ФИО, сан: протоиерей Сергий Фестинатов

Год рождения: 1958

Место рождения и возрастания: г. Владимир

Социальное происхождение: из духовного сословия

Образование: Московская духовная семинария

Место проживания в настоящее время: г. Владимир

Дата записи интервью: 08.06.2024

Отец Сергий, давайте начнём с детских воспоминаний. Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, о Вашем детстве и юности. Были ли Ваши родители (или другие члены семьи) верующими?

Господь сподобил появиться мне на свет в 1958 году в православной семье. Я из духовного сословия, так что все мои родственники были верующими. До революции у них был один путь: они учились, оканчивали училища, семинарии, три года были законниками, то есть преподавателями, а потом женились и получали какой-то приход. После революции началось время гонений.

С папиной стороны мой дедушка пережил сложные времена гонений и стал архиепископом Владимирским и Суздальским Онисимом (Фестинатовым). О нём подробно написано в книге Дмитрия Кантова «Архиепископ Владимирский и Суздальский Онисим (Фестинатов)», изданной в 2024 году.

Мой дедушка с маминой стороны, протоиерей Феодор Виноградов, тоже был священник. Он был строгий, как рассказывала мама. Много раз его арестовывали, судили и в 1937 году расстреляли за веру. Сейчас его дело на рассмотрении в отделе канонизации. Его жена, бабушка Катя, была человеком великой веры, огромного стяжания Божией благодати, терпения. Я помню, как она сидела, молчала и всё время перебирала чётки. Я понимал, что она «Отче наш» и «Богородицу» читает. Я всегда, когда учился в первом и во втором классе, провожал её в Успенский собор, потому что она уже была пожилая. Мне не очень этого хотелось, поскольку я уже учился в школе, и все видели, что мы идём в церковь. Но я всё равно её провожал.

Мой папа прошёл Великую Отечественную войну. Ему должны были дать инвалидность, но, поскольку он ходил с осколками до конца жизни, ему не дали. Он работал в епархии, помогал владыке Онисиму, был на должности хозяйственника. Когда я был в первом классе, мы вместе с ним ездили в Москву за свечами в Сокольники.  

Мой папа женился в 1950 году на дочке священника. Мама была очень набожным, верующим человеком. Она, конечно же, радела о доме, всех принимала и была добрейшей души человеком. Какое-то время она работала в Успенском соборе, принимала там записочки. И всегда, когда ещё владыка Онисим был жив, это до 1968-го года, она в дом архиерея, где мы жили на первом этаже, приводила нищих из собора и кормила их. Это были юродивые, глухие, немые. Двое-трое всегда приходили. И вот однажды владыка вышел и сказал: «Шура, Александра, я ведь архиерей, а ты их всех к нам домой приводишь, надо бы в другом месте кормёжку им устраивать». Дедушка сделал замечание, но она всё равно продолжала приводить и кормить всех.

Были ли какие-то притеснения в школе из-за того, что Вы были верующим?

Честно говоря, в школе нас никто особо не притеснял. Ну, старшие звали нас «поповы дети», но это никакого значения не имело, поскольку наше возрастание в школе показывало, я бы сказал, всеразвитость. Я занимался разными видами спорта, участвовал в городских соревнованиях вплоть до восьмого класса, занимал первые места и по шахматам, и по гимнастике, и по волейболу, и по баскетболу, и по другим видам спорта. Я любил музыку, играл на многих инструментах. В школе всё это пригодилось, я был «заводилой». Сам освоил гитару и фортепиано, даже организовал в восьмом классе школьный вокально-инструментальный ансамбль. Кроме того, по всем предметам я был в школе на первых местах, поэтому все учителя относились ко мне очень хорошо.

Мои старшие брат и сестра тоже учились в этой школе (школе № 3 города Владимира), учились очень хорошо. Поведение у нас тоже было хорошее. Нас дома воспитывали строго. Наказывали в начальной школе даже за то, что просмотрели соседей и не поздоровались с ними.

