ФИО, сан: Соловьев Владимир Иванович, протоиерей

Год рождения: 1955

Место рождения и возрастания: г. Кулебаки, Горьковская область

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: средне-специальное, Ленинградская духовная семинария, Московская духовная академия

Место (места) работы (служения): настоятель церкви в честь Славного Преображения Господня, наставник студентов Нижегородской духовной семинарии.

Место проживания в настоящее время: г. Нижний Новгород

Дата записи интервью: 15.10.2024

Беседу проводил Чумаченко Николай Вячеславович, студент I курса Нижегородской духовной семинарии.

Отец Владимир, представьтесь, пожалуйста, ещё раз полностью: год рождения, место рождения, образование своё, немножечко о семье, о родителях – будем просить Вас с этих вопросов начать наше небольшое интервью.

Преподобный Андрей Критский сказал: «Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало…»[1]. Действительно, вспоминать 45 лет назад что происходило, всё это памятно – с одной стороны, и действительно, содрогаешься, что столько времени прошло, что ты находишься в храме Божием, стоишь у престола Божиего. Только вчера мы были на вечере памяти достойного иерарха, митрополита Николая (Кутепова)[2] – мы, собственно, «птенцы его гнезда».

Его рукою мы венцами к престолу Божиему введены.

Стать человеческих нам душ ловцами и Божие стадо упасти.

Это он нас рукоположил, привёл к престолу Божиему, и мы сейчас доныне исполняем его заветы. А его заветы простые:

«Преданья нашей старины:

Чтобы русский люд по вере жил,

Пахал и сеял, и детей растил,

Чтобы трудился в упоеньи,

Стране на радость и себе на утешенье,

Чтоб Русь цвела,

И по пасхальному звонили до утра колокола».

Но в то время, когда мы начинали, когда я пришёл в семинарию, там ходили такие дяди в светских пиджаках, они говорили, вызывая нас: «У вас будущего нет». Ещё Никита Сергеевич Хрущёв[3] говорил, что в 1968 году он хотел показать последнего попа. Никиты Сергеевича нет, но наш брат ещё размножается и служит достойно, несёт своё послушание у престола Божия.

У меня была простая семья рабочая: папа и мама сорок лет отходили на металлургический завод в городе Кулебаках, где я родился, в Горьковской области, и, конечно же, была бабушка Настя, которая привела меня к первой добродетели. Она была такая кроткая, смиренная. У неё была комнатка в нашем деревенском доме, где она совершала свои молитвенные правила, когда мы детьми ещё спали. Она никогда не показывала своей принадлежности к Православной Церкви, но мы знали, что она всегда уходила в субботу на всенощное бдение, а в воскресенье с утра – на Божественную литургию. Было время такое, и родители особо не были религиозными, но всё равно меня крестили, как все прочие «человецы».

В 1978 году, я поступил в семинарию, митрополит Николай меня на следующий год вызвал и сказал: «Как ты обскакал меня, старика?» Я взял у приходского батюшки направление в семинарию и уехал, в то время меня немножко потеряли органы. Они только потом, когда я поступил в семинарию, через родителей стали спрашивать: «Как у вас сын пошёл в семинарию?» Владыка мне тогда сказал: «Что ты там будешь “штаны тереть”? Давай возвращайся, я тебя переведу на заочный сектор, здесь мне нужны батюшки. Я тебя рукоположу, и ты будешь служить». В то время я уже был женат. Супруга моя была поповская дочь. Батюшка у неё служил на приходе, в то время уже болел. И митрополит говорил: «Вот ты его и подменишь, будешь ему помогать. Он будет тебя учить, а ты будешь за него служить, стоять у престола Божия».

Батюшка, а кто Вашим тестем был?

Отец Сергий Колесов.  

А где он служил в то время?

В Гремячево[4]. Вот, митрополит такого мнения был, говорил: «Ты учишься хорошо, по первому разряду». Я тогда поехал к нашему бывшему ректору, нынешнему Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу. Он был епископом Выборгским, нашим ректором. Я к нему пришёл, и он произнёс такие пророческие слова: «Ты же учишься хорошо, зачем тебе семинарию покидать? Ты давай учись дальше, закончишь академию, мы тебя здесь оставим». Он ещё сказал пророческие слова: «Придёт время, безграмотные попы никому не нужны будут». Когда он к нам приезжал, мы с ним об этом говорили, и я ему напомнил эти слова, он говорил: «Вот видишь, сейчас такое время, что священник должен дать отчёт о своём уповании».

Раньше-то мы действительно учились. У меня был товарищ один, сейчас покойный батюшка, мы вместе учились в одном классе, и ректор мне говорил: «Вот твой товарищ что-то плохо учится, давай его подтяни и побеседуй с ним». А товарищ говорил такие слова простые: «Да я всё равно попом буду, приеду на приход, буду батюшкой, буду бабушкам рассказывать о праздниках, и всё». Но в то время так и было. Если ты пришёл на приход, как говорили уполномоченные, за калитку храма нельзя выходить даже в рясе и в подряснике, чтобы не проповедовать. Мы, когда ездили в какие-нибудь соседние деревни, потом нас вызывали к уполномоченному: «Нельзя этого делать, иначе вас лишим регистрации». Регистрация – это такая бумажка, которую выдавал уполномоченный по делам религий. Без этой бумажки, как покойный митрополит [Николай] говорил: «Без бумажки батюшка – что букашка». Без этой регистрации он не мог приступать даже [служить].

