседу проводил Пермикин Даниил Алексеевич, ассистент кафедры библейско-богословских дисциплин Пермской Духовной семинарии.

Елена Николаевна, расскажите, пожалуйста, об обстоятельствах Вашей жизни. Как проходило Ваше детство? Я понимаю, что у Вас верующая семья была, сам был знаком с Вашими родителями, Ваш папа – мой первый духовник. Когда он сам был жив, я как-то догадался его опросить. Когда Вас крестили и где?

Мама говорила, что меня крестили в Усть-Сынах, и показывала мне бумажный документ об этом. Но тогда же этого всего боялись…

Ваш папа, будущий отец Николай[1], всегда был верующий?

Да, он всегда стремился к вере. С детских лет всё стремился. Видимо, родители дали какие-то задатки.

И мама тоже была верующая?

Она тоже росла в верующей среде. У неё и мама молитвенница, и бабушка, и папа. Папа её большой молитвенник был, как она всегда говорила. Её родители жили ещё в революционное время. Мама родилась в 1936 году и была 14-м ребёнком в семье, последним. Их раскулачили. Хотя раскулачивать-то было нечего. Была земля, и была веялка. У них был новый дом. В него пришли красноармейцы, выгнали их оттуда с детьми, причём это было зимой, они потом ходили жить по людям, принимали их на два-три дня. Они всё скитались и скитались, потом где-то остановились, кто-то принял их пожить подольше. У нас в семье сохранилось такое предание. Однажды мамин папа, Иван Семёнович, сидел и кушал. Вдруг приходит какой-то дедушка и говорит: «Можно к вам?» – «Проходи!» Он говорит: «А что ты тут сидишь, ешь? Тебе надо пойти в контору, тебе дом твой отдадут». Тот говорит: «Да ты, дедушка, ничего, наверное, не знаешь про меня. У меня же этот дом отобрали, сейчас там у красноармейцев главный комитет. Дом этот отобран». А он говорит: «Я тебе говорю, иди, и тебе отдадут твоё жильё, ты будешь там же жить, где жил». И этот дедушка выходит. Дед из-за стола встаёт, идёт за ним, видимо, хотел спросить, кто он такой и откуда знает, что дом отдадут. Выходит – а дедушки-то и нет. И следов нет. Всё обежал, нигде ничего нет. Вернулся в избушку, оделся и пошёл туда, куда было сказано. Приходит в контору, а там уже всё освобождено и готово к выезду. Ему говорят: «Иван Семёнович, ты бы лучше сразу сказал нам, что у тебя есть связи в губернаторстве, мы бы другой дом заняли. Зачем ты жалобу-то писал на нас?» Он говорит: «Я никакую жалобу не писал! У меня никаких связей нет». Они говорят: «Вот пришло письмо за подписью губернатора, чтобы тебе отдать жильё». Он опять: «Я ничего не писал». Ему показывают письмо со штампом губернатора и говорят: «Всё, ладно, Иван Семёнович, извини, что доставили неудобства, сейчас стол уберём, и заезжайте». А оказалось, что это была подпись Архангела Михаила! Он потом стал разглядывать это письмо и прочитал. Дед очень сильно молился Архангелу Михаилу, вот и пришло письмо. Мама рассказывала это, когда мне было лет семь-восемь. А где это письмо, неизвестно, затерялось, видать.

Елена Николаевна, про Вашего папу рассказывали, что, например, когда все рабочие шли обедать, он лазил на крышу Богу молиться.

