ФИО: протоиерей Валентин Голиковский

Год рождения: 1950

Место рождения и возрастания: посёлок Ильинский, Сахалинская область

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: Ленинградская духовная семинария, академия, кандидат богословия

Место проживания в настоящее время: станица Ольгинская Аксайского района Ростовской области

Дата записи интервью: 19.09.2024

Беседу проводил Пивоваров Иван Андреевич, студент 3-го курса, сотрудник Медиа-центра Донской духовной семинарии.

Отец Валентин, расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, о Вашем детстве и юности.

У меня семья была атеистическая. Отец был заместителем директора завода на Сахалине, в городе Углегорске. Завод выпускал отбеленную бумагу, офсетную и простую бумагу для внутреннего рынка. Белая, качественная бумага шла на экспорт, в частности, в Японию. Мама у меня занималась торговлей, была руководителем. Бабушка была очень образованная женщина, закончила гимназию с золотой медалью. У нас была хорошая литература, хорошая библиотека. Можно было приобрести книги по талонам. Я всех классиков прочитал тогда. Бабушка, кстати, родившаяся в Китае, мне привила любовь к книгам. Может быть, это было первой ступенью моего будущего духовного развития. Уже потом у меня появилась не только интеллектуальная, но и духовная потребность узнать больше о вере, о религии. Я стал интересоваться. В молодости я занимался серьёзно спортом, я был кандидатом в мастера спорта по вольной борьбе. Семья у нас была спортивная. О Боге мы вообще не говорили. Бабушка только говорила так, слегка. И то, что я получил базовое образование, мне помогло разобраться во всём.

А как Вы к Церкви пришли? Как Вы встретились с церковным миром?

Сначала я посещал тайный молитвенный дом в Углегорске. Собирались верующие, пять-шесть человек, и я собирался с ними. Вот такая группа. Мы ходили по одному, чтобы нас не вычислили. Мы собирались, читали Евангелие, молились. И после этого я решил, что надо креститься. Я принял крещение сознательно. Это было личное решение и убеждение. Это было в 1970 году, мне было тогда 19 лет. Я хотел креститься, хотел быть верующим человеком. И я предпринял поездку, родители не знали, я поехал на пароходе в Хабаровск, зашёл в Никольский собор, настоятелем был тогда известный священник отец Николай Сальчук[1]. Я подошёл к нему и сказал: «Я хочу креститься». Я уже знал Евангелие, всё рассказал. Он сказал: «Ну что ж, мне сейчас немного некогда, времени мало, вот отец Орест, он тебя покрестит». И я принял крещение у отца Ореста, не знаю его фамилию. Это был молодой священник, недавно принявший сан. Я сказал, что хотел бы поговорить с владыкой Иркутским и Читинским Вениамином (Новицким) и, может быть, послужить ему для Церкви Христовой. Отец Орест мне сказал, что владыка приедет на праздник святителя Николая в мае, и говорит: «Будет у Вас возможность, приезжайте». Я приехал, с владыкой Вениамином переговорил, он меня охотно принял и сказал: «Если есть желание, приезжайте ко мне в Иркутск, я Вас жду». Вот так начался мой жизненный путь уже в Церкви. Я решил посвятить свою жизнь служению Церкви уже в таком возрасте. Хотя были большие перспективы, я мог закончить институт иностранных языков, потому что я хорошо знал немецкий язык, моя бабушка хорошо говорила на немецком языке, у нас была хорошая литература, и я планировал, что закончу институт, а потом уже как-то определюсь. Отец меня пристроил ремонтировать приборы, следить за их работой. И тогда узнали, что я верующий. Конечно, насмешки были, прессинг был от некоторых рабочих, специалистов. Когда чаша терпения была переполнена, я положил комсомольский билет на стол, сказал: «Я идейно с вами не согласен, потому что вы говорите одно, а в реальности делаете совсем другое». И вот тогда это сыграло зловещую роль в моей судьбе, потому что мне дали такую характеристику, что я чуть ли не черносотенец. Это мне не дало поступить в институт.