Помню, был такой случай. Митрополит дал мне указ ехать служить, я приехал к уполномоченному за этой бумажкой, что я являюсь служителем культа такого-то прихода. Приехал к уполномоченному, был обеденный перерыв, я стал ждать его. Когда перерыв закончился, пришёл уполномоченный, Юров[5] тогда был.  Он меня пригласил, я подаю ему указ. Он посмотрел на меня и сказал: «Идите в соседний кабинет, там Вам выпишут, а потом ко мне придёте, я подпишу эту бумажку».

 Я пошёл в соседний кабинет, там заместитель мне выписал бумажку, и с ней вернулся в кабинет уполномоченного. Однако его кабинет был закрыт, я сел ждать. Мне сказали, что он придёт, но он не приходил в течение часа. Затем вернулся. Я зашёл к нему: «Подпишите». А он говорит: «Вы сначала сами подпишите там». Мне нужно было подписать, а у меня ручки нет, и я спрашиваю: «Дайте мне ручку, у меня нет её с собой». А уполномоченный говорит: «А! У Вас даже ручки нет? У нас вот тут на площади Минина киоск «Союзпечать», Вы туда сходите и подпишите тогда своей ручкой, потому что своей ручкой надо подписывать». Я искренне поверил, что нужно так, хотя у него на столе был целый стаканчик с ручками, он мог дать. Я побежал на площадь Минина, вернулся – а его опять нет. Зашёл к заместителю: «Как так?» – «Ну, – говорит, – завтра только приходите». – «Мне нужно ехать на приход, у меня указ, меня там ждут». – «Мало ли что ждут, подождут ещё». И я снова был вынужден поехать в Кулебаки, потому что ночевать-то здесь негде. Вернулся к нему на следующий день, снова ждал, и он потом сказал: «Купили ручку? Давайте». – «Да, купил». Он расписался, я взял [справку] и поехал на приход. Такое вот отношение было.

Батюшка, а вот если всё-таки вернуться в детские, юношеские времена Ваши, Вы не помните, были у Вас дома, у родителей, у бабушки, предметы религиозного обихода: молитвословы Священное Писание, иконы – что у Вас в памяти сохранилось?

Нет, литературы в то время вообще не было. Но иконы всегда висели, был красный угол. Как у всех русских людей была изба, и в красном углу всегда висели иконы, и лампадка была. Хотя мои родители были нерелигиозные люди, всё равно иконы были. А что касается книг – конечно же их не было.

Я думаю, что когда мы начали учиться, у нас в то время и не было такой литературы. Я помню, митрополит Никодим[6] был единственный человек, который свободно выезжал за границу в то время. Когда он привозил Брюссельские издания Евангелия, он всегда с любовью их раздавал, и мы носили у сердца эти небольшие Евангелия, с толкованием брюссельского издания из папиросной бумаги. Эти Евангелия мы носили всегда с собою, это был самый ценный подарок. А так Журнал Московской Патриархии был и календари, которые издавались, — вот и вся литература.

Когда мы поступили в семинарию, у нас было любимое занятие – покупать конспекты, которые распространялись, шестые, седьмые экземпляры печатались через копирку. Мы их подшивали и распространяли. Потом была переплётная мастерская, куда мы отдавали их, и где нам их подшивали. Эти конспекты до сих пор хранятся у меня дома, в домашней библиотеке. Вот и вся литература. Только вот когда мы на первых приходах были, из Джорданвилля[7] распространялась литература. Тайным образом всё распространялось, женщины привозили из Москвы, где-то они там в подвалах монастырей печатали. Эту литературу покупали, привозили.

А что именно, батюшка, привозили, какую литературу?

Книги Шмемана, катехизисы филаретовские, всё богословское.

А цену не помните? За сколько их здесь предлагали?

Я сейчас не помню цену даже, но рублей десять, может быть, двадцать.

У нас вспоминали, что Библия Брюссельская[8] могла стоить и тридцать, и сорок, и пятьдесят.

Библии нам митрополит Никодим привозил, целый чемодан привозил и семинаристам раздавал сначала маленькие форматы, потом уже большие.

Батюшка, а вот до семинарии какой была Ваша встреча с церковным миром: какой приход Вы посещали?

Супруга моя – поповская дочь была, мы ездили в Гремячево, в Кулебаки. Я заканчивал Кулебакский металлургический техникум, у нас была спецгруппа, 30 мальчишек, и перед армией, когда у нас был выпускной, мы с ребятами все пошли в кулебакскую церковь из интереса. А там у нас в Кулебаках колокол висел прямо во дворе, и, проходя мимо церкви, я зашёл и стал звонить в этот колокол. Почему? Я не знаю, почему-то такое желание было позвонить и послушать, как это всё звучит, самому ударить в этот колокол. Ребята ещё говорили: «Не трогай! Ты что! Зачем?» А я вот позвонил.

