Год рождения: 1951

Место рождения и возрастания: г. Луцк, Волынская обл.

Социальное происхождение: духовенство

Место проживания в настоящее время: г. Барнаул (с 1959 г.)

Образование: высшее

Дата записи интервью: 28.05.2024

Для начала хотелось бы Вас попросить немного рассказать о себе, где Вы родились, когда родились, о своём детстве и о своих родителях.

Родился я очень далеко от Алтая. Родился в 1951 году в городе Луцк. Это Волынская область, граница с Польшей. Это очень старый населённый пункт, более древний, чем Москва. Мой папа, диакон Никифор Метельницкий, служил в Покровской церкви города Луцка, и нужно сказать, что это один из самых старых храмов, который сохранился на территории бывшего Советского Союза, потому что построена Покровская церковь была ещё в середине XIV века, и интересно отметить, что этот храм не закрывался даже во время большевистских гонений на Церковь. То есть он был и во время Киевской Руси, и потом, когда территория отошла Великому княжеству Литовскому, потом Речи Посполитой, потом Российская империя, потом опять Польша, потом Советский Союз… Вот отец мой служил в этом храме. Ну и, естественно, здесь я родился. Крестили меня, не стали ждать сорока дней, а в более ранний срок, потому что немножко я прихварывал, и меня буквально через неделю после рождения покрестили.

На Украине мы прожили до 1957 года, а потом стали поступать предложения из Сибири, потому что ведь на Западной Украине духовенства было много, эта территория вошла в Советский Союз достаточно поздно, в 1939 году, и поэтому большевистские репрессии 1930-х годов, в общем-то, Церковь мало затронули, а в Сибири, в России духовенства грамотного практически не было. А так как папа закончил ещё в 1930-е годы в Кременце семинарию и был достаточно образованным человеком – кроме родного украинского языка он знал польский, немецкий, естественно, русский, – то его пригласили сначала в Иркутск. Правда, в Иркутске один год папа прослужил, я там в первый класс пошёл, а в 1959-м году мы приехали в Барнаул. Вот с этого времени, с 1959 года и до наших дней я и проживаю в Барнауле. А отец мой, протодиакон Никифор Метельницкий, служил в соборе Покровском с 1959 и до 1994 года, то есть до самой своей смерти. Последний раз он служил на Николу Зимнего, а умер 13 января, то есть менее месяца всего лишь он был без службы. Покровская церковь единственная была на весь город. Понятно, что всё это проходило, как говорится, у меня на глазах, тем более, что духовенство-то ведь тогда было по пальцам пересчитать. Причём был такой основной костяк духовенства. Это отец Владимир Голосов, правда, потом его сняли власть предержащие, не понравилось то, что он открыл ещё один придел, нижний храм. Потом поставили настоятелем отца Николая Войтовича. Ну и вот такой костяк был: отец Николай Войтович, настоятель, отец Симеон Титов, отец Роман Сальников, ну и протодиакон Никифор Метельницкий. Это вот основной костяк, который служил в соборе, ну тогда говорили не собор, а Покровская церковь, на протяжении трёх с лишним десятилетий.

Интересно отметить, что я во время школьных лет учился всегда в помещениях, которые когда-то до революции принадлежали Русской Православной Церкви. Допустим, с третьего по восьмой класс я учился в 13-й школе города Барнаула, это бывшая церковно-приходская школа Покровской церкви, а девятый и десятый класс я учился в школе номер один, а до революции это духовное училище города Барнаула. То есть вот так получилось, что все мои школьные годы прошли в бывших церковных зданиях, церковных помещениях.

После окончания школы, так как папа служил в церкви, у меня не было ни малейших шансов поступить на исторический факультет какого-либо института в Барнауле. Почему? Потому что исторический факультет – это факультет идеологический. И поэтому, чтобы поступить в вуз, а мне всегда нравилась история, я должен был сначала попетлять, как заяц, замести следы, и поэтому я поступил в Кемеровский пединститут, а после него я поступил уже в Новосибирский государственный университет в Академгородке, это центр технической и научной мысли Сибири. После окончания университета я распределился в Барнаул, и вся моя дальнейшая жизнь связана с этим городом. И вот развитие Церкви всё это время, как говорится, проходило у меня на глазах. Духовенство – вот я уже перечислил основных, но иногда присылали, допустим, на два-три года ещё молодых людей, священников, которые, отслужив в Покровской церкви короткое время, переводились либо в Новосибирск, либо в Кемерово. Епархия-то ведь была огромная: Кемеровская область, Алтайский край, Новосибирская область, Томская – это была единая епархия, поэтому духовенство прекрасно знало друг друга, кемеровские хорошо знали барнаульских, барнаульские – новокузнецких, в общем, такой очень тесный круг общения. К сожалению, сейчас из-за того, что духовенства стало намного больше, причём есть такой барьер возрастной, много молодых священников, такого тесного общения, как когда-то было, я не вижу, потому что тогда действительно семьи священников жили одной семьёй. Например, мне в детстве вспоминается, как часто выезжали летом или осенью за грибами все священники. Были случаи, когда, допустим, один человек оставался служить, это, как правило, отец Роман Сальников был, пожилой такой мужчина, который был в советских концлагерях, он оставался служить, а кто помоложе отправлялись на нескольких машинах на речку Касмалу, здесь рыбачили, здесь варили уху, ночевали, а на следующий день возвращались в Барнаул. Ну, вот был такой тесный круг общения.