Вас не взяли изначально?

Да, из-за этой характеристики. У меня был ещё техникум, который я с красным дипломом закончил. Я был специалистом, мастером по ремонту деревообрабатывающего оборудования. Я мог станки ремонтировать, руководить. А больше я ничего не закончил, мне не дали учиться. Основное моё образование – это духовная семинария и академия.

Расскажите, пожалуйста, когда и как у Вас появилась мысль посвятить свою жизнь служению в священном сане?

Я пошёл в семинарию не из-за куска хлеба, а по убеждению, вот это самое важное. Если этого нет, то смысл какой? Твоя деятельность явно не даст плодов Церкви и людям. Надо идти только по убеждению. Владыка Вениамин меня взял в иподиаконы в знаменитом Знаменском соборе и его келейником личным я был. Сначала я думал сразу поступить в семинарию, но меня забрали в армию. Я отслужил два года в советской армии. И потом, после армии, я решил, уже окончательно поступить в семинарию. Я учился в Ленинградских духовных школах.

А как близкие отнеслись к Вашему выбору? Были сложности?

Это отдельный вопрос. Были сложности. Когда я уже уезжал с Сахалина, отец сделал всё, чтобы меня удержать. Он отобрал у меня сумку с документами и прочим. Я остался в одном болоньевом плаще, тогда было модно. У меня был военный билет, паспорт и 14 рублей. Я на корабле переправился в Хабаровск, оттуда уже в Иркутск. Но после того, как я уехал, их начали трясти из КГБ. Отца чуть из партии не вышибли, хотели лишить партийного билета. Маму тоже. Как-то они удержались, связи были хорошие, но трясли хорошо. И они молчали много лет. Они боялись даже со мной общаться, понимаете? И только когда прошло где-то уже 3-4 года, мама взяла трубку, мы с ней поговорили впервые. Они боялись, потому что их там очень сильно прессовали вплоть до изгнания с работы.

Из-за прессинга они боялись с Вами общаться? А так они на Вас обижены не были?

Нет. Они приняли мой выбор, но из-за того, что были такие осложнения со стороны властей, они очень мало общались со мной.

Батюшка, скажите, пожалуйста, каким был Ваш путь поступления в духовную школу? Кто давал Вам рекомендацию, и были ли внешние препятствия?

Мне дал рекомендацию сам владыка Вениамин, епископ Иркутский и Читинский, он был очень дружен с Патриархом Алексием (Симанским). Он был Полтавским епископом, очень молодым, 29 лет ему тогда было. Архиепископ Пантелеимон (Рудык), он был наместником Почаевской лавры, был с ним в хороших близких отношениях. Потом владыка Пантелеимон уехал в Канаду, а владыка Вениамин остался. Он нелёгкую жизнь прожил, прошёл большие испытания, отсидел в тюрьме 16 лет, работал на угольных шахтах, лесоповалах. Ему инкриминировали сотрудничество с Германией, с фашистами киевскими. Но это не так. Он потом мне говорил, что благодаря своей инициативе он сохранил кафедральный собор Киева. Немцы хотели его взорвать, а он дал указание, чтобы туда ввезли архивные документы. Немцы – педанты, пока разбирались, наши войска подошли. Это было 6 ноября 1943 года. Генерал Ватутин командовал Первой украинской армией, Киев был освобождён. Даже это ему не было оправданием, 16 лет он отсидел, от звонка до звонка. Когда он вернулся в телогрейке к Патриарху, они обнялись, они уже были хорошими друзьями, и владыка получил ссыльную кафедру – Иркутскую и Читинскую. Владыка Никодим (Ротов) (это мой второй авва, он меня рукополагал во диакона) прекрасно знал его и очень уважал как старца, как молитвенника, как очень умного человека, потому что он ещё до того, как отсидел в тюрьме, был проректором Варшавского института, он был учёным мужем.

