ФИО: Савченко Мария Петровна

Год рождения: 1936

Место рождения и возрастания: Россия, Рязанская область, Муравлянский район, деревня Анненка

Социальное происхождение: из крестьян

Образование: среднее-техническое

Место проживания в настоящее время: Московская область, г. Дзержинский

Дата записи интервью: 15.01.2025 г.

Беседу проводил: студент Николо-Угрешской духовной семинарии Широков Всеволод.

Ответственный по проекту от семинарии: Специалист по УМР Феоктистов Г.А.

Мария Петровна, доброго дня. Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, о Вашем детстве, юности. Были ли у Вас члены семьи, которые были верующими?

Господи, благослови во славу Твою! Господи, вспомнить бы мне и рассказать правильно. Родилась я в Рязанской области, в деревне. Деревня у нас была маленькая. Я 1936 года рождения, мне уже очень-очень много лет, это ещё довоенная пора… В советское это было время. Тогда жили старые, пожилые люди, которых я запомнила с детства, были среди них, наверное, конечно же, святые. Когда я ребёнком была, война шла, а после войны они приходили к маме моей. Мама моя была глубоко верующий человек. И мамина мама была верующая. Такой глубокой веры они были!

Можно у Вас уточнить: не вспомните ли Вы, где именно и когда Вы были крещены? В детстве или уже в более осознанном возрасте?

Я не помню, кто крестил меня. Дело в том, что когда разгромили все монастыри и храмы, выгнали монахов, они ходили как нищие по деревне, кто чего даст. У них не было даже жилья. Они святые при жизни были. Кто умирал, кого-то даже побивали. А подавать в то время нечего было, у нас у самих ничего не было. Мама хоть и труженица такая была, но ей тяжело было. Она всегда говорила: «Бог помогает».

Папа мой погиб на войне на Украине в городе Ковель в 1944 году. Стелла там даже стояла до отделения Украины, в советское время. На стелле была фамилия и имя его: Денис Дементьевич. Он погиб, когда ему было 40 лет, а мама старше его была на два года. И остались маленькие дети. Старшего брата в 17 лет и ещё одного мальчика взяли на войну с Японией. Они были на островах Итуруп и Кунашир. Они живы остались, там было очень опасно. На этих островах брат должен был в одно время даже погибнуть. И мама молилась на коленях. Это я рассказываю, как Господь сохраняет людей, как Он помогает. Без Бога жить нельзя. Все наши слова, дела и поступки, мысли, которые известны Богу, должны быть чистыми. Даже в мыслях никого нельзя осуждать, даже если говорят, пишут, что плохой человек. А нам только нужно сказать: «Господи, вразуми его, этого человека», Бог будет судить. Поэтому надо следить за своими мыслями.

Дом у нас был, мы грелись на печке, отопления-то не было, война была. Отец был очень хороший – о нём так отзывались. Помню его в военной одежде, когда после сильного ранения его привезли домой на санитарном поезде. У него ранение было в бедро, уже загнивало так, что он не мог ходить. Он стрелком был. Привезли на санях, это было в 1943 году. И вот приезжал кто-то из медсестёр, на первый раз какое-то лекарство, видимо, было. И только затянулась слегка рана, тут же на войну отправили, на фронт.

И вот когда он побывал дома, родился после этого мой брат в 1944 году. Он самым меньшим был. Ещё сестра у меня есть. Ей было в это время, когда он родился, два годика или три. Я была постарше. И в семье был ещё один брат средний. Донбасс освободили сначала от немцев. И вот на Донбасс собирали мальчиков. Моему брату был 15-й год. Очень благородный, очень хороший, добрый. Про своих, может быть, так нельзя говорить, но они теперь уже в другом мире… Это можно и даже нужно сказать. На самом деле это так. Даже чужие люди так говорили. Таких мальчиков собирали не только с одной области, но и с другой. И отправили на Донбасс в ФЗО учиться. А здесь немцев не было, но полностью была разруха, никаких магазинов не было. С войны пришло совсем мало человек, которые остались живы, да и то инвалиды. Трудная такая жизнь, но это ничего. Зато друг с другом никто никогда не ссорился, помогали друг другу.

Поля такие у нас хорошие, чернозём, почва хорошая. Такие золотистые поля, пшеница была. И куда всё это пропало? «Пшеница золотистая», даже песня такая есть. Куда же это всё делось? А люди голодали… Без Бога нельзя строить государство. Корова вот у нас была, мама держала её, а без неё могли бы дети умереть. А как без мужчины? И лошади не было. Лошадь на всю деревню одна была и то не всегда. И как содержать это всё? Брали колоски и собирали их с поля. Вам это будет очень интересно про советское-то время. Работали только за палочки. Вы-то это не знаете и не помните. Может, по истории будете знать или знаете уже. Говорили шёпотом, чтобы никто не знал, что веруют в Бога. Ежов был, Берия… При Брежневе только перестали в тюрьму сажать, а крестить всё равно нельзя было. Это было такое время. Всё только Богу говорили. Вот человека повышают в должности, повышают, он старается, и если заметили, что он верующий, или жена его, или дети, то всё, увольняли, отчисляли из института.