Отец Константин, Вы упомянули, что Ваш отец был диаконом, скажите, пожалуйста, может быть, и другие родственники в Вашей семье были священнослужителями, дедушки, прадедушки?

Ну, дедушки, прадедушки нет, но я знаю, что мой дедушка по материнской линии был церковным старостой. Это очень почётно, причём это было не на территории Российской империи, не в Советском Союзе, это была Речь Посполитая, это территории, которые отошли после 1920-го года к Польскому буржуазному государству. Естественно, там проживало православное население, а дедушка был там старостой. Ну а из родственников папин брат, протоиерей Григорий, он так и служил на Украине. Мы-то переехали сюда в Сибирь, а он так и оставался на Украине, причём, что интересно отметить, в Сибири в маленьких-то населённых пунктах, даже в районных центрах не было храмов, а вот в Западной Украине там всё-таки сохранились маленькие храмы, их не закрывали. И по моим воспоминаниям, местные власти в общем-то достаточно лояльно относились к духовенству, особенно к сельскому. Вот, например, я помню, когда приезжали к дяде Грише, как его называли, к протоиерею Григорию, была прекрасная такая церковь, очень ухоженная. Её не закрывали даже в 1950-е, 1960-е годы. Ну и так как там служили только по воскресеньям, то каждый священник должен был быть ещё и колхозником. Вот, например, мой дядя протоиерей Григорий, он был и протоиреем, настоятелем храма, и он был ещё и колхозным пасечником, то есть полностью пчёлы находились в его ведении, ну и отношения с председателем колхоза были самые тёплые.

Отец Константин, расскажите, пожалуйста, как другие члены семьи были связаны с Церковью? Может быть, кто-то был псаломщиком, регентом, чтецом в храме?

Ну понятно, что раз мама была замужем за диаконом, потом протодиаконом, вообще-то вся семья у нас, я имею в виду то старое поколение, они все, конечно, были воцерковлены. У нас сохранилась семейная фотография, где сфотографированы мои дедушка и бабушка, которые сложили свои головы в полях Казахстана, потому что в 1939 году, когда Западная Украина вошла в состав Советского Союза, то людей, которые более-менее что-то из себя представляли, их репрессировали. И дедушка Николай, и супруга его, моя бабушка, были отправлены в концлагерь с дочерями, которые не успели выйти замуж. Дедушка, бабушка там и похоронены где-то в безвестных степях Казахстана. То есть семья-то была полностью воцерковлённая. Есть фотографии, где сфотографирована вся наша семья: дедушка, бабушка, многочисленные сёстры, три брата, восемь человек в семье только было, ну и в центре по традиции православный священник, отец Иоанн, о упокоении которого я до сих пор молюсь. Знали службу прекрасно, потому что пели и в церковном хоре. Вот тётя моя, например, когда уже мы приехали в Барнаул, мамина сестра, она так и жила вместе с нами, она всю жизнь прожила с нами. Она была псаломщицей, на клиросе пела в хоре в Покровской церкви. Один из родственников был регентом на Украине, потом здесь, в Сибири, сын его сейчас заслуженный деятель, работник культуры в Кузбассе, ну то есть всё так по музыкальной линии шло. Но остальные тоже прекрасно знали богослужение, причём семья-то у нас, корни её на Западной Украине. Вот, например, тётя Лена, которая пела в Покровском соборе на клиросе, рассказывала, как в детские годы они посещали католический храм, их водили туда на уроки пения. Территория Польши католическая. Причём девочкам разрешалось проходить на уроки пения через алтарь, через специальный вход. Их заводили, проводили в костёл, там проходили уроки пения, их уводили. То есть мои родители хорошо знали и Православие, естественно, потому что они были православными из поколения в поколение, у нас дома сохранились документы ещё Российской империи, и Речи Посполитой, польские, но естественно, раз они в этой среде жили, то они знали и о католицизме всё. Вот так.