Когда владыка Вениамин дал мне рекомендацию, я поехал, сдал блестяще все экзамены. И вдруг узнаю, что я не прошёл по конкурсу. Почему? Я, собственно говоря, был удивлён. И владыка Мелитон[2], тогдашний ректор, мне сказал тогда: «Ты, наверное, болтал что-нибудь в армии». Я говорю: «Ну да, я в армии защищал Церковь». Меня вызывали «на ковёр» к самому начальнику Особого отдела КГБ, мы с ним разговаривали. Я защищал Церковь. На его слова, что Церковь – это уже отживший институт, скоро её закроют, я приводил аргументы, говорил о полезности того, что сделала Церковь для народа, что в Отечественную войну Церковь проявила высочайший патриотизм. Даже танковая дивизия была куплена, и эскадрилья была приобретена за счёт Церкви. Такой был подарок нашим воинам. В армии меня после этого повели на экспертизу, чтобы доказать, что я сумасшедший. Меня привезли в Читу, чтобы проверить, здоров ли я психически. Я понял, что решалась моя судьба, что мне хотят дать «волчий билет», показать, что я психически больной человек. Благодаря врачам, которые были на комиссии, этого не случилось. Они сказали: «Да это здоровый человек! Вы что делаете?!» Здравый смысл возобладал, и я вернулся. Это было одной из причин того, что я не поступил. Я приехал в Иркутск и ждал.

Тогда был замечательный инспектор семинарии отец Владимир Сорокин. Сейчас все преподаватели, которые были, ушли в вечность. Он один остался в живых, ему 85. Все ушли. Было тридцать человек, выдающиеся личности, можно вписать биографии этих людей золотыми буквами в анналы истории… И вот отец Владимир мне сказал: «Ты приедешь домой, если будет вакансия, мы сразу дадим тебе телеграмму». Ну я ждал, ждал, уже был ноябрь, и вот владыка Вениамин говорит: «Ну-ка дай телеграмму». Я дал телеграмму, приходит ответ: «Приезжай!» Я приехал, и Вы знаете, кто меня встречает? Говорят: «Сейчас с Вами поговорит владыка Никодим». Я вообще ошарашен был. Такое было недоумение: владыка Никодим (Ротов) со мной будет говорить! Он меня принял, впечатления остались самые благоприятные об этом великом человеке. И он стал для меня аввой, то есть моим руководителем. Мы долго с ним говорили, ходили по некрополю. Он любил ходить ночами по некрополю в лавре. Мы с ним о многом откровенно говорили, он просто меня изучал. Ну и на третий день он мне он мне открывает дверь и говорит: «Ты принят в семинарию. А я хочу, чтобы лет через пятнадцать ты мне открывал эту дверь и был в митре». Владыка видел меня монахом. Он хотел, чтобы я был епископом. Но я выбрал другой путь, я женился.

А были ли у Вас мысли о монашестве?

Да, были. Были, как у любого, наверное, семинариста. Я думал, когда с владыкой общался ночью: «Всё, я буду монахом».

Так вот, я поступил в семинарию благодаря владыке. Я не знаю, как он это смог сделать. У нас уполномоченный был Жаринов. Очень жёсткий был, военный человек в отставке. Как он с ним договорился? Я думаю, что только авторитет владыки сыграл роль, он был Патриаршим экзархом Западной Европы, возглавлял делегацию Всемирного Совета Церквей. Это величина, известный в мире иерарх Русской Церкви, которого очень уважали многие. Наверное, вот это сыграло роль. Если бы не владыка Никодим, я бы не поступил. Он сыграл просто огромную роль в моей судьбе. Если бы не владыка, как сложилась бы моя жизнь, трудно даже представить. Я, конечно, оставался бы в Церкви, понятно. Но видеть себя в качестве священника без образования я сам не желал. Владыка Вениамин, конечно, рукополагал всех, были такие случаи, поскольку Иркутская епархия была ссыльная. Кто не поступал в семинарию, кому давали отлуп, всем говорили: «Идите к владыке Вениамину, он всех примет!» Епархия гигантская, нужны были священники на приходы, и он рукополагал. Но я себя не видел в такой роли. Я говорил: «Владыка, ну как я буду священником, не имея образования?» Я страшно хотел учиться! И вот мечта моя сбылась, я начал учиться в семинарии.