И сейчас вспоминаю, когда ещё в армии служил, у меня была служба сопровождения грузов военных, была командировка в Казахстан. Я ехал оттуда, но в то время, мы знаем, что в Казахстане было много поселений, куда поселяли верующих людей, они там поселениями жили. На обратном пути с нами ехала монахиня, и я тогда, почему-то, весь вечер хотел с ней поговорить. И вот мы весь вечер с ней проговорили в поезде. Она тогда сняла со своей руки и мне на память подарила часы «Полёт» и сказала: «Ну, ты будешь наш». Это я сейчас вспоминаю, а вот тогда, в армии, я разве мог представить, что буду служить в Церкви Божией? Это сейчас мы осознаём, что действительно, как говорит Господь: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал». (Ин.15:16)

Я вообще занимал активную жизненную позицию, был спортсменом и никогда не думал, что такой крутой поворот в моей жизни будет, что я всё оставлю. Ведь как-то меня поманило, когда я с матушкой со своей будущей познакомился. У них в доме была библиотека с дореволюционными изданиями, у отца Сергия, и я с таким содроганием стал прикасаться к этим книгам: Псалтирь старую на церковнославянском читал и дореволюционные издания, книги, Священное Писание – как-то меня это потянуло.

То есть главным образом знакомство с Вашей будущей супругой Вас обратило в сторону возможного церковного служения?

Я думаю, что да, как-то это всё подействовало, этот неизведанный духовный мир меня потянул. Когда я учился в техникуме, все же были комсомольцами, а я почему-то подспудно не стал вступать в комсомол – почему? Не знаю, как-то не стал. Меня позорили, вызывали родителей, говорили: «Как это так? Все ребята – комсомольцы, а ты почему нет?» Я говорил: «Да что-то мне не хочется, я выполняю всё, что положено человеку».

Батюшка, а в годы учёбы в школе, в техникуме, в годы службы в рядах советской армии встречались ли Вы с верующими людьми, с церковными людьми? Если да, то какое впечатление они на Вас производили?

Конечно встречались, но впечатление… В то время-то быть верующим было не совсем легко и просто. Этим же никто не кичился, а они исполняли свои духовные потребности, всё это было тайно. Наверное, скорее всего, это было правильно, поскольку настоящее положение Церкви, я думаю, гонимое, потому что мир-то любит своё, и мы знаем, что нам предписывает Писание: если ты становишься другом этому миру, то ты врагом Богу становишься. Если ты становишься другом Богу, то ты противоположно значит должен отрицать всё, что в мире. «Не любите мира, ни того, что в мире». (1 Ин. 2:15) А что властвует в этом мире? Мы же знаем, что нам говорит Писание: «похоть плоти, похоть очес и гордость житейская» (1 Ин. 2:16). Ну мы-то естественно привязаны к этому миру, у нас есть семьи, но, как говорит Писание, «оженившийся заботится о мирском, как угодить жене» (1 Кор.7:33). Да, конечно, всё это есть у нас, и мы прилепляемся. Иногда, может быть, и лишняя наступает забота о себе, мы тоже, как все люди, ищем тепла, крова, ищем пропитания, что же делать?

Батюшка, а Вам или Вашим знакомым приходилось тогда сталкиваться с давлением со стороны властей, общества в связи с религиозными убеждениями? Вот Вы рассказали уже о приёме у уполномоченного, но это уже, будучи в священном сане, а до принятия священного сана? Может быть, Вам Ваш тесть что-нибудь рассказывал, как общество, атеистическое государство реагировало тогда?

Мы-то тогда не испытывали этого, поскольку с этим не были связаны, нам только рассказывали те, кто сам с этим был связан. Мы же знаем, как было тяжело исповедовать религию в то время. Это потом, когда мы учились в семинарии, мы стали этим вопросом интересоваться. Были гонения, но я думаю, что, как я сказал, настоящее положение Церкви должно быть гонимым. Иногда свобода нам даётся, свободой тоже испытывается человек. Мы же знаем, если человеку дать свободу, он будет угождать своей плоти ещё больше. Вот сейчас столько у молодёжи искушений, столько удовольствий! Мы-то раньше этого не видели: у нас был футбольный мяч, и то рваный, мы его накачивали, зашивали – и вот наше удовольствие было – гонять этот мяч. А сейчас у молодёжи столько развлечений, которые как в трясину их засасывают.

А в школе, в техникуме или в армии приходилось Вам сталкиваться с так называемыми антирелигиозными кампаниями, пропагандой научного атеизма? Были ли лекции из Общества «Знание»?

Мы этим не интересовались, нас это уже потом стало интересовать, потому что, поскольку религиозных книг не было, наши первые книги – вот эти сборники атеиста. Они тоже давали какую-то информацию, нам тоже было интересно познакомиться. Оружие врага-то надо знать, поэтому мы начинали с этой литературы. Даже когда учились, и то эти сборники атеиста, их тоже было интересно постигать, что-то мы познавали, но выводы делали свои, через отрицание приходили к познанию.

До Вашего вступления в клир Вы как-то замечали присутствие Церкви в общественной или частной жизни? Справляли вообще люди церковные праздники: Рождество, Пасху, было ли это заметным? Понятно, что это не могло быть широко, как сейчас, а в целом как было?

