ФИО, сан: протоиерей Василий Марченко

Год рождения: 1960

Место рождения и возрастания: г. Витебск, Белорусская ССР

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: кандидат богословия

Место проживания в настоящее время: г. Ярославль

Дата записи интервью: 12 марта 2025 г.

Беседу проводили иерей Дионисий Цыбуляк, старший индивидуальный наставник Ярославской духовной семинарии, Нинцев Григорий, студент Ярославской духовной семинарии.

Батюшка, расскажите, пожалуйста, о своей семье. Была ли она религиозной? Каково было отношение Ваших родных к Церкви? Равнодушные они были или практикующие? Бабушка, может быть, была религиозна?

Конечно. С бабушки и начнём. Родился я в 1960 году 23 мая. Это период правления Хрущёва Никиты Сергеевича. При Хрущёве, как известно, были ужесточённые гонения на Церковь. Родился я в городе Витебске — это Белоруссия. Белорусская ССР. Могу сказать одно предложение, очень важное. Оно в том заключается, что это была самая атеистическая республика. Ни в одной советской республике не было таких гонений на Церковь, как в Белоруссии. В Белоруссии, трагически пострадавшей во время Великой Отечественной войны, было уничтожено очень много храмов, монастырей, то есть практически старины не осталось. Единственное, на что пошли советские власти, – разрешили в каждом областном центре, а всего их в Белоруссии шесть, иметь по одному храму. Исключение было сделано для Минска, там было три храма, поскольку это столица и довольно-таки густонаселённая. В Витебске, где я родился, население порядка двухсот пятидесяти – трёхсот тысяч, но в то время было поменьше на несколько десятков. Храм был один. Он находился в бывшем Свято-Троицком Марковом монастыре. От монастыря осталась только одна церковь – Казанская. Вот она и была одна на весь город.

Естественно, эти атеистические забеги, особенно во время Хрущёва, дали свои плоды. Люди старались церковь практически не посещать. А если необходимо было посещать – крещение ребёнка (о венчании речи не было вообще), отпевания, тогда находили какие-то окольные пути. Как правило, это были пожилые люди, которые брали на себя ответственность быть участниками таинств, например крещения. Родители стояли за забором, а бабушки, дедушки, не смущаясь, могли предъявить свои документы. Они, не стесняясь, называли себя бабушками, либо крёстными. Данные участников Таинства Крещения заносились в огромную амбарную книгу, не церковную, естественно, а от облисполкома. Таким вот образом это всё имело место быть.

Церковная жизнь была придавлена. Она не имела распространения и фокусировалась только на территории храма. За пределами храма слово Божие, вообще слово проповеди было под строжайшим запретом.

Ну вот, я родился в 1960 году в мае, а накануне Василия Великого, 13-го числа, меня крестили в церкви Казанской иконы Божией Матери благодаря бабушке, матери отца, которая была прихожанкой этого храма. Она, естественно, не могла допустить, чтобы её внук не был крещёным.

Родители: мама – воспитательница детского сада, отец работал на стройке. Они, естественно, были людьми, далёкими от Церкви. Я не говорю, неверующими, что вы? Тем более, бабушка жила с нами. Она устанавливала жёсткие порядки. Все крестились перед едой. Хотя бы. Это бытовое Православие, если так можно выразиться. Отношение к Православию именно бытовое. Но тем не менее. Бабушка очень строгая была, держала всех в кулаке. И практически благодаря бабушке я стал ходить в церковь. Это было, наверное, где-то лет до пяти или шести, детский сад. Бабушка меня регулярно причащала. Родители были не против. Поэтому не надо, собственно, возводить поклёп на людей того времени. Я имею в виду, на молодых, зрелых людей. Это было чревато большими неприятностями, по работе прежде всего.

То есть причина связана с тем, что они могли лишиться работы?

Конечно, но не просто так. Увольняли тогда либо по собственному желанию, либо по статье. По статье уволить невозможно, если работник хороший. По собственному желанию можно вынудить. А каким образом вынудить? Понизить в звании, в должности, перевести на менее квалифицированную работу. То есть дать человеку понять, что он – фигура нон грата в этом рабочем коллективе. То же касалось и обучения в высших учебных заведениях. Если ты декларировал себя как человек верующий, все двери были для тебя закрыты. Максимум, на что ты мог рассчитывать, – это ПТУ, причём не самого высокого уровня. То есть, это был такой негласный запрет.