Да, это он сам рассказывал. Он с мамой переписывался по почте ещё пока в армии был. Она ему приглянулась: красивая, стройненькая, с длинными косами. После армии он работал электриком в Москве в МГУ, они проводку делали, разные подслушивающие устройства. И потом он из Москвы приехал в Краснокамск, мама его тут ждала. Так и написал в заявлении, что «поехал к невесте». Они не были женаты ещё, он работал строителем, плотником-столяром на домах. И да, он поднимался на крышу и там молился. Он соблюдал все посты. Однажды ему рабочие говорят: «Эй ты, молитвенник, спускайся сюда!» У них там был один татарин, он ему говорит: «Сейчас я к тебе полезу, тебя сброшу с крыши! Пусть тебя ангел ловит!» Он не придал этому значения, тот поднялся, и началась у них там потасовка. Не знаю, с какого этажа, но татарин оттуда упал. Папа спустился – татарин лежит бездыханный, «скорую» вызвали, но когда она там приедет… Он лежит на земле синенький уже. А отец молился, чтобы он живой был. Татарин пришёл в себя и говорит: «Кто-то обо мне сильно молился. Я уже на том свете был». Папа молчит. А работники говорят: «Вот Николай молился». Татарин говорит: «Вот ведь, мой Бог меня не спас. Спас-то твой Бог!» Татарин окрестился, и они стали друзьями. Его звали Карим. Мама стала даже потом к этой дружбе ревновать, что он всё с этим Каримом дружит. И когда уже должна была быть свадьба, отец говорит: «Без Карима свадьбы не будет. У меня только он один будет, а у вас родственников много». В декабре они с мамой брак зарегистрировали, а в январе, после поста, венчались. Потом этот Карим куда-то уехал, я его не застала. Слышала только это семейное предание.

Елена Николаевна, Ваши родители как-то занимались Вашим религиозным воспитанием?

Обязательно! Мы были маленькие. У папы были тетрадочки, написанные от руки. Там был рассказ про стояние Зои, мы раз двадцать его просили нам это прочитать. Ещё книга у него была «Жития святых», её он тоже нам читал. Я это всё воспринимала как сказку. Мы же маленькие были. Когда Саша[2] рос, он это слушал, и я это слушала, вопросы задавали. Только когда мне было лет восемь или девять, он прекратил эти чтения. Мы уже были большие, уже сами читали.

Когда во дворе обижали меня, я говорила: «Папа, иди, защити!» Он пойдёт, что-то скажет ребятишкам, больше не обижают. Было мне пять лет, меня один мальчик обидел, я пошла жаловаться папе, а он занят был, что-то делал. Он всё время что-то делал. Я прихожу: «Папа, меня такой-то мальчик обидел!» Он говорит: «Иди скажи ему, пусть он меня ждёт, я его подниму за ушко да на солнышко». А мы же это всё воспринимали буквально. Я пошла и говорю: «Сиди, жди, сейчас папа придёт, посадит тебя на солнышко за ушко». Тот сидит, папы нет и нет. Я говорю: «Папа, ты про меня позабыл!» Он говорит: «Нет, не позабыл! Всё, дочка, ты уже выросла, большая стала, давай учи молитвы!» В пять лет! Вот первая молитва была «Отче наш». Потом в шесть лет он мне сказал: «Учи 90-й псалом». Он меня обучил грамоте. В пять лет я уже читала. В шесть лет я самостоятельно записалась в детскую библиотеку. Они меня ещё и проверяли, как я читаю, технику чтения проверяли. Они мне не поверили, раньше же только в школе учили «Мама мыла раму». И вот в шесть лет папа мне сказал: «Учи 90-й псалом, тебя никто не тронет!» Вот я учила этот 90-й псалом. Если что-то не понимаю, у папы спрошу или у мамы. К Рождеству, к Пасхе всегда учили тропари и кондаки, и мы уже со старшим братом ходили по людям, славить Христа родившегося и воскресшего, пели тропарь и кондак. Мама давала адреса Саше, куда пойти. Лет до десяти я точно ходила. Даже позже, наверное, Андрюшка[3] же с нами тоже ходил. Ещё друг Саши ходил и наш брат двоюродный. На Пасху и на Рождество постоянно ходили, даже в морозы – 20, – 25 ходили. Папа говорил: «Выучили? Давайте проверим!»

То есть Вас сразу же обучали каким-то практическим вещам?

Да-да. Посты соблюдали все, готовились ко причастию. Чистили и мыли все кухонные принадлежности, мыли окна. Вешали красивые шторы, кровати застилали белыми покрывалами.

Дома вас ставили на молитву? Как они сами молились? Он ведь как-то говорил, что даже иконостас какой-то сделал специальный детский?

Детский – нет. Это был взрослый иконостас. Мне было пять лет, когда он его делал. А перед этим он всякую мебель делал, книги реставрировал. Точно помню, что аналой в Усть-Сынах расписывал[4]. Это при мне было. Я ещё спрашивала, почему тут с орлом святой, а тут со львом, он мне всё объяснял. Сейчас уже не вспомню.