Как же мы не замечали? Мы знали, что Пасха или Рождество, мы всегда к этому готовились, и даже в обычном быте мы видели перемены. У нас бабушка всегда [этого придерживалась].  Допустим, если был пост, то была скромная пища, а если наступала Пасха, то уже мы видели, что на столе находилась колбаска.

То есть посты соблюдали даже в советское время?

Ну как-то умеренно, не так уж явно было. Если пойдёшь на Пасху, видишь, как народ на торжество проходит. Несмотря на то, что оплот из милиции стоял, и мы тоже сами потом испытали это на себе.

Я помню, когда я в Пензе ещё служил в кафедральном соборе, мы вели нашего старшего сына Дионисия с собой на Пасху. Я шёл служить, и там стоял автобус, который перегородил вход в церковь. Говорят: «Куда вы ведёте ребёнка?» Я говорю: «Это наш ребёнок, я здесь служу, я иду» – «Нет, ребёнок не ваш, ребёнок принадлежит нашему социалистическому обществу» – «Это наш ребёнок». – «Нет, вы не возьмёте его. Вот сажайте его в автобус, а после службы его заберёте». И мы тогда вернулись, мы знали, что рядом с храмом было кладбище, и мы через него прошли тайными путями вместе со своей семьёй. Вот было такое, что они не пускали даже наших детей, с которыми ты шёл. Я потом владыке говорю: «Как вот так, не пустили?» – «А что сделаешь? Сейчас такое положение. Смиряйся».

А было ли среди мирян какое-то такое представление о церковной иерархии? Кто является Патриархом, правящим архиереем, было это представление у людей? Как-то это влияло на жизнь, или они просто на приходском уровне останавливались и дальше их не интересовало?

Я думаю, что каждый человек жил скромно, исполняя только евангельские добродетели. А так знали, что есть иерархия, но чтобы чего-то там касаться – нет. Это сейчас время такое: информация открыта, все обо всех знают, всё доступно стало, а тогда вообще зачем православному человеку интересоваться, как живет иерарх? Главное – чтобы человек имел послушание, а знание ведь не на пользу иногда.

А какой была среднестатистическая приходская картина в то время? Кто наполнял храм: мужчины или женщины? Какого возраста? Были ли молодые люди?

Я вспоминаю, покойный Патриарх Алексий II говорил, что «белыми платочками» была спасена Церковь. Они пронесли, как богоносцы, в своём сердце веру, и она возродилась. На крови, конечно, святых мучеников, но тем не менее, кто сохранял традицию? Наши бабушки, эти «белые платочки», которые в посту менялись на чёрные. Вот они и пронесли, они – основной прихожанин, кто и до ныне остаётся. Сердце женское более чувствительно к этому, потому что мужчины более мужественны, они выполняют свою роль в семье, хорошо ещё, если достойно выполняют, иногда мы видим совершенно обратное.

Сейчас паломничество стало церковной обыденностью, и мы часто можем отправиться в паломничество, и наши прихожане. Это уже своего рода хобби. А что Вы можете сказать о паломничестве в советскую эпоху? Было ли оно? Часто ли Вы в нём участвовали? Если было, то куда оно совершалось?

Нет, мы-то не участвовали, потому что мои родители не были религиозными людьми. Мы давно знакомы с матушкой Нонной покойного отца Константина Минюхина[9]. Она с бабушкой постоянно в Почаев ездила, в Псково-Печерскую обитель. Отец Исайя (Будюкин)[10] был её духовным отцом, они каждый год проводили там по целым месяцам. Мы прошлый год с ней ездили в Псково-Печерскую обитель, она нам показывала, где она ещё девчонкой ходила, мы проходили по тропам Псково-Печерской обители, прикладывались к этим святыням.

А Вы, когда в Ленинградской духовной школе учились, к преподобному Серафиму Вырицкому не ездили в паломничество?

Нет, тогда не было ещё почитания. Тогда ещё и Серафима Саровского так не почитали, это всё позже было. Тогда все эти святые места, я думаю, что были закрыты. Может быть, были какие-то тайные паломничества. Я помню, что до обретения мощей Серафима Саровского, когда я служил в Пензе, владыка Серафим[11], он же его небесный покровитель, меня просил: «Ты же местный, поедем, съездим туда». И мы на УАЗик сели и поехали. Но неприятный момент произошёл там, когда мы туда приехали. Сразу два УАЗика подъехали: «Зачем вы сюда приехали? Кто вы такие?» Владыка говорит: «Я владыка Пензенский». – «Мы вас не знаем. Проедемте с нами». Нас тогда в отделение привезли и стали выяснять. Наверное, целый час выясняли, куда-то звонили, и только после того, как выяснили, что это действительно, владыка Серафим, отпустили. Мы тогда уже спокойно смогли проехать к источнику на Цыгановке[12].

Это конец 1970-х годов, или уже 1980-е?

Это 1981 или 1982 год.

А Вы в том паломничестве, или может в другом, не встречались с дивеевскими монахинями, которые там жили?

Тогда не было ничего. Они, может быть, там и жили, но там всё было разрушено, там была «мерзость запустения», склад был в Троицком храме. Мы подъезжали, молилилсь, но не думали, что через несколько лет там такое благолепие будет. Да и я часто ездил. Я же, когда в Пензу ездил из Кулебак, всегда через Дивеево ездил. Поедешь, осенишь себя крестным знамением – такая святыня в запустении стоит! Конечно, никто не думал, что такое возрождение будет, и так пышно расцветёт этот сад Христов.