Я был, кстати, не только студентом, я был ещё личным «исполатчиком» владыки Никодима. Мы пели трио. Я был первый тенор, второй был Богдан Карпович с Западной Украины и отец Сергий Торопцев, он был Патриарший протодиакон. Вот втроём мы пели. Так, как мы исполняли, я могу сказать с гордостью, уже давно никто не исполнял.

А музыкального образования у Вас нет? Вы просто пели в академии, в семинарии?

В музыкальной школе я учился по классу вокала и фортепиано. Я ноты хорошо уже знал. У меня был очень серьёзный, хороший голос, я занимался вокалом пять лет. Там хорошие у нас были преподаватели. Голос мне ставил Ильинский, ученик Лемешева, я прошёл полный курс вокала. Так что я был одним из вокалистов, солистов духовной академии. На концертах, на которые приезжали министры, я пел «Аве, Мария» и другие вещи исполнял. И я также пел в архиерейском хоре, такая была маленькая капелла, владыка часто служил при академии, был хор, руководил Анатолий Елецких, ныне владыка митрополит Ионафан.

Когда я поступил, мне было 23 года. Это много для семинарии, поэтому я спешил, стремился скорее закончить семинарию, поступить в академию и закончить её. Я сразу закончил за полгода первый курс, потом сразу на третий курс меня перевели, а с третьего – на первый курс академии. Я закончил за четыре с половиной года вместо восьми лет. У нас это практиковалось: если ты можешь, можно было переводиться с курса на курс.

В 1974 году ректором стал владыка Кирилл, нынешний Святейший Патриарх, который начал проводить более серьёзные масштабные реформы. Владыка вызывает меня: «Ну что же, ты поступил на первый курс с третьего. Будешь все экзамены сдавать мне за четвёртый курс семинарии». Я пришёл к нему, и кроме греческого и латинского он всё у меня принимал, на немецком мы с ним поговорили. Он мне поставил все пятёрки. И владыка же рукополагал меня во священника в Выборге. Старинный город, Выборгский собор, построенный на средства Суворова, кстати. Я там принял, священный сан, это был 1979 год. А владыка Никодим меня рукоположил в сан диакона в 1976 году в Троицком соборе лавры. В 1978 году мы узнали о безвременной кончине нашего владыки митрополита, он скончался в Риме.

Батюшка, поделитесь, пожалуйста, своими воспоминаниями об академии и семинарии, о преподавателях, питании, дисциплине, послушаниях, общении со студентами и преподавателями в годы студенчества.

В то время, когда я поступил, владыка Никодим подобрал целую плеяду хороших преподавателей. Многие из них закончили семинарию и академию и там стали преподавателями, а некоторые уже имели хорошее образование. В частности, могу назвать отца Михаила Сперанского. Он имел образование дореволюционное, был доктором церковной истории. Успенский Николай Дмитриевич, тоже маститый уже, старый, имел образование хорошее и светское, и духовное. Это был один из лучших литургистов мира. Архиепископ Астраханский Михаил (Мудьюгин) преподавал основное богословие. Замечательный догматист протоиерей Ливерий Воронов, учёный муж, блестящий педагог и действительно хороший, серьёзный учёный, внёсший вклад в развитие догматического богословия. У него замечательные есть труды. Владыка Мелитон, архиепископ, он сам был ректором, тоже хороший был преподаватель и учёный. Отец Владимир Сорокин был инспектором семинарии, преподавал Новый Завет, он тоже автор учебников, замечательный педагог был. Отец Георгий Тельпис был, новозаветник, тоже замечательный преподаватель. Александр Матвеевич Матвеев преподавал нам нравственное богословие, магистр богословия, замечательный преподаватель. Протоиерей Иоанн Белёвцев преподавал историю Русской Церкви. Замечательный преподаватель, знаток истории Русской Церкви, он знал всю её досконально!