Летом к нам из Москвы приезжали дети владыки Онисима, дядя Володя и дядя Гена, которые были учёными, педагогами. Они всегда задавали новые, так сказать, направления мышлению. Перед экзаменами они заставляли меня с ними заниматься. Мне не очень этого хотелось, но мне всё легко давалось, я быстро им отвечал, и они от меня отставали.  

Помню, как у дедушки слушали романсы. Дядя Володя, преподаватель физики и математики в МАИ (Московском авиационном институте), играл прекрасные романсы на семиструнной гитаре. Он был виртуоз, я так играть не мог. Он всю жизнь занимался наукой, со старшим Капицей работал, даже не успел жениться. Когда к дедушке приезжали его сыновья, мои дяди, у нас всё всегда было как-то дружно, семейно.

Ещё хочу рассказать об учителях моей школы. Елена Петровна Зайцева преподавала у нас литературу и русский язык. Однажды, когда я учился в шестом классе, она подошла ко мне и сказала: «Ты этот урок не учи, а попроси своего дедушку, владыку, чтобы он записал житие князя Александра Невского». В советское время мы говорили о нём в школе просто как о полководце, а она не побоялась говорить о нём как о святом. Дедушка ещё мне сказал: «Какая смелая она у вас». Мне дедушка написал листов пять или шесть, и я их зачитал на уроке, получил пятёрку. Сейчас я понимаю, что это был своего рода подвиг. Ведь на неё любой мог донести, что она ведёт церковную агитацию. И у неё тогда были бы большие неприятности.

Нужно сказать, что все мои учителя потом, в старости, пришли к Богу, ходили ко мне в церковь, сейчас я уже их отпел. Только одна учительница истории осталась атеисткой. Она – прекрасный человек, педагог, но она воспитана тем временем. Для неё коммунизм – это светлое будущее. Она говорила: «Не хочу креститься. Чему дала обет в молодости, тому и верна буду». Но это был единственный экземпляр из всей школы, все остальные учителя были замечательными. В школе не было каких-то собраний, каких-то проработок нас как верующих. Мы жили своей бурной школьной жизнью: всем классом проводили соревнования, выходили отдыхать, устраивали огоньки. В школе мы свою веру не афишировали, а к личной жизни учителя не притрагивались. Они знали, что у меня дедушка архиерей, что мама у меня очень верующая, папа тоже верующий.  

В школе меня приняли сначала в октябрята, а потом в пионеры. Дома меня не отговаривали. Но мама мне говорила: «Эта красная повязка тебя не спасёт». И ещё она говорила: «Главное – сохрани веру и душу, останься человеком». В общем, мы оставались нормальными людьми, только у нас были галстуки. Может быть, если бы я стал противоречить учителям, специально не стал бы повязывать галстук, начались бы какие-то притеснения. Но мои родственники много претерпели и, мне кажется, они не хотели, чтобы мы продолжили нести тот крест, который через всю жизнь пронесли они, поэтому делали ослабу.  Главное для них было – сохранить нас для будущего служения.

Когда и где Вы приняли крещение?

Я могу сказать только то, что я крещён. Как я понял из маминых рассказов, меня крестил дедушка прямо в нашем доме. Я всегда, сколько себя помню, носил крестик. Я даже армию прошёл с крестом. Правда, сержант в учебке пытался снять с меня крестик. Тогда я ему сказал: «Не делай глупостей. Я тебя на гитаре научу играть». Вот такая сделка была с сержантом. Я его учил на гитаре играть, а он не стал снимать с меня крест. Представляете, какая глупость?  

А были ли Вы комсомольцем?