Отец Константин, теперь мы перейдём к самому интересному вопросу. Расскажите, пожалуйста, о жизни Церкви во время Советского Союза, в частности, во время Хрущёва.

Вы знаете, что Хрущёв был не меньшим богоборцем, чем его предшественник. Ни для кого не секрет, что во время войны, когда сильно уж прижало, припекло в России, в Советском Союзе стали открываться храмы. Ну, вот наш Покровский собор в 1943 году открыт был, в Бийске была открыта церковь. Некоторые другие населённые пункты тоже получили по храму. Допустим, я ещё помню, когда мы только приехали в Барнаул в 1959 году, из-за малочисленности священников папе приходилось ездить даже в Алейск, чтобы там совершать богослужения, некому было служить. Открыт был храм в Алейске, в Камне-на-Оби, но потом при Хрущёве эти храмы стали закрывать. Это было, конечно, очень тяжёлое время, потому что, вы помните, что наш знаменитый кукурузовод обещал показать по телевидению последнего попа. Закрывали храмы повсеместно. Например, Покровская церковь была на волосок от закрытия. На моей памяти, это я очень хорошо помню, я сам был свидетелем при этом, во втором классе как раз учился, и отец Владимир Голосов, настоятель Покровской церкви, тогда протоиерей, говорит: «Отец Никифор, собираются закрыть
Покровскую церковь». А в то время для каждого священника, который служил в церкви, покупали
небольшой дом, чтобы быть, как теперь говорят, в шаговой доступности от храма. Отец Симеон, например, на улице Интернациональной жил. Мы недалеко ремонтировали дом, в который мы должны были въехать. И отец Владимир Голосов говорит так: «Отец Никифор, дом ещё не до конца отремонтирован, вы въезжайте и прописывайтесь, потому что если церковь закроют, а вы не будете прописаны, то вас просто-напросто выгонят из дома этого. А если вы успеете прописаться в домовой книге, то из этого дома уже никуда вас не выгонят». То есть уже витали вот такие сведения, что храм будет закрыт. И действительно, весной 1960 года, это было как раз Благовещение, когда православные люди благую весть получают, приходит в Покровский собор, в Покровскую церковь, тогда так говорили, группа людей из пожарной охраны во время богослужения прямо и говорят так: «Храм нужно закрывать, потому что выходы из храма очень маленькие, тесные, в случае возникновения пожара люди просто-напросто задохнутся, в огне погибнут, потому что в маленьких этих выходах пробка создастся, ну и люди задохнутся в дыму». В общем, забота о людях, правильно? Но был-то уже не 1937-й год, а 1960-й. Люди из храма не вышли. Люди в храме остались, и что сделали? Вот тот широкий вход центральный, который мы знаем в Покровском кафедральном соборе. Что люди сделали? Разобрали кирпичи, расширили дверной проём, и вот те двери, которые сейчас, – это как раз двери 1960 года, и, как говорится, выбили козырную карту из рук власть предержащих, и храм так и не закрыли, в отличие от других храмов. Например, алейская церковь была закрыта, в Камне-на-Оби, причём с такими разительными фактами варварского отношения к церковным святыням! Вот на примере, допустим, каменской церкви. Я после окончания университета по распределению работал младшим научным сотрудником в краеведческом музее города Барнаула. Это старейший музей Сибири, и мне приходилось встречаться с человеком, коммунист такой до мозга костей, не буду называть фамилию, который вывозил из закрытой каменской церкви всё, что там находилось: иконы, священные сосуды, церковные сосуды, подсвечники – ну практически всё. Как вывозили? Он рассказывал: просто полуторка, грузовик – в кузов свалили всё, привезли, во дворе краеведческого музея всё это было просто-напросто выброшено, положено под открытым небом. Это был где-то 1960-61 год. Я в музее стал работать в 1974 году. И вот год проходит, и в старом помещении, это помещение же ещё начала XIX века, увидел такую интересную дверь, незаколоченную. А музей на улице Ползунова, грунтовые воды очень близко. Я эту дверь открыл, смотрю, мама родная, а там большие церковные иконы! Но представьте себе, иконы, которые простояли в сырости в неотапливаемом помещении на протяжении полутора десятков лет. Они практически были уничтожены. Зимой мороз минус 35, допустим, летом плюс 35 и влажность. И вот эти иконы просто-напросто погибли. Мне рассказывали, что, допустим, столяр музейный в начале 1960-х годов (это 1960-е годы, это не 1930-е!) использовал древесину эту от церковных икон старинных, ну вот как дерево, материал. И здесь такой интересный случай тоже произошёл. Через год после того, как я уже в музее работал, в фонды поднялся, ну это запасники, грубо говоря, и смотрю – Дарохранительница стоит. Стоит Дарохранительница в хорошем таком состоянии. Я подошёл, посмотрел, открыл Дарохранительницу, а там Святые Дары, представляете? Пятнадцать лет, полтора десятка лет эти Дары пролежали в Дарохранительнице. Я так аккуратненько закрыл, никому ничего не сказал, а пришёл домой к папе, говорю, папа так и так, вот Дары. Ну, отец Никифор сказал об этом отцу Николаю Войтовичу, который был тогда настоятелем, много-много лет он был настоятелем. Отец Николай Войтович у меня спрашивает, а могу ли я Дарохранительницу эту вынести незаметно? Я, говорю, вынесу. Вынес, Святые Дары отнёс, отдал папе, папа – отцу Николаю, отец Николай эти Дары использовал по назначению. Вот чудо-то Господне! Полтора десятка лет никто вот эти… Ну, с точки зрения атеиста, безбожника, какие-то крошечки там лежат… Ну и чего – птицам выбросить! Нет, пролежали Святые Дары полтора десятка лет, и вот так вот они были спасены. Действительно, чудо Господне. Слава Богу.