А на чём тогда основывалась такая боязнь у людей?

Это страх 1930-х годов. А потом память пережитой войны. Когда люди, собственно, понимали, что их жизнь и свобода зависят не столько от них, сколько от партии, государства, которое сформировало армию, от армии, которая воюет, и так далее. Армия, собственно, была авангардом, то есть политработа там была поставлена на уровне. Люди возвращались после войны. Ну и представьте себе, какое было отношение к религии и Церкви после беседы с политруком. Тем более, Беларусь шерстили. Почему, собственно, велась эта атеистическая пропаганда? Там был ещё один такой нюанс. Белоруссия — это партизанская республика. А поскольку это партизанская республика, то с вами будут очень хорошо и серьёзно беседовать люди из компетентных органов. Армия – всё понятно: какие-то войска, где вы служите, взвод, рота, бригада, полк, дивизия. Партизан — это такой непонятный элемент. Вот эти неуловимые группы и заставляли спецорганы относиться к ним пристальней и работать с ними. А религиозный фактор исключать было нельзя ни в коем случае. Почему? Потому что до 1917 года Белоруссия практически была вся в православных, униатских, католических храмах и синагогах. В Витебске, например, до 1917 где-то треть горожан составляли практикующие иудеи. Центр города был заставлен синагогами. Дальше шли униаты. И какая-то часть, южная часть Витебска, насколько я помню, где был Марков монастырь, — это были православные. Вот эту смесь необходимо было не то, что выкорчевать, а нейтрализовать. Религиозная сила, которую ещё умножьте на партизанское движение.

Батюшка, были ли у Вас дома иконы, книги, может быть, молитвословы?

Молитвослов был только у бабушки. Священного Писания не было. Евангелия не было. Только молитвослов. Икон старинных не было, только начала XX века, обычная штамповка металлическая или бумажные. Материал, из которого были сделаны иконы, оставлял желать лучшего. Ну и вспоминается такой случай в Троице-Сергиевой лавре. После войны монахи выходили и, подобно коробейникам, продавали иконы на территории лавры. И одна женщина сделала замечание по поводу качества икон. На что ей монах ответил: «Какие вы молитвенники, такие у вас иконы». Шутка такая популярная. Однако это отражает реальность того времени. Софрино не было. Откуда взяться иконам? Работали в основном кустари-одиночки, которые наряду с иконами делали открытки и фотографии разного содержания и потом их продавали в поездах. Поэтому, как говорится, из одного родника течёт и сладкая, и горькая вода. Но у Церкви не было хозяйственного управления, которое в тех условиях могло бы создать Софрино, где бы выпускали иконы, свечи и так далее. Свечи я не знаю, откуда брали. Самоделки, народ с руками. Свечи были восковые.

Батюшка, была ли дома практика молитв? 

Только у бабушки. Она, собственно, и практиковала регулярное чтение утренних и вечерних молитв, то есть правил.

Бабушка Вас научила молитвам?

Первая молитва «Богородице, Дево, Радуйся» – это самая простая молитва, которую я знал с детства, позже выучил «Отче наш». «Верую» очень поздно выучил, лет в 17. Практики молитвенной, в которой участвовала бы вся семья, не было. Только один член семьи. Ну и я рядом. Я не понимаю, о чём речь, бабушка не объясняет, потому что маленький ещё. Ну вот, такое воспитание. То есть это, можно сказать, косвенное воспитание, не прямое. Вот есть верующий человек… «Спаси себя и тысячи спасутся вокруг тебя». Собственно, этот принцип и исповедовался. То есть в семье кто-то обязательно был верующий. В любой белорусской семье. Да я думаю, и в России так было. На Украине, само собой. В Молдавии тоже само собой. Получалось, что освящается семья одним верующим человеком, который молится за всех. Секрет, пожалуй, того выживания и приобщения к Церкви. Косвенное приобщение.