Что касается комсомола, то меня заставили в него вступить в армии. Они мне говорили: «Ну как же? Ты же мастер спорта Советского Союза и не комсомолец. Как же мы тебя на доску почёта повесим?»  Я согласился. Я в комсомоле был всего полгода, да и то формально. Я ездил по соревнованиям, занимал первые места. Как только я демобилизовался и решил стать священником, так сразу вышел из комсомола. Я пошёл в комитет комсомола, написал заявление и положил на стол комсомольский билет. Помню, кто-то из членов комиссии сказал: «Идёшь деньги грести лопатой?» Я на это сказал: «Нет, у нас убеждения, у нас корни, весь род наш православный. Мы храним веру, так её насаждали родители, и мы чувствуем, что вера укрепляет, помогает и созидает». На этом мы расстались. Интересно, что лет через пять после того, как я стал священником, эти люди из комитета комсомола пришли ко мне крестить своих детей и внуков. То есть, они тоже имели веру, их родители были верующие. Но по своей должности они этого не показывали.

          Какая у Вас была библиотека? Какую духовную литературу Вы читали?

Та духовная литература, которой я пользовался и которую я видел – это в основном были переписанные рукой на славянском языке акафисты. Это было у бабушки Кати. Листочки затёртые такие, замоленные тетради с акафистами, параклисис там тоже был, молитвы. Потом уже новодел пошёл, а вот это, видать, наследие времени гонений. Я так думаю, что во времена гонений, если у кого оставалось что-то из духовной литературы, то другие это переписывали.  

У дедушки была огромная библиотека. Художественная литература была практически вся, вплоть до зарубежной. Я сохранил до сих пор 40 с лишним томов Великой Отечественной войны, собрания сочинений Герберта Уэллса, Золя, всех русских классиков: Толстого, Горького, Лермонтова. Библиотека была, действительно, большая, но её мы обрели уже после смерти дедушки. Она сейчас как бы никому не нужна, но она находится в живом виде, и сохранность её неплохая.  

Я помню, при владыке Онисиме, когда мне было лет 10, у нас валялись сектантские книжки, красненькие маленькие книжки. Этих книжечек было очень-очень много. Их выбрасывали. Так что в то время уже велась борьба с сектантством.

Как Вы участвовали в церковных праздниках?

Мы родились в советское время, поэтому в церковные праздники только посещали храмы. Более в то время ничего другого не было. Такие праздники, как Рождество, Пасха больше ощущались у нас дома, потому что мы ещё были дети, и для нас большим удовольствием было разговение, так как пост у нас держался строго, папа с мамой ничего лишнего не позволяли. Кстати, ёлочку мы ставили только на Рождество. На Новый год ёлку нам не разрешал дедушка ставить. На Рождество мы ставили её где-то пятого или шестого января. Я помню, из детского садика выбрасывали, а я подбирал и приносил домой.

Помню один случай. Однажды на Рождество мама напекла пирогов, а сама ушла на ночь на службу.  Я остался дома один (мне тогда было 5-6 лет) И так дом пропах этими пирогами! Заснуть было невозможно. Тогда я украл пирожок, съел его и лёг спать. И снится мне, как будто вся ёлка падает на меня. Я вскочил в таком страхе и больше ничего подобного не позволял себе.  

  Какое впечатление производила в детстве и отрочестве на Вас Церковь и все церковное?  Что Вы испытывали в храме? 

Я запомнил из детства, мама всегда по воскресеньям читала акафист на коленках. И в воскресенье утром всегда нас будила рано и водила в церковь причащаться. Мне очень не нравилось вставать на коленки, хотелось утром поспать, а не в церковь идти. Но мама была строгая, настойчивая и никаких поблажек нам не давала. Сейчас я понимаю, что она нам хотела только доброго, и это её воздействие на нас было абсолютно правильным. А потом мы приходили в храм, в Успенский собор, и такое величие нам открывалось!

В церкви к нам относились очень хорошо прихожане. Когда я был ребёнком, не было случая, чтобы кто-то не подошёл и не дал мне что-то сладкое.  Сначала на службе ноги очень уставали, а потом ничего, привык.

 Когда мне было 5−6 лет, для меня церковь была чем-то очень высоким, когда я был там, я словно попадал в какое-то другое царство. А потом, когда стал постарше, всё это аккумулировалось в какое-то особое видение, в ощущение, что я прихожу к чему-то высокому, и когда я молюсь, прошу, то просимое имеет обратную связь.