Отец Константин, а могли бы Вы рассказать побольше об отце Николае Войтовиче, каким он остался в Вашей памяти?

Отец Николай Войтович, я его просто знаю с детства, со второго класса. Ну и ещё раз говорю, тогда ведь общение было очень близкое. Во-первых, все рядом жили, в гости ходили друг к другу, не по праздничным дням, а просто так даже, чтобы пообщаться, поговорить. Почему у отца Никифора, моего папы, и отца Николая Войтовича были такие достаточно тесные точки соприкосновения – и тот, и другой были людьми грамотными, и отец Николай, и отец Никифор, их интересовала старинная литература, старые книги. Я помню, что с начала 1960-х годов и отец Никифор, и отец Николай выписывали из Петербурга, ну, тогда это Ленинград был, старинные книги. Даже помню, что папа называл человека, я помню, что по национальности он еврей, и вот он присылал и отцу Николаю, и папе книги. И вот эти книги у меня до сих пор, я их храню, потому что это раритеты, причём книги уникальные. Допустим, «История Крестовых походов» — это просто образец русского книгоиздательства 80-х годов XIX века, великолепнейшее издание, с тиснением, с позолотой. Так вот, точки соприкосновения были такие. Потом, что ещё можно сказать? По старой русской традиции духовенство держало у себя дома певчих птиц. Вроде бы удивительно, да? Почему? А дело в том, что почему я сказал старая русская традиция? Певчие птицы практически в каждом доме были. Вот если мы будем читать, допустим, Иоанна Сергеевича Шмелёва «Лето Господне», помните, как он вспоминает: в каждой комнате – там где-то чижик, там канареечка, там ещё кто-то. Это было не просто эстетическое наслаждение, пение птиц, это была необходимость. Почему? Ну, во-первых, традиция была на Благовещение выпускать птиц. Помните, строчки такие?

«В чужбине свято наблюдаю

Родной обычай старины:

На волю птичку выпускаю

При светлом празднике весны»[1].