В советскую эпоху, в условиях отсутствия литературы религиозной, Священного Писания, молитвословов для многих людей стали «духовной отдушиной» передачи на радиостанциях западных, которые выходили на религиозные темы. Приходилось ли Вам слышать эти так называемые «вражьи голоса»?

Пытались, да. Состояние позволяло нам купить заграничные приёмники, и мы пытались вечерами особенно послушать западных проповедников. Это было очень интересно для нас, но не всегда была такая волна, она плавала, почему-то. Конечно, глушили это всё. Голос правды всегда глушился.

Кто Вам запомнился из этих радио-проповедников?

Шмеман на Радио «Свобода».

Батюшка, а как Вы считаете, у верующих той эпохи было ли какое-то представление о положении Церкви в СССР, что эта Церковь была гонима? Как вообще верующие себя ощущали?

Не знаю. У нас была своя колея, мы знали, что тебе же дороже обойдётся, если ты из этой колеи выйдешь. Когда мы начинали служить, у нас же было общество правдолюбов, которые хотели что-то там сделать. Тогда даже в семинарии учили, что Боже упаси касаться внутренней и внешней политики, мы должны жить своей жизнью. Может быть, это и правильно, консерватизм сохранялся всегда. Это сейчас такое время пришло. Как мне в то время ректор, Патриарх Кирилл, говорил, что «придёт время, безграмотные попы будут не нужны». Сейчас идёшь на телевидение, на радио, говоришь, а раньше нужно было писать в газетах статьи какие-то, нужно было в школы идти, а что мы могли в то время сказать школьникам? Они же вообще не слышали о вере Христовой. Если мы познавали, будучи семинаристами, всю премудрость Божию, в тайне сокровенную, а они-то что?

Я помню первое наше посещение школ, когда нам разрешили, мы тоже не знали с чего начать разговор, о чём говорить. Одно дело – ты верующим можешь проповедовать, а другое дело – людям нецерковным. С чего начинать? Тогда у нас стали появляться зарубежные протестантские сборнички, которые мы использовали, потому что протестанты в доступной форме это излагали, что всё, что тебя окружает – это творение рук Божиих, ко всему ты должен относиться с благоговением. Что океан – он такой неизведанный и большой, также и мир должен постигаться. Мы через видимую природу показываем, что, если, допустим, ты смотришь механизм часов, всё связано, через вращение шестерёнок время показывается, вот также и мир многообразный, через эти движения планет. У часов есть тот, кто его сделал, но у этого мироздания тоже есть хозяин, который всё это так сделал, что всё благообразно и по чину. И солнце всходит в своё время, и дождь проливается. Вот через это мы и могли как-то беседовать с учащимися, с детьми, только через это, а уж какие-то религиозные догматы им не подавались.

Батюшка, мы немного полистали Ваш памятный семейный альбом, и там есть фотография, где Вы впервые готовитесь к выступлению на телевидении. Может, Вы вспомните, что это за канал был, кто Вас пригласил, о чём Вы там говорили, когда это было?

Это когда я уже был наместником кафедрального собора, это был 1992 год, тогда уже перестройка началась. Тогда нам давали пять минут. Что такое пять минут? Ты только пришёл, рот раскрыл, и всё – закончилась передача. Я сейчас не помню, кто там был ведущим, много времени прошло, но давали пять минут для того, чтобы мы рассказали, как мы живём, с чего мы начинали, что нам хотелось бы иметь.

Батюшка, значимое место в Вашем священническом пути занимает Спасский Староярморочный собор. Вы застали его передачу, возвращение Церкви. Знаем, что были попытки многократно и в 1970-е, и в 1980-е годы: подписи собирались за открытие этого собора, а всё-таки открыли его ближе к 1990-м годам. Можете рассказать, как происходило восстановление церковной жизни в соборе здесь в Канавине?

Ну да, да. Я сейчас вспоминал, что было такое общество, «Держава» оно называлось, они потом перешли в наш Александро-Невский собор, организовали там братство Александра Невского, а так они начинали с кафедрального собора Староярморочного. Они собирали подписи о передаче, и, конечно, их там наказывали, одного даже посадили по административной на несколько суток.

Это Вениамин Фёдорович Козулин, Вы о нём?

Да, Вениамин Фёдорович Козулин.

В каком состоянии собор достался Церкви?

Есть фотографии – в очень плачевном состоянии. В нём ещё хранились химикаты и транспаранты, там же проводились демонстрации первого мая и в день Октябрьской революции. «Партия – наш ум, честь и совесть» – эти все транспаранты там хранились, а посередине собора, где архиерейская кафедра, были мешки с химикатами. Крыша была худая, протекала. Нам пришлось с митрополитом эту главную ротонду как бочку связывать железным обручем, чтобы она не разваливалась. В то время он же подлежал разборке. Когда Монферран с Бетанкуром[13] его сделали, у него же из лиственницы было основание, и потом уже бетон подливали. Это же была «проба пера» Бетанкура и Монферрана, они же храм для открытия ярмарки сделали в 1822 году.