Батюшка, наступили юношеские годы, взросление, учёба в школе. Вы себя позиционировали как христианина, как православного? Об этом знали Ваши одноклассники?

Ну что Вы, нет!

Дискуссии на религиозную тему или осуждение веры бывали в школе?

Да нет. Никакой антирелигиозной пропаганды не было, никаких атеистических уроков. Припоминаю только учительницу биологии в школе. Неразумная женщина. Девятый класс. Она преподавала биологию и рассуждала о зачатии Девы Марии, при этом громко смеялась, переводя разговор на неприличную тему. Рассуждала, как можно забеременеть, не зная мужчин. А чтобы нас усаживали за парты и читали атеистические лекции, такого не было. Это 1970-е годы. Это самая счастливая эпоха, наверное, в жизни нашей страны. Эпоха застоя. Когда всем всё по барабану. Какой-то там самиздат, люди что-то читают, прогремело имя Солженицына, интеллигенция в поиске. В Москве стали известны отец Александр Мень[1], философ Сергей Аверинцев[2]. Звучала ABBA в это время, 1976 год. Танцульки стали появляться, школьные дискотеки, но их не называли дискотеками. Молодёжь практически вообще никак не воспитывалась. Она жила с фигой в кармане, смеясь над тем, что происходило в стране. Над престарелым Леонидом Ильичом, выпускавшим книжки, которые мы изучали в старших классах: «Возрождение», «Малая земля», «Целина»…То есть, понимаете, идеология господствующая советская размягчилась до невозможности. Она превратилась в объект для насмешек. Это понимали и ученики, понимали и преподаватели, но все делали вид. Народ убедился в том, что каких-либо изменений не будет. И в идеологической сфере прежде всего. Гонений как таковых в то время уже не было.

Батюшка, когда у Вас произошло близкое знакомство с церковным миром? Через кого?

Я как раз болел. 16 лет, девятый класс. Воспаление лёгких, по-моему, было. Где-то две или три недели, помню, не посещал школу. На второй неделе, поскольку время было, я решил его чем-то заполнить. Храм был от нашего дома километрах в полутора-двух. Я пришёл, служба совершалась в ежедневном режиме. Утро – вечер, утро – вечер. Духовенство там было. Вот я стал ходить, и мне понравилось. Хотя сейчас, оглядываясь назад, не могу понять, что там могло понравиться. Храм небольшой, по типу наших зимних храмов, белый, не расписанный. Там одна фреска: Спаситель протягивает руку тонущему Петру. И в алтаре несколько фресок. Он не поражает ничем. Но пение хорошее. Пение там замечательное, потому что хором управлял заштатный священник, которого вынудили выйти за штат. Места ему в Витебске не нашлось, а в деревню он уезжать не хотел. А куда уезжать в деревню? Там нет храма. И он переквалифицировался в регента и управлял хором. Отец Пётр, Царство ему Небесное, сам был замечательным тенором и талантливым педагогом.  Но я не читал, не пел. Меня не подпускали к этому. Мне понравилось ходить, и я стал ходить.

А потом у меня произошла встреча с нашим легендарным отцом Геннадием Дзичковским[3], настоятелем Казанского храма в Витебске. Почему говорю легендарным? Потому что у нас в Ростово-Ярославской епархии Дзичковские — это был целый священнический клан. Порядка девяти священников у нас служили. А отец Геннадий тогда служил в Витебске. Замечательный человек, светлая голова, всего боялся. Мы с ним познакомились, встретились, всё хорошо, прекрасно. Но при этом он сказал: «У меня могут быть неприятности». Ладно, дети приходят в храм с бабушкой, дедушкой… А вот если молодой человек или девушка самостоятельно посещают храм, неприятности будут не у них в первую очередь, а у священника. А если молодые люди приходят в храм регулярно – это уже вопрос к настоятелю. Мы с отцом Геннадием побеседовали, и он говорит: «Конечно, я рад тому, что ты посещаешь храм, неплохо было бы тебе и в хоре петь, и читать научиться». Всё прекрасно, хорошо. Но есть проблема. И она как раз в том, что у него будут очень большие неприятности. Я не просто хожу теперь в храм, а поднимаюсь на ступеньку выше. А если я войду в алтарь и буду подавать кадило, вопросы будут к настоятелю. То есть ходишь – и ходи, вот как статуя стоишь, молишься – и молись. Тем не менее, через месяц я получил в подарок от батюшки первую Библию, такую зеленую, патриархийную, и молитвослов.