Конечно, я отмечу ещё самого нашего иерарха, митрополита Никодима (Ротова), который у нас вёл курс истории Русской Церкви в академии. Это что-то! Владыка Никодим, это палата ума, пылающая огромными знаниями, уникальной памятью. Вот просто поражаюсь, даты все почти знал владыка, все нюансы знал. Мы с радостью слушали его лекции, можно его было бесконечно слушать. Он был очень взыскательный и строгий педагог. У него был особый метод преподавания. Он слушал студента, если ты попал в точку, мыслишь правильно – всё, достаточно. Значит, ты изучал материал, знаешь предмет.

Также был брат Святейшего Патриарха Кирилла, протоиерей Николай Гундяев. Он преподавал патрологию, он знал прекрасно этот предмет. У него тоже очень интересно было. Ведение бесед, преподавание и опрос.

А раньше там была ещё более была серьёзная плеяда преподавателей, я их не застал.

У нас очень хорошая была подготовка. Это были мощнейшие, просто мощнейшие педагоги. Это очень грамотная подборка, Владыка Никодим умел убеждать людей, он мотивировал их во всех отношениях, поощрял их, давал им карт-бланш для их творческой деятельности.

Отношения между преподавателями были замечательными. Хотя между преподавателями не было большой дружбы. Я потом уже понял, что просто немножко друг друга опасались, боялись сказать лишнее. Потому что были и осведомители. Поэтому такого братства, корпоративности в среде преподавателей не было. Хотя очень хорошо относились друг к другу и прекрасно относились к студентам. Было замечательное отношение, всегда могли помочь, объяснить и так далее.

Что касается отношений между студентами, тоже общались, отношения были хорошие, не было каких-то эксцессов. Общение было по интересам. Все были одержимы идеей закончить семинарию и академию, если кто выбрал академию, стать священниками и служить Церкви Христовой.

График был очень плотный. Дисциплина была строгой, проверяли нас строго. Тогда в нашей альма-матер был звонковый режим. Утром звонок, где-то в 7 утра. Мы приводили себя в порядок, шли на молитву, она продолжалась 30 минут, потом завтрак, после завтрака сразу шли занятия.

В два часа всё заканчивалось, обед, дальше самостоятельные занятия: кто на вокал, кто на репетиции. У нас ещё был регентский класс серьёзный, которым руководил, кстати, Успенский Николай Дмитриевич, он был специалистом в этой области. Оттуда выходили замечательные преподаватели и специалисты, будущие регенты. В частности, там заканчивал регентский класс владыка Феофан[3]. Были кружки, например, кружок декламации. Учились правильно читать «Апостол», Евангелие. Как правильно взять ноту, с которой начать, исходя из диапазона твоего голоса и так далее. Этот курс прошли даже владыка Никодим и владыка Кирилл. Был также кружок английского и немецкого языка, мы их посещали.

Было у нас и свободное время, когда мы могли выйти в город, прогуляться. Академия тоже уделяла внимание досугу студентов. Были театры, были концерты. Можно было спокойно пойти на концерт, пойти в какой-то театр, причём билеты были бесплатные. Академия брала на себя все расходы. Монастыря у нас не было, лавра ещё не действовала. Я занимался вокалом, читал книги, уезжал в город, у меня был номерок для «публички», и там я интересовался работами, читал литературу на темы, интересующие меня. В свободное время гулял по городу.