Ну да, у каждого евангелиста своя символика есть. А в церковь в Усть-Сынах ходили?

Да. Ещё на электричке ездили в Пермь, в Нижнюю Курью. Мама, помню, ходила к тёте Лиде[5], она уже монашкой была, и к ней приходили из храма в Усть-Сынах, собирался узкий круг, читали жития святых, Евангелие. Разговоры вели о последних временах.

Мама показывала мне в усть-сыновском храме иконы пророков. Она говорила, кто они, что предсказали. И мы были на пасхальной службе, помню, что я попросилась и уснула на ступеньках.

Когда мне было семь лет, отец рассчитался и поехал поступать в семинарию, маме ничего не сказал. И, как он рассказывал, все экзамены сдал на пятёрки, надо было сдавать последний экзамен, их, вроде, четыре было. На четвёртый экзамен идёт – его под руки и в КГБ. Он спрашивает: «А за что?» Ему сказали: «Или ты сейчас уезжаешь домой, или мы тебя закрываем в психиатрию». Его там несколько дней продержали. Это был 1970 год. Я как раз пошла в школу. Это было летом, там же экзамены летом. Мама ничего не знала, что он уволился, он ей ничего не сказал. Он молча уехал. А мама пришла к нему на работу за путёвкой в лагерь, дескать, дочке бы в лагерь перед школой. А ей говорят: «А Вы не знаете? Он ведь уже рассчитался. А где он? Разве дома его нет?» Мама говорит: «Нет». И потом он уже ей прислал телеграмму, что он в Москве. А тут к ней приходят люди из органов: «Где Ваш муж?» Она уж молчит. А потом она нас позвала с улицы и говорит: «Саша, Лена, пойдёмте на молитву!» А нам на молитву неохота. Она: «Давайте на коленочки встанем». А кому хочется в семь лет на коленочках стоять? Саше было двенадцать. Мы пришли, мама вся в слезах и говорит: «Дети, давайте помолимся святителю Николаю!» Я ей говорю: «Мама, тебя кто-то обидел?» Она молчит, ничего не говорит. Она стала читать акафист, мы встали на коленочки. Когда акафист закончился, я подхожу к иконочке, мама говорит: «Поцелуйте её и идите дальше гулять». Я подошла к иконочке, поцеловала и говорю: «Мама, ты что думаешь, что эта картонка тебе поможет?» Мне семь лет было… У нас уже был иконостас. Там были колокольчики наверху, папа сделал, 7 штук, все разные. Внизу были верёвочки, можно было за колечки дергать. И было изображение Киево-Печерской лавры по всей длине, нарисованное отцом самим. И нам очень нравилось звонить в эти колокольчики, мы всё делали колокольный звон. Многие со двора приходили, даже одноклассники приходили. Сейчас многие вспоминают: «Лена, а помнишь вот такое?» Я говорю: «Даже не помню, кто у меня был». А они говорят: «А мы помним, как дёргали за веревочки и звонили в колокольчики».

В школе знали про то, что Вы из церковной семьи? Было на Вас какое-то давление за веру?  

На меня нет, а вот на Сашу было. Он проповедовал в школе про Христа, потому что отец-то всегда проповедовал. Вот едем мы в автобусе, в электричках, папа с кем ни сядет, со всеми про Христа говорит. Его однажды даже за шпиона приняли: «Ты шпион, что ли? Ты из КГБ? Зачем ты мне всё это рассказываешь?» То есть, папа вызывает человека на разговор, а тот боится. Давление власти было. Приходили преподаватели на дом, говорили маме: «Ваш сын проповедует, Вы его останавливайте! У нас уже полкласса с крестиками ходит, мы с него крестик снимаем, его заставляем, он никак крестик не снимает. Мы ему за это оценки снижаем, а он всё равно продолжает. Полкласса ходит с крестиками, стали верующими, в храм просятся у родителей. Вы примите меры к Александру». А мама говорит: «Ну ладно, скажу что-нибудь, но это же его право. Мы верующая семья». А Александр сам, видимо, много уже читал и многих одноклассников приводил в храм. Один одноклассник был из неверующей семьи и стал веровать. Он уверовал и родителей обоих привёл к вере. Его сестра была больна, он стал приходить, с папой разговаривать. Папа говорил, что надо молиться, всё объяснял. Его сестре стало легче. Ещё друг в доме был, татарин, тот у своей мамы попросился в Православие перейти, так как он всегда к нам приходил, ежедневно. Его мама к нашей маме приходила с расспросами. Затем подружились они. Наши родители не запрещали к нам в гости приводить одноклассников. Саша всегда водил своих друзей, показывал им книги, иконостас, шли жаркие споры о Боге. В новый год и Рождество мама всегда накрывала праздничный стол для одноклассников и родных. Одноклассники Саши очень удивлялись гостеприимству нашей мамы. Папа был на службе, но, когда приезжал домой, радовался вместе с ними. Сашины одноклассники до сих пор говорят: «Передай ему большое спасибо за его проповеди, они нам на многое глаза открыли». Он ещё возил на службы в Слудскую церковь[6] по полкласса. «В тихушку». Несколько человек из его класса я сейчас постоянно в храме вижу.