То есть на Благовещение птиц выпускали. А почему выпускали на Благовещение? А зима прошла. А как связать зиму и птиц? Печное отопление. А где печное отопление, современному человеку это трудно понять, там возможен был угар. Если заслонку задвинуть раньше времени, то могли умереть целые семьи. В лучшем случае, если не умирали, то голова болела сутки от этого угара. А где клетка с птичкой находилась? Под потолком. Угарный газ, как более лёгкий, поднимался к потолку, и птичка начинала беспокоиться, прыгать, и люди обращали внимание, что что-то нехорошо, значит, рано мы закрыли печку, угорим. Поэтому и птиц держали, ну и вот эта традиция сохранилась. Отец Симеон Сальников, у него птиц до сотни, наверное, было в вольерах! И папа, мы только приехали в Барнаул в августе 1959-го года, а в октябре он купил три клетки: щегол, снегирь и чечётка. И у отца Николая тоже. Ну вот, аквариумы, аквариумистика – то же самое, точки соприкосновения. И у отца Николая, и у папы, и у отца Симеона тоже были большие аквариумы. Первый аквариум, практически, я увидел у отца Симеона, но потом и у нас появился. Отец Николай, конечно, был очень человеком разносторонне образованным, тоже очень много читал. Я говорю тоже, потому что у папы была огромная библиотека, тем более на протяжении всей жизни в Барнауле с 1959 года папа выписывал польские газеты и журналы. В Польше больше печатали сведений о том, что в мире происходит, чем газета «Правда», допустим, и «Известия». Если «Правда» и «Известия» на две страницы были, то «Жиче Варшавы»[2], которую я с детства знаю, она была на 15-16 страницах, вот такие толстые. Естественно, и дети священников тоже очень тесно общались между собой. Не знаю, как сейчас, потому что у меня маленьких детей в силу возраста, естественно, нет, дети выросли, а вот дети священников в начале 1960-х годов очень тесно общались. Например, с детьми отца Симеона, они просто по возрасту мне были близки, мы постоянно на велосипедах ездили в Булыгино, в лес, ловили гольянов там сачками, в аквариумы привозили. А с отцом Александром Войтовичем, ныне покойным, общались меньше, потому что у нас разница возраста была восемь лет. Поэтому, когда мне было десять, ему было два, ну тут понятно, общаться было невозможно, а потом, когда он уже в институте учился, а я в университете, то там уже нивелировалась эта разница, ну и мы общались постоянно с ним. Общение было очень тесное, ну и воспоминания, во-первых, это детские воспоминания, и не потому, что в детстве солнце ярче, небо голубее, трава зеленее. Нет, просто действительно, вот такие очень тёплые воспоминания о духовенстве того времени.

Отец Константин, нам также известно, что Вы первым обнаружили автограф
преподобного Макария Алтайского, чьи мощи вот уже буквально на этой неделе[3] мы ожидаем, 31 мая. Могли бы Вы как-то подробнее рассказать об этом событии?

Ну, пожалуйста, да. Я уже говорил, что я в музее работал краеведческом младшим научным сотрудником в то время, и мне показали музейный раритет: формата А4, большая такая толстая книга, переплетена в жёлтую телячью кожу прекрасной выделки, с золотым обрезом, и надпись там была «Собственноручные подписи особ, почтивших присутствием своим Барнаульский музей». Книга эта ведётся с 1823 года, представляете? С момента открытия музея. Когда я открыл эту книгу, этот раритетище, не просто раритет, немногие музеи в России могут похвастаться, что у них есть книги почётных посетителей со дня открытия музея. Открываю, первая запись – Александр Гумбольдт, 1823 год. Оставил запись учёный с мировым именем, комментарии, как говорится, излишни. Следующую страницу открываю – Альфред Брем, автор знаменитых книг, десятитомник «Жизнь животных», он был в Барнауле, вот его автограф. Открываю страничку – мелкий, красивый, такой убористый почерк, очень каллиграфический, там просто всё выписано буковка к буковке, очень мелко (а ведь писали гусиными перьями!) – архимандрит Макарий (Глухарев), 29 августа 1830 года. Ну и стал смотреть, думаю, а что же здесь написано-то? Очень легко читается – «Дивны дела Твои, Господи!» Ну, понятно, эта фраза известна всем. «Посланный в пустыни сибирские архимандрит Макарий для проповеди Слова Божия среди сибирских инородцев» или «для пребывающих во тьме», вот так, по-моему, там написано. Но это 1975 год, я нашёл эту запись, Церковь в загоне. Ну, я, конечно, в копилку-то положил себе, никто же не опубликует, никому же это не нужно, мы тут пятилетку в четыре года выполняем, а архимандрит Макарий (Глухарев) кому нужен? Нам нужно, чтобы в газетах писали о каком-нибудь субботнике, воскреснике… Поэтому всё это пролежало до 2001 года, когда уже стали проводить Макариевские чтения, Кирилло-Мефодиевские, вот тогда я статью и написал, опубликовал. Сначала выступление было, потом материал опубликован в 2001 году. Архимандрита Макария (Глухарева) принимали на Алтае, в Барнауле, на очень высоком уровне, подчёркиваю, на очень высоком уровне! Из чего можно сделать этот вывод? Открыл музей Пётр Козьмич Фролов, начальник алтайских горных заводов, первое лицо на Алтае, он же Томский гражданский губернатор. Музей был тогда закрытого типа, то есть не так, что любой мог пройти, зайти посмотреть, только для высоких гостей из Петербурга, из Москвы, для чиновников высокого ранга. Раз Пётр Козьмич Фролов архимандрита Макария (Глухарева) завёл в своё любимое детище, то это уже говорит о том, какое отношение было к архимандриту Макарию. Ну и посетили они, естественно, и Дмитриевскую церковь, которая в это время… Стены были построены, купол был готов, Демидовская площадь, в комплексе с которой Дмитриевская церковь строилась, ещё строилась, а церковь была практически готова. И расписывал стены Дмитриевской церкви академик живописи из Петербурга Мягков. И вот когда архимандрит Макарий посмотрел на эти прекрасные росписи, он понял, что это решает проблему и преодолевает языковой барьер. Архимандрит Макарий не знал алтайских наречий ещё в то время, хотя он знал восемь европейских, современных, новых и древних языков, но местных наречий он не знал. И проблемы были в том, что этнографы того времени считали, что северноалтайцы не всегда понимают алтайцев южных – языковой барьер, разница в языках, не было единого народа алтайского, были отдельные алтайские племена. Более того, этнографы говорили, что в этнографическом плане северноалтайцы отличаются от южных, северные – более европеоидные, южные – более монголоидные. Вот представьте себе, как проповедовать Слово Божие? Ну, вот они горы, вот они реки, вот они леса, вот это береза, вот это аил[4]. То есть круг общения очень ограничен, и языковый, словарный запас тоже ограничен. Попробуйте донести до человека, который, в общем-то, привык достаточно примитивно общаться, слово истины Христовой! А когда он увидел эти росписи – вот оно, решение проблемы-то! И он договорился с академиком живописи Мягковым, что как будет построен первый храм в Горном Алтае, то академик живописи приедет и распишет. И действительно, когда в Улале, это ныне Горноалтайск теперь, построен был первый православный храм, то первые деньги в него вложил сам академик живописи Мягков, расписал храм, и в документах указано «собственным коштом», то есть ни копейки не взял, и труд, и краска, это всё его, бесплатно. Вот так.