Хотя в сельсовете был хороший человек. Ведь были такие люди среди них образованные, грамотные, у них были очень добрые сердца. Вот когда прислали маме моей письмо, что муж её погиб, она должна была в это время ребёночка родить, последнего его сыночка, после того, когда он на побывке-то был. В апреле он погиб, а ребёнок родился в июле. Специально в сельсовете не давали ей похоронку, чтобы она родила. Такой хороший был председатель. Вот не знаю его имени, только фамилию знаю, Чибисов, я бы его поминала. Всегда поминаю всех-всех-всех. Особенно, когда в монастыре помогала[1]. Слава Богу за всё!

И вот, когда отец погиб, мама всё плакала-плакала… К тому времени уже родился брат. Мама лежала на печке и всё плакала. А лампадочка у нас горела всегда. Я вот думаю, откуда же лампадка, откуда масло лампадное было? Я сейчас не помню, но помню, что лампадка была, и святой угол всегда был. Там что-то кружевное было. И иконы были небольшие. Наверное, те, с которыми венчались, из рук в руки их передавали, благословляли ими. Мама лежит и плачет. И видит, что выходит её муж, мой отец, в военной форме из тёмного угла. Света-то нет, дело было ночью, луна светила, наверное. А мы-то маленькие и лежим все вместе, печка чуть тёпленькая такая. Холодно было, потому что дров, как следует, не было. У нас не было леса, потом только торф стали копать через несколько лет. И вот он идёт из угла. И он хочет с ней говорить. И ей хочется! Уже дошёл до печки. И вдруг она сказала: «Господи!» И он сразу же отходит сердитый. Так было до трёх раз. А это не он был, это был злой дух под видом его. Господи, помилуй. И когда она дождалась утра, то сразу же побежала… Или к ней зашла баба Любаша, она её навещала. Она была святой жизни человек, такая ласковая была. Ещё и другая Любовь была, они к маме ходили. Это Божии люди, святые. Эта Любаша, бывало, говорила: «Моя бабушка рассказывала…» Когда я уже подросла, то стала соображать: она сама с 1870 года, это с какого же года её бабушка?.. И вот мама ей и рассказала о видении. Она говорит: «Варя, сколько раз тебе говорила, у тебя детки маленькие, тебе их растить надо! Он никогда не придёт. Это не он был. Молись, молись…». Она, конечно, молилась.

Это истинная правда. Это никакая не придумка. Не прибавляю, не убавляю ни одного слова. Господь знает, я не вру, это же нельзя. Я скоро предстану пред Богом, всегда об этом думаю. Где-то в атмосфере, даже учёные не знают, где, о каждом из нас, как живой компьютер есть, там слагаются все наши добрые дела и недобрые дела, поступки. А уж слова-то и мысли обязательно… Никого не надо осуждать. Выросли наши родители в безбожное время. Родители-то наши венчанные. А другие-то? Это сколько поколений?..

А потом я сюда приехала, крёстная меня привезла. Церкви у нас в радиусе 70 километров, где я жила, не было. Храмы все были разрушены. В каждом селе был храм, они разрушены были в советское время. Это через людей диавол действует. Сатана ведь разрушитель. Люди не понимали этого, им только внушали, вот они и творили такие дела. И поэтому я в первый раз увидела церковь, когда меня привезла моя крёстная сюда, она верующая была. И потом монастырь открылся.

Это я рассказываю часть своей биографии. Крёстная меня возила во все техникумы по Московской области. Куда ни приезжали, оценки у меня были хорошие. Не было общежития. Бараки тут были, в Дзержинке-то[2] не было ничего, только одни были бараки. Поля, поля и поля. Несколько домов было на Клубной улице. Вы даже это теперь не знаете, сейчас там тоже новые дома. Там только несколько домов было, а тут двухэтажные фибролитовые дома. Так Господь вёл, что пришлось мне работать и учиться дополнительно на разных курсах, всему учиться. Господь так вёл по жизни. Слава Тебе, Господи, я Тебя благодарю.