Далее, в 9-м классе идёт приём в комсомольцы. Я решил вступить в комсомол. На это были две причины: после принятия в комсомол открывается возможность поступить в высшее учебное заведение. Если Вы не комсомолец, извините, значит, Вы не сознательный человек, вузу не нужен такой студент. И второе. Когда принимали в комсомол, то обычно спрашивали: «Что Вас побудило вступить в комсомол?» Ты бормотал что-то и формально считалось, что ты вступил в комсомол. И тут я произнёс речь. Я сказал: «Вы знаете, в уставе Всесоюзной Организации Ленинского комсомола чёрным по белому написано: «Борьба с религиозными предрассудками.» [Смеётся]. Я первый. Я первый, кто хочет бороться с религиозными предрассудками и суевериями в том числе». И говорю какой-то девице (там сидело 5 или 6 человек): «Вы можете мне дать определение суеверия?» Она сразу проснулась. Не они мне задают вопрос, а я задаю вопрос по поводу суеверий. И потом, как суеверия связаны с Церковью? Это, конечно, был фонтан! – «Конечно, Вы комсомолец, вот Вам билет и больше не приходите!»

Они ответили Вам на вопрос?

А дело в том, что комсомола как такового не было. Это была фикция. В мои годы, это середина 1970-х, комсомол уже не работал. Снимали разные идеологические фильмы, заставляли нас с классом ходить смотреть, например, «Юркины рассветы» и т.д. Но чем больше навязывали тему, тем больше было отторжение людей от этого комсомола. Он стал рассматриваться как организация, где дети высоких чиновников обретают посты, ничего не делают, занимаются пьянством и развратом. Есть фильм «ЧП районного масштаба» 1988 г. Вот там показано, как работал комсомол в те годы. Иначе говоря, к тому времени это уже были люди абсолютно без идеи. Никакого там Павла Корчагина или чего-то подобного. Комсомол стал ступенькой для карьеры. Вы поймите, что страна оказалась к 1991 году на пороге пропасти. Это путь в никуда, никакой идеологии не осталось.

Если вернуться немного назад, нужно сказать, что тяжёлым для Церкви было правление Хрущёва. Где-то с 1956 года Никита Сергеевич начал гонения на Церковь, с каждым годом усиливавшиеся. Её прижали так, что к 1961 году духовенство вздрогнуло. Потому что началась антирелигиозная борьба, атеистическая пропаганда, которая поставила вопрос: если мы, по словам Никита Сергеевича Хрущёва, строим коммунизм, который, по его же словам, должен осуществиться в 1980 году, и он обещал показать последнего попа по телевизору, то не пора ли начать гонение на Церковь? Чтобы к назначенному времени, начиная с 1960 года, за 20 лет Церковь вывести под корень. Давайте начнём! И начали. Под давлением состоялся Поместный Собор 1961 года, на котором настоятели лишились возможности быть председателями приходских советов из 20 членов, «двадцатки» так называемой. Теперь все полномочия передавались в руки людей, поставленных из райисполкомов, горисполкомов. Нужные, проверенные кадры. И тут, собственно, все вздрогнули. Почему? Потому что всё выводилось из-под контроля. Ты священник. Но ты всего лишь прикомандированный. Ты наёмник. Отслужил – большой привет. Чем живёт приход? Как живёт? Лучше не вмешиваться. У тебя будут неприятности. Потому что баба Маня стоит за прилавком и руководит всей жизнью прихода. Она знает всё.

Потом власти провели кампанию по отречению от Церкви. Когда священники, известные профессора академий стали отрекаться от веры. Под давлением или из других побуждений. Например, в Ярославле. Что у нас предлагали? За то, что ты отрёкся от веры, ушёл из Церкви и отказался от сана давали жильё. Таких было несколько человек. Они получили эти квартиры, написали статейки в «Северный рабочий» о том, что они отрекаются. Судьба их печальна. Потом, правда, люди понимали, что их использовали. Многие потом каялись и воссоединялись с Церковью.