Батюшка, Вы сказали, что храм достался в очень плачевном состоянии. А помогали ли в восстановлении прихожане?

Да, конечно. Как у Некрасова:

«И дают, дают прохожие…

Так из лепты трудовой

Вырастают храмы Божии

По лицу земли родной…»[14]

Все, конечно, помогали и приходили. Первые прихожане, я помню, двадцать-тридцать человек. Мы начинали это всё очищать, вытаскивать всё и вымывать, вычищать. Это сейчас пол мраморный владыка Георгий[15] сделал, а изначально был из белого камня. И вот этот белый камень и эти химикаты… Появились жёлтые пятна, мы пытались как-то очистить, но они так въелись в этот камень, что никак не могли. Начиналось очень трудно, тогда была ещё «перестройка», не было ещё таких меценатов, которые давали крупные суммы, тогда собирались малые суммы, пожертвования собирали с кружкой каждую службу, чтобы какие-то средства найти для восстановления. Тогда митрополит книжку нашёл об этом соборе, и по этой книге пытались восстановить. Там были некоторые фотографии, иконостаса в частности. Там же был другой иконостас, тот старый, который по фотографии мы восстанавливали.

А большая почитаемая икона Нерукотворного образа Спасителя откуда?

Это из музея.

Она хранилась в музее?

Да, она в подвале была. Там 17 досок было друг на друга сложенных. Мы эти 17 досок забрали, отреставрировали. А так 17 досок лежали в музее в подвале.

Батюшка, Вы говорили о том, как Вас приглашали на телевидение, давали пять минут. Что Вам хотелось больше успеть рассказать за это время – о себе, о том, что есть такие люди как священники или как-то наставить?

Скорее мы хотели рассказать об истине Христовой людям, чтобы это запомнилось. А что о себе рассказывать? Кто мы такие? Нет, конечно. Мы пытались во всеуслышание сказать, что есть Бог и взыскующим Он воздаёт, мы должны обращаться к Богу, как к своему Создателю и выполнять Его заповеди, жить по заповедям. Первый завет апостолам: «Идите в мир сей и проповедуйте Евангелие всей твари, учаще соблюдать всё то, что Я заповедал вам» (Мк. 16:15). Поэтому мы хотели людей научить, хотя бы через телевидение поступать по заповедям Божиим и жить по заповедям. Чем может человек доказать любовь к Богу, как не исполнением заповедей? Я напоминал о заповедях Божиих, а так-то зачем о себе рассказывать?

А какая была первая миссионерская деятельность, когда разрешили её вести? Какого масштаба она была?

Тогда был журнал «Сеятель», это были первые проблески нашей общей работы. В него помещали проповеди, служение архиерея, какие-то тематические, праздничные темы обсуждались в этом журнале.

Этот журнал выпускался в Староярморочном соборе?

Татьяна Упервицкая была, да. Вместе с ней работали, она давала задания нам, какие- то темы освещали.

Это издание, конечно, значимая веха в истории Нижегородской епархии. Действительно, это первый, наверное, журнал.

«Сеятель», да. Мы так и назвали потому, что это были первые семена, которые мы бросали в наше общество, пока ещё не совсем религиозное, но мы надеялись, что, как преподобный Серафим Саровский Тимону[16] говорил: «Сей, Тимон, и при песце, и при дороге, авось да прозябнет, да взойдёт». Сеять-то надо было, вот и пытались сеять семена веры Христовой. Люди потеряли основу тогда. Основой была партия, но партии не стало, и люди искали другого основания своей жизни, нам хотелось, конечно, чтобы основанием жизни были евангельские заповеди, потому что без них как жить-то? Я думаю, что русский народ всегда был «богоносцем», он всегда жил по вере. Вот эти «белые платочки», наши бабушки, они и воспитали другие поколения, пронесли в своём сердце веру, передали нам эстафету.

Батюшка, а если вернуться к Вашему разговору с митрополитом Николаем, на тот момент архиепископом Горьковским, когда он говорил, что Вы «его, старика, обскакали» и он Вам предложил принять священный сан и перейти на заочный сектор обучения, Вы прислушались к его просьбе, правильно я понимаю?

Тогда было борение, конечно. Но потом я опять пришёл к нему на каникулах, говорю: «Меня не отпускает владыка Кирилл, я не знаю, как Вы поступите, он меня хочет оставить у себя». Он тогда письмо ему писал.

Сколько у Вас классов было семинарии на момент рукоположения?

Я экстернатом закончил сразу три класса. За один год я завершил два, потом перешёл на третий, закончил, и потом меня перевели. Четвёртый я уже заканчивал в Московской[17] заочно.

А после теоретических знаний в семинарии, когда Вы приступили к приходскому служению, всё ли было Вам понятно? Всему ли Вас в семинарии научили? Какое у Вас было внутреннее ощущение?

Да ну, что Вы! Я очень переживал. Одно дело – теория, а другое дело – практика. Одно дело – когда читаешь, готовишься вечером к службе, что-то хочешь сказать на проповеди, а другое дело – выйти сюда, на амвон и сказать. Вроде, когда читаешь, всё просто, надо вот так, но не скажешь всегда так, как хотелось бы. И очень переживали за это, конечно. Я помню, первая служба рождественская была в Гремячево, там я начинал. Мороз, Рождество… Конечно, я очень смущался, ну и, наверное, тот, кто слушал, не совсем понимал, что я говорил.