Отец Константин, мы сейчас находимся в храме Живоначальной Троицы, где Вы являетесь настоятелем. Могли бы Вы немного нам рассказать об истории храма?

Вы знаете, русская традиция такая. Всегда, когда строился русский населенный пункт, ну вот, допустим, наш Барнаул, в центре строился храм. Петропавловская церковь сначала, потом, Петропавловский собор, в самом центре, на Соборной площади. Город расширялся – по границам возникали храмы. Знаменская церковь за Барнаулкой, город стал уходить на север – Никольская церковь, город стал уходить на запад – Покровская церковь. Город стал уходить на эту территорию, которую барнаульцы называют «Гора», значит, здесь тоже нужно было построить храм. И вот так действительно храм в начале второго десятилетия ХХ века был построен. Храм находился в очень красивом месте, сейчас местные жители просто себе не представляют, насколько это место было красиво, просто сохранились ещё и старинные фотографии этого места. Ну, и я в Барнауле-то живу тоже уже не один десяток лет, я помню два красивых озера, которые были с двух сторон храма, очень живописные озёра, и краем вот так дорога проходила по берегу озера. Вот в этом месте между двумя озёрами и появилась Троицкая церковь. Улица, которая примыкала к храму, называлась Большая Змеёвская. В 1911 году жители вот этой части города обратились в Барнаульскую городскую Думу с просьбой переименовать Большую Змеёвскую в Троицкий проспект, потому что самое важное здание – это Троицкая церковь. Барнаульская городская Дума пошла навстречу, улица вот эта Большая Змеёвская стала называться Троицкий проспект. Он, действительно, широкий, ширина – более 50 метров. Ну а потом, как обычно, храмы ломали, закрывали. Троицкая церковь тоже была разрушена. Сохранилась фотография 1948 года, а фотографии – целый альбом Алтайский крайком создавал для отправки в Москву, и вот одна из фотографий, там молодые люди комсомольского возраста с лопатами на плече идут по улице Пушкинская и подпись: «Комсомольцы Барнаула идут на строительство кинотеатра Алтай». То есть церковь разрушили, на этом фундаменте построили кинотеатр Алтай. Ну, что с ним стало в дальнейшем, сами знаете. Когда кинотеатр перестали посещать, здание ветшало-ветшало, разрушалось, ну и потом на старом фундаменте, что важно отметить, был возведен вот этот красивый храм, ну а росписи сейчас у нас ведутся. Интересно ещё, что в прошлом году Великим постом, уже когда Великий пост к концу подходил, одна жительница Барнаула, преподавательница университета, принесла к нам в храм икону, которая здесь была до большевистского разорения. И мы уже на прошлую Пасху эту икону торжественно проносили с крестным ходом. Икона, действительно, очень интересная, очень редкая, потому что там не только в центре Воскресение Христово, а двунадесятые праздники, великие праздники, евангелисты по углам в центре – Святая Троица и ещё целый ряд – Страсти Христовы, что редко бывает на православных иконах. Вот она сейчас у нас есть.