Из-за такого давления начала складываться традиция тайных крещений на дому. Вместе с тем в этом был один позитивный момент. Открывалось поле для проповеднической деятельности. Во время подобных встреч священники беседовали с людьми на духовные темы, а они как овцы словесного стада внимали своему пастырю. Это было, однако, рискованно, потому что по законодательству проповедь вне храма запрещалась.

Ещё один эпизод из жизни Церкви, уже начала 1980-х. Появился у нас в Витебске сосланный диакон из Издательского отдела. Он занимался антисоветской литературой, интересовался историей Церкви 1930-х годов, гонениями на Церковь. Его отправили к нам в храм штатным диаконом. И вот 1983 год, Великий пост, он подходит к отцу Георгию Дзичковскому и говорит: «Отец настоятель, благословите проповедь». Получает благословение. Выходит – и проповедь о гонении на Церковь в 1930-е годы длится часа полтора. В общем, диакона сослали. Он отсидел ещё какой-то срок, написал несколько книг о гонениях на Церковь и новомучениках. После перешёл в Зарубежную Церковь. Его сделали протодиаконом. Отец Владимир Русак[4]. Вот как жила Церковь в начале 1980-х годов. Это говорит о том, что гонения шли волнами, то усиливаясь, то замедляясь.

Батюшка, как Вы пришли к тому, что решили обучаться в семинарии?

Дело в том, что здесь наступила вот такая патовая ситуация. Уже тогда, когда я стал ходить в храм, меня посещали мысли о священстве. Большое влияние на меня оказал отец диакон Юлиан Германович. Царство Небесное, великий человек. Человек здравый, совестливый, который меня стал снабжать литературой, прежде всего — подшивками Журнала Московской Патриархии. Я читал их от корки до корки, и уже к десятому классу у меня созрела мечта стать священником. Я часто посещал на дому отца Юлиана. Разговоры. Он как раз тогда учился заочно в Московской духовной семинарии. Я брал у него конспекты. В 10-м классе я эти конспекты уже штудировал, изучал. Особенно меня затронула тогда история Русской Церкви. Что, собственно, произошло? Произошло следующее. Поступить в семинарию я не мог, не имея либо белого, либо военного билета по правилам тех лет. Я колебался. Поэтому поступил сначала в Псковский пединститут на факультет иностранных языков. Проучился месяц и бросил его, потому что понял, что это не моё, что моё призвание — это семинария. Ну и ушёл в армию ещё через месяц. А после армии поработал на заводе. В семинарию поступил только в 1981 году. Пришёл из армии в ноябре 1980, а в августе 1981 были экзамены.

Сложно было поступать в семинарию, были ли препятствия?

К поступлению я был готов. Я знал все молитвы, чтение, пение. Дело не в экзаменах, а в том, что конкурс очень большой. Десятка три, может, больше. Но когда я поступал в течение полутора или двух недель, пока шли экзамены, в Витебске шла работа. Экзаменов там мало было. Проводилась работа на местах. То есть, Вы сдали какой-то экзамен. К примеру, общецерковную историю. Вам дают три-четыре дня отдохнуть, прийти в себя. А в это время у Вас на родине к Вашим родителям, друзьям, знакомым приходят люди из компетентных органов, из разных организаций, и стараются надавить на них, чтобы Вас отговорили от поступления. Поэтому экзамены шли неделю, две. То же самое случилось у меня. Мобильной связи нет, телефона нет. Ты не знаешь, что происходит дома. Сдаёшь экзамен. Находишься как в коконе. Информации у тебя нет. А там, оказывается, идёт прессинг. Приходили к нам спецслужбы под видом ЖЭКа. Какой-то «газовщик», старший лейтенант, провёл беседу на предмет вреда религии. Пришла целая комсомольская делегация, 3−4 человека, убеждали маму, терроризировали её. Это давление было у каждого поступающего в семинарию абитуриента. Но в конечном итоге произошло то, что произошло: я поступил.

Какова была причина такого преследования поступающих в семинарию?