Когда и как у Вас появилась мысль посвятить свою жизнь служению в священном сане? 

Я считаю, что это Промысл Божий, потому что я был активен во многих направлениях: и в спорте, и в учёбе. И меня звали, оставляли, но я пришёл из армии и через полгода стал священником. Почему? Конечно, семейные традиции, горячее желание моей мамы, уже осознанная вера в Бога – всё это оказало своё влияние. Но было ещё два толчка.

Прежде всего – пророчество. Когда мы были маленькие, мне было годика три, к нам приехал иеромонах, я не помню его имени. Мне потом мама рассказывала, что он сказал про нас, про всех троих детей: про старшего брата, про сестру и про меня. Про меня он сказал: «Вы уже отдали его в Церковь». Это пророчество, мне кажется, сыграло большую роль в моей дальнейшей судьбе, в том, что в конце концов я стал священником.

Второй толчок – это обет, данный в армии, и его исполнение. В армии я попросил Бога помочь мне достичь успехов в спорте. Я как-то сказал: «Господи, помоги мне достичь успехов в спорте. И как только я демобилизуюсь, я простою всю службу на коленках». Я так хотел этого, потому что спортсмен разъезжает по соревнованиям, а у солдата идёт время службы. И потом у меня дела пошли, меня заметили. Мой слух и память помогли мне достичь больших успехов в радиоспорте. Я даже стал мастером спорта и выступал с нашим чемпионом, который был первым в мире.

 И вот я в конце мая демобилизовался и через день-два, что ли, я вспомнил о том, что давал обет прийти в храм и отстоять на коленках всю службу. И что же? Я пришёл в Успенский собор, прошёл в Михайловский придел, в уголочек.  Народу стояло не так много. А в этом приделе никого не было. Я убедился, что поблизости никого нет, и встал на коленки. И тут, как назло, идёт группа туристов, и все на меня смотрят. Кто-то смеётся, кто-то у виска крутит. Я их понимал. Молодой здоровый парень стоит в церкви на коленях. Что они должны были подумать? Конечно, у меня внутри происходила внутренняя борьба, но я всё равно стоял. И буквально минут через 10−15 идёт батюшка, отец Василий Войнаков. Он шёл на исповедь и увидел, что я стою на коленках, и закричал: «Юноша, ну-ка встань сейчас же! Что ты тут стоишь на коленках? Пасха! Кто сейчас стоит на коленках?» И он меня поднял.  

 После этого случая я пошёл к владыке Владимиру и попросил его благословения трудиться в храме.  

                    Расскажите про Ваше рукоположение, назначение на приход, обстоятельства приходской жизни, особенности и сложности взаимодействия с государственной властью.

Когда меня благословил владыка Владимир (Котляров) на рукоположение, в соборе было только два священника: отец Василий Войнаков и отец Вячеслав Поляков. А для собора что такое два человека? Это мало очень. Так что владыка меня даже уговаривал. Я боялся, что не справлюсь.  Но архиерей настоял на моём рукоположении.

И вот меня рукоположили. Это было торжественно. Я дрожал, когда меня вели, я испытывал страх. Я думал: «Смогу ли я?» Ровно неделю я был диаконом, и потом меня сразу рукоположили в священники. 

На буднях Успенский собор посещало не так много людей. Обычно с утра приходили с отпеваниями. Как правило, запрещали отпевать очно, и люди приходили отпевать заочно. Собирался народ. Ну, а в субботу и воскресенье собирались почти полные храмы. В праздники собор был полный, Князь-Владимирский храм тоже был битком.

Когда я стал священником в 1979-м году, это уже было как бы переходное время к перестройке. До перестройки ещё оставалось время, но народ уже шёл свободно, хотя записывали, кто крестился, и всё равно передавали списки в горисполком. Людей вызывали, проводили беседы, поэтому, когда мы крестили людей, они просили их не записывать. Я ходил и говорил регистратору: «Вот этого, пожалуйста, не записывайте». А некоторые сами упрашивали регистраторов не записывать их. Я помню, в начале 1980-х я крестил в соборе больше ста человек за один раз. Негде было яблоку упасть.  Был очень большой наплыв желающих покреститься.