А какая-нибудь исследовательская работа ведётся касательно этой иконы? История написания?

Работа определённая не ведётся. Почему? Потому что икона московских мастеров, московская работа. Пока у нас есть чем заниматься в храме. Вот мы сейчас росписи делаем, ну и потом мы так, откровенно скажу, ждём, когда икона сама обновится.

Может, поподробнее можете про Покровский храм что-то вспомнить, рассказать?
Во-первых, об архитектуре, вообще, как это всё выглядело в те времена? Ну и, может, что-то о служении в это время, о людях?

Я немножко глубже, может быть, возьму. Вот я уже упоминал о том, что как город расширялся в своих границах территориально, так на краях, на окраинах города появлялись русские церкви, так оно и с Покровским собором было, ну тогда говорили просто Покровская церковь. После отмены крепостного права, то есть в 1861 году на Алтай хлынули переселенцы, причём даже разработаны были правила переселения на Алтай. Действительно, город очень быстро стал расти по количеству населения и территориально. И вот эта часть города от нынешнего Красноармейского проспекта, это был Конюшенный переулок до революции, – на запад. Здесь стали люди селиться. Но так как люди зачастую приезжали малоимущие, то они не стали обращать внимание на все формальности: разрешают нам селиться, не разрешают. Они стали селиться. Как у нас называют безбилетников – «зайцы». Они стали селиться «зайцами», то есть это очень старый русский термин. И территория вот эта от Красноармейского в сторону речки Пивоварки стала называться Заячьей слободой или Зайчанской слободой, то есть населена она была людьми очень малоимущими, бедными. Ну а раз есть люди, значит, нужно строить храм. В 50-е годы XIX века стали строить тот храм, который мы знаем сейчас как Знаменский монастырь. Томский архиерей благословил строительство храма трёхпридельного. Там раньше находилась деревянная церковь Знаменская. Сначала просчитали все эти брёвна, пронумеровали, разобрали, в разобранном виде Знаменскую церковь перевезли на то место, где сейчас находится Покровская, по пронумерованным брёвнам собрали храм. Это была первая деревянная Покровская церковь, которая простояла с конца 1850-х годов и до 1893 года. Но так как население росло, появилась уже Булыгина заимка, то деревянная церковь, понятно, не справлялась, не могла вместить то количество верующих. Тем более нужно ведь помнить, что и функции государственного назначения Церковь выполняла, то есть крещение, отпевание, смерть, венчание, это все через Церковь шло, а не через органы, как теперь говорят, ЗАГСов. То есть церковь была маленькая, нужно было строить что-то новое. Но население, ещё раз подчеркиваю, очень бедное. И вот когда мы смотрим на кирпичики, из которых сложена Покровская церковь, то мне всегда почему-то на память приходят монетки русские того времени. Одна копейка, ну это ладно, ещё привычно, одна вторая копейки, одна четвёртая копейки, даже были вот такие мелкие денежки, то есть вот эти кирпичики – это одна вторая, где-то копейки, одна четвёртая, кто-то давал, может, побольше, ну, в общем, собирали деньги достаточно долго. Настоятелем этого храма был отец Иоанн Смирнов. Собрали деньги, проект, в принципе, типовой, с небольшими только нюансами, отклонениями. И вот этот храм был построен на народные копеечки. Интересно отметить то, что храм-то построен на болотистом достаточно месте, причём если улица Никитина ещё относительно сухая, то рядом идёт уклон, улица Короленко всегда тонула в болоте, там даже были водоёмы. Даже вот в моей памяти, в начале 1960-х годов, там были небольшие такие озерки, мы в детстве там плавали на плотах: створка от ворот – и можно там было плавать. Представляете, какие грунтовые воды там? Как церковь стоит и не тонет в болоте? Как-то я никогда особо и не задумывался, что церковь стоит фундаментально. Вес-то ведь всё равно же есть. Где-то в начале 1970-х годов, когда я ещё учился в университете, на летних каникулах зашёл на территорию церкви, может быть, к папе, может быть, к отцу Николаю, не знаю, и как раз там велись какие-то земляные работы, причём возле стен церкви, вот как раз где алтарь, центральная часть. Там ещё двери есть, чтобы подняться в алтарь, как раз вот здесь вскрывалась земля на глубину примерно, наверное, двух с лишним метров. И я увидел просто, за счёт чего стоит церковь. Вот идёт, стена, вот это уровень земли, потом уходит, уходит, уходит стена вниз, а потом она начинает расширяться, и стоит на таких кирпичных, выложенных прямо как гусиные лапы, вот такое сравнение самое лучшее, вот на этих опорах церковь и стоит, и не тонет. Это вот такой технический пример, как строили на болотах.  