Какая цель преследовалась? Прежде всего, ослабить интеллектуальный уровень. Чтобы окончившие семинарию выглядели убогими и слабыми интеллектуально. На это делалась ставка. Там и преподавателей шерстили, выбирали. Но когда я поступил, ситуация стала уже кардинально другой. В 1980-е годы шло ослабление со стороны органов власти.

Батюшка, расскажите о времени обучения в Московской духовной семинарии.

Замечательное время. Во-первых, резко вырос уровень образования. Ректором был владыка Владимир (Сабодан)[5]. Благодаря ему семинария расширилась в три раза. Например, первый класс – 30 человек. Он делает А, Б, В классы. Получается 90 человек. То же самое с академией. Плюс разные подсобки, помещения. Это в конце 1980-х годов произошло такое расширение. И никто не возмутился. Потому что к тому времени многие партийные советские деятели, начиная от Косыгина и его супруги, регулярно ездили в лавру, общались с монахами, с духовенством. Более того, стали помогать – не денежно, а продовольствием. У нас, например, постоянно были какие-то деликатесы. Приходили машины из Москвы с какой-нибудь ценной рыбой или мясом, с чем-то ещё. Поэтому в семинарии уровень материальный был замечательный, стипендия платилась, была одежда и всё прочее. Благодаря владыке Владимиру (Сабодану).

В числе преподавателей было много тех, кто прошёл ссылки, и фронтовиков. Я застал ещё то время, но они стали быстро уходить в 1980-е годы. Из тех, кто тогда преподавал, слава Богу, жив Алексей Осипов[6]. Помню Константина Скурата[7] и многих других профессоров. В 1980-е годы уже был сформирован костяк преподавателей от Бога.

Семинария в Ленинграде вообще гремела. Почему? Потому что владыка Никодим (Ротов)[8] был правящем Ленинградским, нынешний Святейший Патриарх ректором тогда был. Там ставка была сделана на знания, не на дисциплину, как у нас. Говорили так: в Ленинграде учатся, в Москве молятся. Московская школа была кузницей епископата.

Батюшка, кто-то из преподавателей Вам особенно запомнился?

Да все практически в той или иной степени. Вот недавно скончался протоиерей Алексий Ширинкин[9]. Это наш преподаватель пения. Ещё он преподавал немецкий язык. До этого работал в ГДР редактором какого-то нашего журнала. Немножко заикался. Отец Матфей (Мормыль)[10] как преподаватель. Это профессор, начнём с этого. Это талант. Преподаватель литургики и пения в семинарии. Человек Церкви. Про него рассказывать можно просто вечность.

Чем он запомнился?

Рядом с нашим курсом находился такой небольшой зальчик, и там телевизор стоял. А он был поклонник футбола, хоккея, бокса – спорта вообще. Вот он и приходил их смотреть. А кому нечем было заняться, тоже приходили смотреть эти программы телевизионные. Футбол особенно. Болеть с ним было интересно. Человек он эмоциональный, остро реагирующий на какие-то тонкие моменты. С юмором. Бесподобным юмором. А вообще, действительно, это человек, с которым можно было поговорить обо всём. О каждом преподавателе можно говорить очень долго. Жаль, что они уходят, они почти все в вечности уже.

Батюшка, и последнее. Расскажите о Вашем рукоположении. Вас сразу после окончания академии рукоположили?

Нет. Я окончил семинарию и продолжил обучение в академии. Но ушёл со второго курса. Почему? Потому что вступил в брак. Стал работать в Ярославской епархии, с владыкой Платоном (Удовенко)[11], у которого был иподиаконом. Тем более, я знал немецкий язык, а в Ярославль тогда по квоте, по разнарядкам чуть ли не еженедельно приезжали иностранные делегации, и надо было с ними общаться. Я работал у владыки референтом по приёму иностранных гостей. А в 1989 году, когда начались перемены и прочее-прочее, он говорит: «Все, Василий, хватит. Работа заканчивается, рукополагайся». И в 1989 году владыка меня рукоположил в диаконы к Яковлевско-Благовещенскому храму[12], а через год – во священники. Там я отслужил ещё два года, а с 1992 года стал настоятелем прихода храма Николы Мокрого[13]. В это время храмы стали отдавать во множестве. Духовенства катастрофически не хватало. Я позже экстерном закончил академию, потом написал кандидатскую диссертацию, стал кандидатом богословия. То есть у меня был перерыв в академической учёбе. Очно я закончил полный курс семинарии и два курса академии, остальное экстерном. 