А вот венчались мало. Хотя и тут всплески были. Как-то я по 10 пар венчал в соборе, но это уже было позже, во время перестройки.

А каким был Ваш путь поступления в духовную школу? Кто Вам дал рекомендацию к поступлению и были ли внешние препятствия?

Нет, Вы знаете, никаких препятствий у меня не было. Я взял благословение у митрополита, на то время владыкой был митрополит Серапион[1], и по его рекомендации поступил сразу в третий класс. Дело в том, что священников тогда не хватало. Наверное, владыка хотел, чтобы мы побыстрее всё закончили и полностью погрузились в наше служение.

Я поступал вместе с митрополитом Казанским Кириллом. Тогда он был иеромонах. Мы с ним вместе ездили, сдавали за третий и одновременно за первый и за второй год обучения. Когда мы приезжали в Троице-Сергиеву лавру, я ещё раз прочитывал весь материал, то есть всю книгу, и делал пометки. Мы сидели и читали до вечера, а утром ходили сдавать. И для меня не составляло никакого труда сдать минимум на четыре. Одновременно с учёбой я трудился в Успенском соборе. Я Вам скажу, что в то время не хватало духовенства, было только два священника на собор. А в Великий пост мы исповедовали по 600 человек за ранюю и 800 за позднюю! Один батюшка исповедовал такое количество народа! Я на себе всё это испытал. Но, так или иначе, мы через всё это прошли и закончили семинарию, слава Богу, по высокому разряду.  

Сначала я хотел поступить в академию, а потом закружился.  Хотя это никогда не поздно. Мы уже тот материал, который там преподают, частично знали. Если человек служит 15−20 лет, то Новый Завет он знает практически наизусть, потому что Евангелие читается каждый день.

Что Вы запомнили из годов учёбы? Может быть, каких-то преподавателей? Или какие-то события?

Да, я помню, кто как преподавал, кто как спрашивал. Мне нравился игумен Платон, нравственный такой ангел. Он и сейчас жив. Помню других преподавателей, например, отца Георгия (Тертышникова). Он тогда уже был кандидатом исторических наук. Помнится, архимандрит Иоанн (Маслов), строгий очень, преподавал литургику. Я считал, что я литургику знаю на 5 и даже на 6, а он мне доказал, что я её не знаю, потому что он любил спрашивать многое наизусть. Он долго не разговаривал, вообще из группы у очень многих не принимал экзамен. Его потом за это, по-моему, и отчислили от преподавательства. Так что, в первый раз сдать литургику не получилось.  Но на следующий раз я приехал пересдавать и, естественно, сдал её на пятерку.

Как сложилась жизнь Вашего брата и сестры?

Мой старший брат закончил техникум, отслужил в армии и сразу поступил в политехнический институт. Два года проучился, бросил институт, экстерном закончил Ленинградскую семинарию, в те годы, когда ректором был действующий сегодня Патриарх. Но потом он влюбился в женщину с ребёнком, женился и не смог стать священником. Мама тогда сильно плакала из-за этого. Но он остался в Церкви. Он работал всё время иподиаконом при всех архиереях, старостой Успенского собора и заведующим складом епархии.

Моя сестра поняла от мамы, что спасение в жизни семьи – это молитва женщины. Она так же, как мама, воспитала своих детей в вере.  Её дети знают, что без Бога нельзя жить. Имеют молитву вечернюю. И по праздникам приходят, причащаются уже со своими внуками.

У меня есть младший сын, отец Алексий, он уже почти 15 лет со мной служит. Он правнук владыки Онисима. А его дети, которые тоже ходят с ним в церковь, уже праправнуки владыки. И если Бог даст, они тоже пронесут имя Православия в своих сердцах.

[1] митрополит Серапион (Фадеев), (1933 – 1989)