Ну а возможные пробелы в теоретических знаниях как Вы, батюшка, восполняли?

Да я до сих пор их восполняю, потому что невозможно быть «совершенным, как совершен Отец наш Небесный». К совершенству нужно только стремиться, стараться, а уж как это получится… Я до сих пор читаю всегда, когда готовлюсь, что-то узнаешь для себя. Священник должен всегда работать с книгой, не забывать открывать книгу. Даже то же самое Священное Писание, не надо говорить, что я прочитал и всё уже знаю, ведь мы знаем, что ты читаешь Евангелие, и одно и то же место всегда по-разному переживается: сегодня так у тебя запало на сердце, завтра прочитаешь – совсем другие мысли приходят.

Половина Вашего священнослужения, 45-лет, пришлась на эпоху митрополита Николая. Вы в начале интервью сказали, что вы «птенцы» митрополита Николая. А как бы Вы охарактеризовали владыку и его эпоху в жизни Церкви?

Сложный вопрос… Когда его не стало, мы поняли, что многое потеряли. За ним мы были как за каменной стеной, это была стена, которая нас ограждала. Да он сам, только вчера вспоминали об этом, говорил: «Вот, вы обижаетесь, бревно лежит старое, мешает вам… Нет, когда человек хочет дорогу перейти, и бревно лежит, то ему легче: наступил на него – и всё. А когда бревна нет, нужно перепрыгивать. Значит, тоже полезная вещь. И под ним Вы, как лягушки, прячетесь. Бревно убери – аист придёт и поклюёт вас».

Но мы-то знали, что митрополит требовал, он говорил: «Я ведь не заставляю вас ноги мне мыть и воду эту пить, но, что касается службы – извольте». Он сам был образцом служения. Он всегда говорил, что очень любил диаконское служение. И священническую службу. Для нас он был образцом, он учил молиться. Он говорил: «Главное ваше дело – это служба Божия, ходатайствовать за народ Божий перед престолом Божиим». Мы первый раз, когда его увидели Великим постом, тогда ещё не знали, что у него ноги больные, он лежал крестообразно перед престолом на «Да исправится молитва моя». Мы стояли на коленях, а он просто лежал перед престолом крестообразно.

Многие священники, которые застали митрополита Николая, служили с ним, говорили, что у владыки были какие-то свои богослужебные особенности, на современном языке «фишки», которые были результатом его духовного опыта, и это был авторский почерк его служения. Вы, как долгое время старший священник кафедрального собора, что-то такое помните?

Да какие «фишки»? Не знаю… Служил он всегда сам, я помню канон Великой субботы читал сам. – «Идите, отцы, покурите», как он выражался.

Это тоже часто вспоминают, что он не любил пышный ряд из двух десятков сослужителей.

Никогда не приглашали никого, кроме соборного духовенства. Всегда только соборное духовенство. Он Великим постом сам читал шестопсалмие, сам читал кафизмы иногда, всегда стоял на амвоне все службы. Он не уходил в алтарь, не сидел, а стоял. Ставили аналой ему, книжку богослужебную, и он сам читал. Иногда просил кого-то с клироса, раньше два клироса было, он из левого клироса просил ребят молодых, которые приходили поучаствовать, прочитать несколько строк, если получалось, то и дальше привлекал человека к чтению.

Его фишка была в том, что он полностью по Уставу служил, ничего не опускал, приходил всегда вовремя. Это мы иногда опаздывали. Но он нас никогда не упрекал. Он говорил только: «Блюдите, како опасно ходите». У него одно наставление было.

Мы вчера только вспоминали как он нас приучил. Однажды диакона забыли сейф закрыть, ключи оставили. И я утром прихожу – чаши нет серебряной. Говорю митрополиту: «Чаша пропала!» А он вечером пришёл сам, сейф был открыт, взял чашу и ушёл. Мы так переживали эту неделю! И только через неделю он, улыбаясь, приносит чашу и говорит: «Что же вы так? Вам досталось это чтобы хранить, я же всё это сам сохранил, а вы вон как храните». И тогда уже никто никогда не оставлял ключи с тех пор.

В ответственности правящего архиерея, конечно же, не только состояние храма, но и состояние клира, и, конечно, по должности митрополит Николай должен был и «пропесочить» кого-то время от времени. Дисциплинарные прещения владыка как совершал?

Я говорю, он никого никогда не упрекал. Он говорил: «Я никого не перевожу, человек сам себя переводит. Если ты на голове ходишь – изволь. Надо ходить на ногах твёрдо, а не на голове, на голове неудобно». Ему говорят: «Ну вот человек ошибся», а он отвечает: «Ну не ошибаются две категории: или бездельники, или покойники». Это тоже его присказка была, поэтому он к ошибкам снисходительно относился.

Тоже такой был интересный случай: была кража в одном из храмов сельских, староста к нему приходит и говорит: «Вот, владыка, Бог попустил…» – «Ты чего, мать, хватила что ли? Что тебе Господь Бог с берданкой будет ходить? Тебя туда поставили старостой, чтобы ты там сама обеспечивала безопасность, а ты сваливаешь всё на Господа Бога».