А на причастие вас водили в детстве? Как часто это было принято делать в то время?

Водили. Родители часто ездили. Когда папа стал служить в соборе чтецом и иподиаконом, ещё чаще стали ездить. А до того, как папа стал служить, мы каждое воскресенье ездили. Электричкой было дешевле доехать до Перми. В школе я пела в хоре, а в десять или одиннадцать лет попала на клирос в первый раз. В Усть-Сынах, помню, всегда было много народу и тесно, одни пожилые, я там почти одна из детей была.

Помните, как отца посвятили в иподиакона? Я видел этот указ о посвящении его в сан иподиакона 7 апреля 1972 года архиепископом Пермским Иоасафом (Овсянниковым)[7].

Вот это я не помню. Мама знала, говорила, но мне это было непонятно.

Правду говорят, что его благословили на подвиг юродства? Владыка его благословил?

Правда. Он сам это говорил. Я помню, когда он уже стал священником, я говорила: «Папа, ты священник, и ты почему юродствуешь? Ты в прелести. На это же благословение надо брать, а ты сам по себе. Тебе надо, наверное, к владыке идти покаяться?» А он говорит: «А вот владыка-то меня и благословил».

Это когда было? Когда его в священники рукоположили? При епископе Иринархе (Грезине)[8]?

Да.

А Вы помните какие-то проявления антирелигиозной пропаганды в детстве? Например, Вам говорили плюнуть на икону или крестик снять?

Такого не было. Но антирелигиозная пропаганда была в школе, с первого класса она велась. С Андрея в садике постоянно воспитательница крестик снимала и маме выговаривала, говорила: «Пусть носит, но дома».

Ваше детство – это ведь как раз последний год правления Хрущёва, и потом всё время правил Брежнев, да?

Да. А Саша-то вот застал ещё хрущёвское время. Что было? Дети делали доклады, что Бога нет. Или приходили в ДК Ленина, шли всеми классами, там все сидели со многих школ, и там были лекции, что Бога нет. Собирали детей, говорили, что Бога нет, что про это Ленин сказал, а Гагарин летал и Бога не видел. Я приходила и говорила папе, что они говорят. А папа говорил: «Гагарин, наоборот, сказал, что он Бога видел». [Смеётся]. И мы с ним всегда дискутировали, он очень много читал, он много знал и мне подсказывал, наводящие вопросы задавал. И всё подводил к тому, что Господь Бог есть.

То есть, можно сказать, что Вы постоянно жили в конфликте двух мировоззрений? Дома Вам говорили одно, а в школе другое?

Да, да, да. Я по первости, класса до 6-го, считала, что мои родители – тёмные люди, потому что нам такую пропаганду делали, внушали это. Я даже частенько маму спрашивала: «Ты почему такая необразованная? Люди же не верят, а ты веришь». А она тоже мне всё объясняла, не просто отнекивалась. И папа мне объяснял. Уделяли внимание воспитанию. Папа заставил выучить заповеди Божии, потому что это надо в жизни. Сидишь, учишь, потом ему ответ даёшь. А потом он уже по заповедям нас направлял.

Каким святым было принято молиться в Ваше время? Вот мы сейчас видим, что появились новые святые: блаженной Матроне молятся, святителю Луке. А тогда?