Расскажите, пожалуйста, о работе с владыкой Платоном. Особенно с делегациями. С какой целью они приезжали? Познакомиться с Россией, с Церковью? Или просто посидеть, пообщаться?

Посидеть, пообщаться. Люди стали приезжать тогда, когда открылся железный занавес. А владыка Платон был в то время — фигура знаковая. Во-первых, он был первым заместителем председателя ОВЦС. Это отдел межцерковных отношений, «МИД». Во-вторых, он стал в 1990-е годы депутатом Верховного совета.

А почему делегации? Потому что Ярославль является столицей Золотого кольца. Поэтому каждую неделю были делегации. В мои обязанности входило, во-первых, заказать гостиничные номера, во-вторых, обеспечить гостей питанием, транспортом. Всё это надо было найти. Сопровождать, рассказывать, отвечать на вопросы. Затем надо было приготовить стол у владыки, организовать прощальные беседы или встречи. Затем надо было написать отчёт в ОВЦС – не владыке же его писать. Работа была напряжённой и вместе с тем интересной, потому что мы вступили тогда в 1989 год. 1987-1988 годы — это тотальный дефицит. В стране нечего есть, но к тебе приезжают люди…

Тут помог Михаил Васильевич Корнилов, уполномоченный наш местный по делам религий. Полковник КГБ в прошлой жизни, позже стал директором Ярославского банка. Был помощник у него, Владимир Геннадьевич Шатов. Легендарная личность. Он всех поразил, стал верующим и пономарём в Крестобогородском храме Ярославля[14]. Там и похоронен у алтаря. Михаила Васильевича я вспоминаю с благодарностью. Много мне помогал. Много сделал для открытия храмов в то время. У него карта висела с расположением храмов. Помню, как предлагал открывать в Варницах храм. Надо открывать приход, а священников не было. Духовенства не хватало. Всё стало кардинально меняться.

[1] Протоиерей Александр Мень (1935-1990), богослов, автор книг по богословию, истории христианства и других религий, основам христианского вероучения, православному богослужению.

[2] Аверинцев Сергей Сергеевич (1937-2004), российский филолог, культуролог, историк культуры (в том числе христианской), философ, литературовед, библеист, переводчик и поэт.

[3] Протоиерей Геннадий Дзичковский (1936–2014), почётный настоятель Минского Свято-Духова кафедрального собора. Был настоятелем Казанского храма в Витебске и благочинным Витебского областного церковного округа.

[4] Протодиакон Владимир Русак (1949-2019), церковный историк, публицист советский диссидент и политический заключённый. Автор нескольких книг и множества статей по истории Русской Православной Церкви. Член Союза российских писателей.

[5] Митрополит Владимир (Сабодан) (1935-2014).

[6] Осипов Алексей Ильич, российский учёный-богослов, педагог и публицист, доктор богословия. Заслуженный профессор Московской духовной академии.

[7] Скурат Константин Ефимович (1929-2021), российский историк Церкви, богослов, преподаватель. Заслуженный профессор Московской духовной академии, доктор богословия

[8] Митрополит Никодим (Ротов) (1929-1978).

[9] Протоиерей Алексий Ширинкин (1939-2025), доцент Московской духовной академии, многолетний преподаватель церковного пения.

[10] Архимандрит Матфей (1938-2009), регент, церковный композитор, аранжировщик.

[11] Митрополит Платон (Удовенко), архиерей Русской Православной Церкви на покое.

[12] Яковлевско-Благовещенский храм (Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы в Яковлевской слободе) — приходской храм Северного благочиния Ярославской епархии в Заволжском районе Ярославля, в бывшем селе Яковлевское.

[13] Храм Николы Мокрого (Церковь Николая Чудотворца Мокринская), приходской православный храм в центральной части Ярославля.

[14] Крестобогородская церковь (Церковь Ризоположения в Крестах). Православный храм на южной окраине Ярославля в местности Кресты (бывшее село Крестобогородское).