Батюшка, в завершении о семье хотелось бы Вас спросить. Вы с матушкой родители трёх детей: двух сыновей и дочь. Сыновья – это клирики Нижегородской епархии: протоиереи Дионисий и Сергий, дочка является женой священника, тоже в Церкви. Что такое, на Ваш взгляд, христианское воспитание детей? Как Вы воспитывали? Как воспитывать детей так, чтобы они остались в Церкви?

Самое главное – это пример, не какие-то нотации. Конечно, кнут и пряник должны быть в воспитании, но самое главное – это пример. Как Господь нам говорит: «Вы есте свет миру» (Мф. 5:14), вот ты другим освещай. И сам иди, и другим освещай дорогу. «Вы – соль земли» (Мф. 5:13), как соль делает приятной для нас пищу, так и общение с тобой должно доставлять другому человеку приятность, чтобы он, видя твои добрые дела, прославлял то упование, которое ты сам прославляешь. Ну а детей как воспитывали? Мы просто жили одной жизнью. У нас пост – и у них пост, мы в храм – и они с нами в храм всегда. Две дороги у нас были, которые нас объединяли: дорога в храм и дорога домой. Почему мы дом называем домашней церковью? Как в общей нашей Церкви есть благообразие и чин особый, так и в домашней церкви должно быть благообразно и по чину, должна быть иерархия: муж, как глава семьи, игумения дома – матушка, которая должна управлять всем бытом своим. Тут ведь одна заповедь для всех нас: «Чти отца твоего и матерь, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли», это ведь заповедь данная с обетованием: все заповеди ограничивающие, а эта с обетованием. Хочешь долго жить и счастливо – почитай родителей своих. Есть завет Оптинских старцев: «живы родители – пекись, умерли – молись».

Вот и мы в семье так старались, чтобы они, видя наш пример, тоже достойно и праведно жили, почитая нас. Надеемся, что, когда мы старые будем, немощные, они будут заботиться о нас, питать и согревать нас, а пока мы собираем для них.

Советская эпоха в жизни Церкви – это эпоха жизни под гнётом, под постоянным контролем. А что бы Вы могли сказать современным молодым православным христианам, которые не знают этого опыта гонений, опыта жизни по вере в условиях несвободы? Какое напутствие Вы могли бы дать для них, для нас?

Если человек пастырь, то он должен душу свою полагать за паству, если простой верующий, то он не должен забывать заповеди Божии, потому что мы должны любовь к Богу выражать через исполнение заповедей, ибо Он сам сказал: «Если любите Меня, заповеди Мои соблюдёте» (Ин.14:15). Другого не дано православному человеку.

[1] Песнь первая Великого канона Андрея Критского.

[2] Митрополит Николай (Кутепов) (04.10.1924-21.06.2001) – митрополит Нижегородский и Арзамасский.

[3] Никита Сергеевич Хрущёв (1894-1971) – советский партийный и государственный деятель. Первый секретарь ЦК КПСС. Председатель Совета Министров СССР. Председатель Бюро ЦК КПСС по РСФСР.

[4] Гремячево – посёлок в городском округе Кулебаки Нижегородской области.

[5] Юров Михаил Иванович (23.10.1920-01.10.1985) – советский партийный деятель. В 1970-1985 гг. – уполномоченный Совета по делам религий при Совете Министров СССР по Горьковской области.

[6] Митрополит Никодим (Ротов) (15.10.1929-05.09.1978) – митрополит Ленинградский и Ладожский, председатель Отдела Внешних Церковных Сношений Московской Патриархии, Патриарший экзарх Западной Европы.

[7] Имеется ввиду мужской Свято-Троицкий ставропигиальный монастырь Русской Православной Церкви заграницей, расположенный в Джорданвилле. 

[8] Брюссельская Библия – Библия с комментариями, выпущенная издательством «Жизнь с Богом» в 1973 г.

[9] Митрофорный протоиерей Константин Минюхин (1959-2012) старший священник в храме в честь святителей Московских Нижегородского подворья Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского женского монастыря.

[10] Игумен Исайя (Будюкин), (1885-1978) клирик Горьковской епархии

[11] Архиепископ Серафим (Тихонов), (1935-2000) архиепископ Пензенский и Кузнецкий.

[12] Источник преподобного Серафима Саровского в селе Цыгановка, Нижегородской области.

[13] Августин Бетанкур (1758-1824) – испанский, затем российский государственный деятель и учёный, генерал-лейтенант русской службы, архитектор, строитель, инженер-механик и один из организаторов транспортной системы Российской империи.

Огюст Монферран (1786-1858) – французский и российский архитектор, крупнейший петербургский зодчий позднего классицизма, один из основоположников архитектурной эклектики. Создатель Исаакиевского собора и Александровской колонны в Санкт-Петербурге. Осуществил подъём и установку Царь-колокола на пьедестал.

[14] Стихотворение «Влас» (1855).

[15] Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий (Данилов)

[16] Преподобный Тимон Надеевский (1766-1840) – иеромонах, местночтимый святой Костромской епархии, ученик преподобного Серафима Саровского.

[17] Имеется ввиду Московская духовная семинария.