Ну, что касается советского времени, то здесь понятное дело, сначала церковь была закрыта, колокольня разрушена, я знал даже человека одного, он работал в «Алтайской Правде» фотографом, он рассказывал, как сбрасывали колокол с колокольни. Когда колокол упал, большой кусок откололся, ну он сам тогда был ребенком, этот человек, это 1930-е годы, он рассказывал, что он подошёл к колоколу, руку поднял – где-то диаметр колокола был около двух метров. Потом склад картофеля там был, как он сам рассказывал, ну, а в 1943-м году, естественно, как я уже говорил, церковь была возвращена верующим. В своё время мне удавалось находить фотографии людей, которые вручную поднимали купол и крест на центральном куполе. Полностью всё вручную. Есть даже фотографии людей, кто этим занимался. Знал человека, который принимал участие в росписи в конце 1950-х годов, он мне сам рассказывал, это ныне покойный наш художник Геннадий Борунов, вот он рассказывал, как он расписывал купольное покрытие центрального алтаря.

Конечно, сейчас, когда вспоминаешь, как жила Церковь в то время… Софрино ещё не работало, 1950-е годы в начале, всё, что можно было, весь цветной металл из храма отправили на переплавку, подсвечников нет, ничего нет. Вот сейчас, когда вспоминаешь, рассказываешь, из чего делали подсвечники. Ну, можно, конечно, сделать из дерева, выточить, это не так трудно. Но ведь дореволюционные подсвечники были металлические, латунные, блестящие, красивые. Что делали? Вот, говорят, голь на выдумки хитра. Кликнули клич по бабушкам, бабушки стали приносить старинные фигурные самовары. Из этих самоваров делали кустарные подсвечники: обрезали ручки, обрезали ножки, зато их можно было отполировать, они сияли как дореволюционные. Латунь, она же красиво сияет, если её отполировать. Ну, а потом уже, когда Софрино было открыто, уже появились вот эти подсвечники, которые мы с вами хорошо знаем. Вот так вот Церковь и жила в то время.

Некоторые бабушки вспоминают, что когда был крестный ход пасхальный, во времена Хрущёва, то в крестные ходы кидались яйцами, камнями даже. Такие случаи были?

Ну, яйцами и камнями, такого не было. Во-первых, стояла милиция, и людей в большом количестве к собору не подпускали, на дальних подступах отсекали. Вы представьте себе, вот у меня есть старые фотографии цветные с хора, вот где хоры сейчас находятся, сделана фотография: люди стоят прямо вот впритык – один к другому, один к другому, полно! И что делали власть предержащие? Засылали комсомольцев в храм во время службы. Но на нём же не написано, что он комсомолец, и по определённому знаку какому-то они начинали делать волну. Какой-то знак подавали, и они начинали ритмично раскачиваться, то есть эта волна шла потом по всему храму, вот вся эта
волна шла, и людей раскачивали, и подсвечники могли уронить, и всё что угодно. А вот про крестный ход Вы спросили, я случай знаю такой. Забор тогда был деревянный, есть на фотографиях он, сидели тоже молодые люди, свистели, кричали, улюлюкали, когда идёт крестный ход, как только могли глушили. Я знаю один случай, причём это папа сам рассказывал, отец Никифор, он же диакон – диаконской свечой… сейчас-то диаконские свечи в металлических стержнях, а тогда просто восковая свеча была метровая. Ну, вот папа не выдержал, этой диаконской свечой кому-то как звезданул на заборе сидящему! Тот с забора кувырк – и всё! Но, видно, без особых последствий, потому что папе ничего… Свеча сломалась! (Смеётся) Вот это реальный случай из жизни Церкви начала 1960-х годов.
Ну, видимо, легко отделался этот комсомолец, голова крепкая. Ну, вот так.

[1] Из стихотворения А.С. Пушкина «Птичка»

[2] польск. «Życie Warszawy»

[3] Мощи просветителя Алтая преподобного Макария Алтайского (Глухарева; †1847) были обретены 24 февраля 2024 года в усыпальнице Троицкого Рождества Богородицы Оптина женского монастыря г. Болхова Орловской области, настоятелем которого преподобный был в последние годы свой жизни. 31 мая 2024 года состоялось перенесение мощей преподобного Макария Алтайского из Орловской митрополии в Барнаул. http://www.patriarchia.ru/db/text/6134602.html?ysclid=ly2y84obqp855947829

[4] традиционное жилище алтайцев