Супруг мой подводником был. Северный флот. Четыре года отслужил, даже больше четырёх. Год в Ленинграде учился на подготовке, а потом подводником был в Северодвинске, Североморске. Когда под водой находился, то были, конечно, такие моменты, что должен был погибнуть. Он оказался хорошим человеком, а мы друг друга знали до армии. Наверное, какие-то чувства были. А как с армии пришёл, мы вскоре поженились. Потом он в НИХТИ[3] работал, в институте, и учился. Его многие знают. Первый орден славы он получал в Георгиевском зале Кремля. Второй орден славы ему через год вручали в актовом зале нашего института. Министр вручал. Он не один там был. А третий наметили, но уже развалился Советский Союз, он так его и не получил. Да это неважно. Он был хорошим отцом, хорошим супругом. Мы венчаны с ним. Венчались, когда поженились. Всё слава Богу! Прожили с ним 54 года, даже больше. В 2014 году он умер. И вот лампадка в той комнате, в моей келье, горит до сих пор. Это он сам вешал. Он стал такой глубокой веры в конце жизни. Поначалу ему не нравилось, что я ходила в храм. Может, сейчас даже в шутку скажу, когда я один раз пришла, устала и дождик шёл, а зонтик не взяла, он говорит: «Ну что, овца мокрая, пришла?» Но у него это не в грубых тонах было. Он был не злой, добрый, ему хотелось, чтобы я телевизор с ним смотрела. Он потом к вере пришёл, восстанавливал у себя в Брянске восемь лет храм Богородицы, бывший детский садик, который не работал четыре года. Хороший такой, каменный. И вот он там восстанавливал церковь.

Можно у Вас узнать, приобретали ли Вы какую-нибудь литературу церковную самостоятельно в советскую эпоху? И когда Вы именно начали читать какую-то духовную литературу или Священное Писание?

У дочери моей муж был юрист-международник, и он ненадолго улетал за границу. В Китае он был. И оттуда он привёз Библию на русском языке. Это были 1980-е годы, может, 1983 примерно. На русском языке, тоненькая, мелким шрифтом. Тогда глаза-то у меня хорошие были. Как Господь устраивает-то всё! Я бы так её не прочитала. Брат у меня душевно больной, он уже жил у нас. А я ещё работала, на работе загружена была. Читать мне когда было-то? Бухгалтером я работала. У нас очень дружная была бухгалтерия. Про Оптинских старцев уже писали, мы об этом знали, и на работе мы переписывали друг другу, потом на машинке печатали молитву Оптинским старцам.

Как-то зимой снег пушистый был, я иду на работу, а ко мне идёт навстречу старушка, и какая-то у неё котомка. Раньше же не было никаких хороших сумок. Одета она по-простому. Я ей говорю: «Здравствуй, бабулечка. Может, Вам чем помочь?» И сразу мысль у меня: «Я же опаздываю на работу! А если она скажет, что надо? Я же опоздаю на работу!» Думаю: «Нет, тогда пусть уж лучше опоздаю». Она говорит: «Да нет, деточка». Но ей понравилось, что «бабулечка»-то, я сказала. И потом я узнала, что это была монахиня в миру, Магдалина. У неё такой был красивый голос, она так пела! А дочка её – наша монахиня Инна. Вы её не знаете. Она не так давно умерла. И вот я от неё отошла совсем немножко, метров 10−15, мы с ней разошлись. Я пошла, а снег только выпал, и прямо у самой дороги я падаю со всего размаха! Я повернулась, встала, шапку надела, кое-как дошла. И вот меня раздевают на работе-то, а я никакая. Я сломала руку, но не поняла. У меня перелом правой руки, я не могу работать, мне так плохо. Меня привезли в больницу, снимок сделали. И привозят мне это Священное Писание, Библию. И я стала читать. Только с помощью Господа. Ну вот с этого и пошло всё. Когда я стала читать, я, конечно, не поняла ничего. А потом, когда уж открыли монастырь, то первое, что я купила – это Новый Завет. Это Иисус Христос завещает каждому человеку, всем нам, как жить. Книгой жизни её называют. Сяду в ванной комнате, где стиральная машина была, и до часа ночи читала. И Господь давал силу, в пять утра вставала.

Читала жития святых. Мы же ничего не знали… Первые про Серафима Саровского были брошюрки маленькие. Давала их мне монахиня Иоанна. Анна Мироновна Курских. Она Божий человек. А келейница у неё Марья Ильинична. Матушкой Матроной её называли. Перед смертью владыка Вениамин[4] и ту, и другую в монахини постриг. Они были обе хорошие. И они были в сердце моём и в моём разуме святые люди по жизни. По той жизни святых не было. Такая жизнь, что сделаешь? Жить можно в достатке, но чтобы только всё по-доброму, всё только честно. Господь-то как помогает. Он обязательно помогает. Что мы даём – всё возвращается.