Я вот по себе помню, что святителю Николаю молились, Божией Матери всегда. Мама всегда почитала Ксению Петербургскую, потому что её брат родной жил в Ленинграде. И они уже тогда о ней знали, она ещё не была прославлена. Потом уже вот в последние годы я папе рассказала про прп. Гавриила (Ургебадзе), он не знал о нём. Святителя Луку мне открыл старший брат Саша, когда мне было лет 16-17. Он мне дал текст, напечатанный на машинке, толстенная стопка листов пронумерованных, и говорит: «Вот это почитай о святителе Луке». Ну мне разве это интересно было читать в 16 лет? Да ещё так много… Потом посмотрела, вроде интересно. Потом меня Саша спрашивает: «Ну что, ты прочитала?» Я говорю: «Нет, не прочитала, так… набегами, наскоками». А он говорит: «А это ведь великий святой. Он и епископом был, и хирургом. И всегда молился».

То есть это был первый раз, когда Вы встретили религиозный самиздат? Вот Вы говорили выше, что был ещё текст про «каменную Зою» в Самаре…

Он был от руки переписан, да.

Ваш папа, выходит, видел «каменную Зою»?

Он её сам не видел, но он в это время в Самаре жил.

Там все были уверены, что Зоя окаменела?

Его двоюродный брат работал в милиции. Он только из армии пришёл, ему было 20 лет с небольшим. И вот его послали её охранять.

Он был в этом доме?

Да, он был в этом доме. И он стал седым. В двадцать-то лет. А папу друг позвал буквально в первые дни, когда ещё охраны не было. Охрану, как папа рассказывал, дня через три поставили. Они пошли, друг-то заглянул в окно, а папа говорит: «Я подошёл, и такой на меня страх напал! Такая силища! Я не мог подойти, не стал смотреть в окно». А друг уже посмотрел, слез и говорит: «Да, стоит девушка». А папа говорит: «Нет, я не буду смотреть». Они ушли. А потом уже, когда он решился идти смотреть через несколько дней, там уже и охрана была, и конная милиция. Охрана сначала была в доме, чтобы не шли слухи никуда. А она орала, кричала по ночам, и они сказали, что будут лучше дежурить вне дома.

А потом всё закончилось так, как рассказывается? Что была Пасха, и она в себя пришла?

Да. И тогда в Самаре люди крестики скупали, крестились, прямо было столпотворение. Весь Куйбышев гудел, шумел. Это был 1956 год, отец ещё не был женат.

Вы когда были маленькие, куда-то ездили в паломничества?

Ездили часто в Троице-Сергиеву лавру, потому что у папы в Москве жили бабушка, двоюродная сестра и родная сестра. Мы часто к ним приезжали, каждый год, и всегда ездили в лавру. Мне там, конечно, надо было только мороженое. А мама всегда говорила: «Иди посмотри, там мощи Сергия Радонежского, там врата кованые, роспись храмов старинная. Иди то попроси, другое попроси». А что мне просить? Я была маленькая ещё.

Какое впечатление в детстве на Вас производила Слудская церковь? Что Вам запомнилось?

Этот храм был очень светлый. Алтарь был светлый, в самом храме роспись бело-сине-голубая. Стояла большая икона свт. Николая Чудотворца, как будто обгорелая, лика не было видно, только оклад[9]. Мне нравилось пение верхнего хора. Я бы не сказала, что народу было много. А там же папа уже служил, и мы когда приезжали, мне очень нравилось, что папа выходил читать, петь. Он же ещё дирижировал «Символом веры», мне очень это нравилось и хотелось всем сказать: «Это мой папа! Мой папа!» Но я себя сдерживала. Приезжали мы и на архиерейские службы.

Кого-то помните из пермских архиереев того времени? Владыка Иоасаф (Овсянников), владыка Никон (Фомичёв)[10]? С кем-то общались?

Я с ними не общалась, но я их видела. Владыку Николая (Бычковского)[11] точно помню. Мне он очень нравился тем, что от него шла доброта какая-то, духовность. Он всегда шёл и ребятишкам на головы руку клал. И мама всегда меня к нему подводила.

Что-нибудь было известно о подвиге новомучеников и исповедников Церкви Русской? Вы знали про убийство пермского архиепископа Андроника (Никольского)[12], например?