В половине одиннадцатого двери закрывались, если кто-то остался вне по каким-то причинам – пиши объяснительную. На первый раз, может быть, простят, если будут аргументы нормальные. Можешь получить «тропарь» так называемый, вывесят тебя на доске. А можешь и вылететь из семинарии. Всё было строго.

У нас была череда по классам. Утром и вечером пели и читали на службах. Те из студентов, кто принял сан, совершали богослужения. Это были общие для всех послушания.

Что касается питания, было время, когда очень скудным было питание. Потом было улучшено. При владыке Кирилле уже было очень хорошее питание, полноценное. Мы не жаловались.

Семинарию и академию Вы окончили с отличием?

Да, с отличием. После этого мне дали направление в аспирантуру. Я уже был женат. Супруга моя, Светлана Алексеевна, урождённая Стаднюк, была родная племянница отца Матфея Стаднюка, известного протопресвитера, настоятеля Елоховского собора. Он был секретарём Святейших Патриархов Пимена и Алексия Второго. Величина серьёзная, очень почитаемый, известный человек, который скончался не так давно, 94 года было ему.

Расскажите, пожалуйста, об обстоятельствах приходской жизни. Были ли особенности и сложности взаимодействия с государственной властью?

В аспирантуре я не стал учиться. Поскольку моя жена была туапсинка, она там родилась, я приехал к владыке Краснодарскому и Кубанскому Владимиру (Котлярову). Владыка взял меня в собор, и я семь лет был у него ключарём собора. Верой и правдой служил.

Здесь я почувствовал сильнейший прессинг со стороны властей, очень серьёзный прессинг. Внешне было всё хорошо, а внутренняя атмосфера была тяжёлой. Во-первых, батюшки боялись говорить проповеди, просто читали. Я не читал. Говорил более-менее серьёзные проповеди. Во-вторых, постоянно у владыки были столкновения с уполномоченными. Он много ездил по заграницам, участвовал в конференциях всевозможных серьёзных. Всё-таки это была величина, с ним считались. Ему удалось убрать уполномоченного тогда. Но встал другой уполномоченный, Гаевец Михаил Трофимович, ветеран, генерал КГБ в отставке. Жуткий человек, очень резкий по отношению к нашей Церкви. Старосты полностью подчинялись властям и докладывали обо всём. Если я мог кого-то покрестить, это вычислялось, бралось на заметку. Поскольку владыка был в постоянной конфронтации с уполномоченными, я, даже будучи ключарём собора не мог крестить. Это было просто небезопасно, я мог лишиться регистрации, а владыке нужны были преданные люди, я не мог позволить себе вольничать. Поэтому мало кого я крестил, только на дому.

Это был 1986 год. Меня прессовали уже сильно, вызывали даже к уполномоченному. Я захожу, у него ещё один был такой Старостин, тоже полковник в отставке. Он мне такие слова говорил: «Я таких, как Вы в 1937 году расстреливал!» Прямо в глаза, тет-а-тет. Я говорю: «Вот Вы на своём месте? И я на своём месте. Я делал то, что мне владыка говорил. Я делал то, что мне говорила Церковь, исполнял все поручения своего святителя». Я отстаивал позиции свои. Вопрос стоял о лишении регистрации, но обошлось только угрозами.

Потом владыку перевели на Псковскую епархию. Но он и активно начал действовать: строил храмы, проводил реставрацию Псково-Печерского монастыря. Много положил сил.

А я остался. Владыка меня звал, но у меня же дом был в Краснодаре. Приехал митрополит Исидор (Кириченко), а он был у нас заместителем инспектора по воспитательной части, он прекрасно знал меня. Я сказал ему: «Владыка, если я буду служить у Вас, я Вам наврежу, потому что меня все знают, я уже одиозная фигура. На Вас будут не очень хорошо смотреть уполномоченные. Лучше мне какой-то другой приход дайте». Он говорит: «Выбирай, есть пять приходов». Я взял приход станицы Калининской, деревянный храм, отреставрировал его и пять лет на этом приходе служил.