В то время нет. Это я уже узнала, когда мы ездили в Белогорский монастырь[13], когда его только открыли.

А память о репрессированных как-то передавалась? Предания были какие-то?

Мама говорила, что были репрессии против священников. Она говорила, что там и там убили такого-то священника. Мы как-то поехали с классом в зоопарк, а она говорит: «А ведь там было раньше кладбище архиерейское». Я говорю: «Ну так это же раньше было когда-то». А она говорит: «Так-то нежелательно бы туда ехать. Грешно по праху ходить. Но раз с классом едете, ладно». Но сами они нас туда никогда не водили. Она говорила: «Там убиенные лежат».

Я правильно понимаю, что Вас воспитывали в школе в том ключе, что вся история была аннулирована, и всё началось только с Ленина? История обретает смысл только с приходом к власти большевиков.

Да, именно такой подход был. Ещё помню, что я когда пошла в 6-й класс, нам дали анкету прямо 1-го сентября, и первый вопрос был в листочке – верите ли вы в Бога? А я же уже слышала эти разговоры, знала, как родителей песочили, как папу вызывали в органы. Ну я взяла, да и написала, что не верю, чтобы меня не песочили. Я подумала: «Ну я же просто для них так напишу. Я в душе-то знаю, что Господь Бог есть, я в Него верю». Написала, что не верю. И всё, прямо со 2-го сентября я начала учиться на двойки. И я сразу смекнула, в чём дело. Я же была отличницей. Были четвёрки, но их мало было, в основном шла на отлично. И тут двойки. Вот выучу тему, я знаю её, а в школе открыть рот не могу. Это ужас, что было! У меня из головы всё вылетало, я ничегошеньки не знала! Я очень переживала, конечно. Мне одноклассники подсказывают, я их так хорошо слышу, что мне стыдно их словами говорить. Ну ладно, два-три слова они мне подсказали, а дальше-то я опять не знаю! И вот я тогда давай молиться. Я весь год молились. В каникулы я ходила как отстающий ученик на занятия. И взмолилась: дай Бог год хотя бы на тройки окончить, чтобы двоек не было. Я уходила в нашу кладовочку за домом и там молилась, молилась, молилась: «Помоги мне, Господи!» Я на троечки закончила, и когда мы пошли в 7-й класс, я думаю: «Всё. Пусть хоть сколько угодно раз песочат меня, дадут эту анкету, я напишу, что я верю в Бога». И всё, я нормально стала учиться. Но 6-й класс мне тяжело дался. Я уже на плохом счету стала, и программа была не усвоена. Тяжело пришлось, чтобы опять на четвёрки выйти. Преподаватели строгие были. Вот так Господь Бог показал мне, кто тут главный. Я молилась сильно, я родителям ничего не сказала. Это была моя духовная борьба весь год. Мне было очень стыдно, что я так поступила.

То есть, в школе у Вас ещё не было стойкого мировоззрения, Вы постоянно жили между двумя мировоззрениями?

Да. Именно этот конфликт был.

Ваш папа, Николай Александрович Вашего детства, и уже священник отец Николай, которого я застал, – это один и тот же человек или нет?

Мне кажется, что да. Он стал более просвещённый, ещё более верующий. Он с детства стремился к Богу. Когда он был маленький, в военные годы, мама его работала на фабрике безвылазно, и ей пришлось этого ребятёнка увезти в Куйбышев к дедушке и бабушке. Им надо было чем-то его кормить, а время голодное было. Он говорил: «Украду у них сало и говорю: “Боженька, Ты меня не наказывай”». Это 1941 – 1942 годы, ему семь-восемь лет было. Тогда ещё и другие ребятишки ходили по дворам, по огородам и что-то воровали. Они принесут и кушают. И говорили: «Иди, Коля, с нами ешь». А он с ними не ходил, и им говорил, что нельзя воровать. Они говорят: «Да ладно, мы же дети, нам можно!» А он: «Нет, нельзя». И он с ними никогда не ел. Однажды он был в сенцах, а они принесли сливки. И его зовут: «Коля, иди, спускайся с сенцев, сливки будем пить». Он говорит: «Вы же их украли!» – «Ну и что? Все сейчас так делают». – «Это грешно, нельзя!» Они посмеялись: «Ну и ладно, не пей». А ему так охота! И он решил: «Ну ладно, слезу, так и быть. Раз уж они пьют, я хоть попробую, что за сливки». Начал слезать – и упал с этих сенцев, с лестницы. А они все хохочут: «Что, пошёл сливки есть?» А он потом рассказывал: «Мне так обидно стало, и я понял, что это меня Господь Бог уберёг, чтобы я сливки эти не ел». У него было это стремление идти к Богу. Может быть, бабушка с дедушкой учили.