На приходах тоже была такая жёсткая жизнь. Вот один штрих интересный из жизни моей паствы. В 1980-е годы была Афганская война, я её застал. Что удивительно, людей был полный храм. Люди молились за своих сыновей, за своих близких. Даже стенания были: «Господи, дай им выжить! Господи, дай им сохраниться! Дай им, Господи, вернуться!» Сегодня серьёзные вещи происходят в стране нашей, льётся кровь, а храмы пустые. И сельские храмы пустые, и городские. Придите в храм, помолитесь Господу, чтобы ваши сыновья, мужья вернулись с фронта. Ведь мы находимся в очень серьёзном положении, во всех отношениях. Всё меньше остается в душе места Христу. Ментальность поменялась. Люди стали более приземлённые, потребительская точка зрения преобладает. Люди стали меньше думать о духовном. Мы видим, что есть реальный кризис веры, и в Европе, и в России.

В 1993 году владыка Владимир (Котляров) меня взял уже в Ростов, он стал вновь митрополитом Ростовским и Новочеркасским. А в 1995 году владыку перевели. Патриарх Алексий просил его на Ленинградскую вдовствующую кафедру. Там владыкой был митрополит Иоанн (Снычёв), после его смерти искали кандидатуру. Владыка забрал меня в Петербург. Сначала я был в Петербурге ключарём кафедрального собора, а потом стал ключарём Владимирского собора митрополичьего. Поработал где-то пять лет в общей сложности и приехал сюда, потому что у меня очень сильно заболела моя дочь родная раком, и мне нужно было ближе быть к ней. Вот вкратце моя судьба, моё служение, моя жизнь в Церкви.

Как Вы относились к антирелигиозной кампании и пропаганде научного атеизма?

Мне больно было, когда я видел эту пропаганду антирелигиозную, очень примитивную, кстати, которая влияла на массы людей, их оболванивала. Она была очень примитивной и очень агрессивной. Конечно, я болезненно, остро реагировал и многим людям, которые мне встречались, объяснял ложность этих идей, в противовес приводил примеры из христианства, из Евангелия. Я говорил, что без Бога построить новое вавилонское общество невозможно. Это невозможно, потому что там нет Христа. Поэтому любая такая система, цивилизация обречена на вымирание.

А посещали ли Вы в качестве туриста или паломника святые места?

Я посещал Валаам, Соловки, Пюхтицы, Троице-Сергиеву лавру, Печоры. Был очень дружен с архимандритом Алипием (Вороновым). Он мне дал несколько очень ценных советов, как быть в Церкви, как сохраниться в Церкви. Он говорил: «Ты должен отдать жизнь без остатка». Когда я уже был студентом, он мне как-то вопрос задал: «Как Вы думаете, молодой человек, счастье для Вас – это что?» Он меня врасплох застал. Я подумал и говорю: «Ну счастье – это достойно жизнь прожить, быть хорошим пастырем». Он говорит: «Знаете, вот артисты считают, что счастье для артиста – это сыграть роль Гамлета и умереть от разрыва сердца. А счастье для священника – это прожить 90 лет, достойно прослужить, причаститься и умереть у престола. Это счастье для священника».

Отец Валентин, каково Ваше представление о положении Церкви в Советском Союзе?

Могу сказать в двух словах. Это была Церковь молчания. И только такие иерархи, как владыка Никодим (Ротов), владыка Владимир (Котляров) и другие защищали и отстаивали её, говорили о её величии. Слышался голос этих иерархов. И к этому голосу прислушивались люди. Не только верующие. Потому что много людей из интеллигенции им очень симпатизировали и поддерживали явно и негласно.

[1] протоиерей Николай Сальчук (1920 – 2015).

[2] Архиепископ Мелитон (Соловьёв) занимал пост ректора Ленинградской духовной академии с 25 июня 1970 года по 26 декабря 1974 года.

[3] архиепископ Феофан (Галинский), (1954 – 2017).