Как Вы считаете, когда в церковь стало безопасно ходить?

Когда мне было 15-16 лет, нас ещё не пускали в церковь в Пасху. Стояли рядами комсомольцы возле Слудской церкви, не пускали. Маме говорили: «Ты иди, ты старая, а молодую не пустим». Я маме говорю: «Может, мне закутаться как-то да пройти?» А она мне говорит: «А как? Они же уже тебя видели, и у тебя одежда молодёжная». Но они нас потом пустили, когда уже храм был полный, и они начали расходиться: «Мы уходим, мы вас не видели». И мы стояли эту службу пасхальную на улице.

Мне кажется, что безопасно стало ходить после Тысячелетия Крещения Руси. Его же очень широко праздновали. Я рассуждаю по брату. Брат был тогда в Москве и принимал участие в торжествах и конференциях.

Получается, освобождение Церкви совпало с перестройкой.

Да, думаю, так.

А в правление Андропова и Черненко были гонения?

Нет. Я тогда уже работала, гонений не было, но и послаблений тоже. Как было, так всё и осталось. И разговоров открытых о Церкви не велось.

Спасибо большое! Мне понравился Ваша заметка про борьбу двух мировоззрений. У нас сейчас такое же бывает. Спасибо за беседу!

[1] Иерей Николай Новиков (1934 – 2016). Клирик Пермской епархии в 2003-2008 годах. Нёс пастырское служение в разных храмах Пермской епархии. С 2008 года был за штатом, приписан к храму во имя св. вмц. Екатерины г. Краснокамска.

[2] Старший брат Елены Николаевны, протоиерей Александр Новиков. Отец Александр – старший брат в семье, родился в 1958 году. Был клириком Вятской епархии, в настоящее время за штатом по болезни.

[3] Младший брат Елены Николаевны, протоиерей Андрей Новиков (род. в 1972 году). Настоятель храма в честь Сретения Господня в с. Ляды Пермского края.

[4] Аналой, расписанный Н.А. Новиковым, до сих пор сохранился в усть-сыновском храме, фото прилагается.

[5] Впоследствии монахиня Лидия (Якина), (30.06.1929 – 9.01.2012). Была духовной дочерью прп. Кукши Одесского. В последние годы жизни несла клиросное послушание в храме во имя св. вмц. Екатерины г. Краснокамска.

[6] Свято-Троицкий кафедральный собор г. Перми.

[7]Архиепископ Иоасаф (Овсянников), (01.01.1904 – 02.04.1982). На Пермской кафедре 1966-1973 гг. Умер, будучи правящим архиереем Ростовской-на-Дону епархии.

[8] Епископ Иринарх (Грезин), (23.11.1951 – 24.01.2024). На Пермской кафедре 2002-2010 гг.

[9] В Свято-Троицком кафедральном соборе тогда хранилась одна из самых почитаемых святынь Пермской епархии – Кольцовский образ свт. Николая Чудотворца. Речь идёт именно о нём.

[10] Архиепископ Никон (Фомичёв), (1910-1995). На Пермской кафедре 1982 – 1984 гг.

[11] Архиепископ Пермский и Соликамский Николай (Бычковский), (13.12.1894 – 3.06.1981). На Пермской кафедре 1974 – 1981 гг. Похоронен за алтарём Свято-Троицкого кафедрального собора г. Перми.

[12] Священномученик Андроник (Никольский), (1870-1918). Убит 20 июня 1918 года в Перми. Причислен к лику местночтимых святых Пермской епархии в 1999 году. В августе 2000 года прославлен для общецерковного почитания в лике святых на Юбилейном Архиерейском соборе Русской Православной Церкви, день памяти 7 (20) июня.

[13] Белогорский Свято-Николаевский монастырь — мужской монастырь на Белой горе в Кунгурском районе Пермского края.