Мне сейчас уже 89-й год, и я читаю каждый день. Много лет. А раньше я читала больше. Читала и всё успевала сделать. Сейчас Псалтырь читаю после молитвы. А раньше были такие «двадцатки». Вы знаете, что такое «двадцатка»? Это по кафизме каждый читал по благословению владыки Вениамина, и Псалтирь прочитывали за день. Расписывали такой календарь. И поминали имена о здравии и о упокоении. Читала с нами вместе Елена Павловна, забыла её фамилию. Она была из благородной семьи. Она деньги посылала в Пюхтицы[5], это в Эстонии. Елена Павловна – необыкновенный человек. Она, по-моему, с Тамбовской области, и две её тётки родные по отцу были монахинями в Дивеевском монастыре. Его разгромили в советское время, и они приехали домой. Она рассказывала про них. Одну звали тётя Катя. В миру Екатерина, а потом стала монахиня Анастасия. Она была из благополучной семьи такой веры, что её отдали родители в Дивеево на воспитание, когда ей было 11 лет, представляете? А вторая девочка – Пелагея, это тоже тётка родная Елены Павловны. Ей было 4 годика, когда её туда отдали на воспитание. Она там получила и образование, и навыки, Господь всё даёт… Сначала она рисовала, а потом стала писать иконы. А после она там уже заведовала иконописной мастерской. Когда будете в голубом храме, в нашем храме Петра и Павла[6], одна икона на амвоне висит – в рост апостолы Пётр и Павел. Вот эта Пелагея и написала эту икону. И она Елене Павловне сказала: «Лена, забери эту икону. Может быть, будет такое время, что ты эту икону отдашь в церковь, береги её, спрячь». Нельзя было показывать. Её спрятали так, чтобы она не испортилась. А так в основном бросали на чердаки. Некоторые духовные люди спасали многие иконы, а так разруха же была. Без Бога не может быть государства.

Раньше Вы посещали святые места? Были ли Вы в качестве паломницы в каких-то монастырях, храмах?

Ездила в Псков, в Печорах была. И у отца Николая Гурьянова. Вы знаете про отца Николая Гурьянова[7]? Если у Вас будет время, обязательно посетите остров Залит в Псковской области.

Расскажите, пожалуйста, когда Вы в первый раз с ним встретились?

Когда я поехала во Псков, мы по святым местам мы ездили. Это такая была вера, столько было народу! Мы приехали по льду к острову Залит на машине, нас четверо в машине было. А летом ходили маленькие такие яхты. И вот народу-то было! А батюшка уже был старенький, нам сказали, что неизвестно, выйдет он или нет. А народу в его дворике было столько много! Я встала недалеко от его крылечка. Когда он вышел, ему стали кричать: «Батюшка! Сын попал в тюрьму!» Он задумается немножко, наверное, молился про себя, тогда я ничего не понимала, и говорит: «Пусть посидит, полезно, полезно», – так тихо, ласково. А другому скажет: «Нет. Молитесь за него, молитесь, хлопочите, надо выручать». Вот он, святой человек. Вот живой святой человек. А я должна была в Америку ехать к родственникам. И я крикнула: «Батюшка, благословляете меня ехать в дальнюю страну?» Но я не сказала, в какую. А он говорит: «Иди, иди сюда». Я оттуда иду, подхожу к крылечку, кладу руки под благословение. Ну, думаю, сейчас он благословит меня. А он, благословляя, мои руки сжал и говорит: «Поезжай. Приедешь оттуда, приедешь ко мне и расскажешь, как там». Это было минутку всего. Он перед этим ходил и мазал маслом каждого из лампадочки. Долго он уже не мог говорить, он ответил нескольким.

Мы во Псков ездили с Лидией Ивановной Андроновой, святой жизни человек, этим летом она умерла. Ровесница моя. В Псково-Печерском монастыре в пещерах с ней были. Когда проходили пещеры с экскурсоводом, то не видно было гробов, а когда обратно выходишь, то сколько их там… И гроб отца Саввы[8] увидели, а рядом с ним свечка. Мы приложились к нему. Прошло-то много лет, а всё сухое, никакого тления и запаха там вообще никакого нет. Настолько там много святых…

А в самом Пскове храм святого Александра Невского. Когда мы туда приехали, нас поселили в школу. Тепло нам там было, батареи тёплые, простынки, и мы там спали в школе. Там был батюшка Олег Тэор[9], не слышали про него? Это святой человек. Когда он узнал, что мы с монастыря приехали, то позвал нас к себе в домик. Когда мы пришли, у него так сильно болела голова! У него была голова обёрнута в мягкое полотенце. И везде у него были книги, книги… Он весь предался Богу. Потом мне уже сказали, что он, оказывается, всю войну первую чеченскую и вторую прошёл. Он с нашими воинами ходил в горы. Были и некрещённые люди, он с собой носил крестики, там и крестил их, и мало кто погибал. У него вся грудь в орденах.

Были в храме святых Константина и Елены. Многие храмы тогда ещё были разрушены. Храмы открывали постепенно.

Можно ещё подробнее спросить у Вас про советскую эпоху. Какое отношение было к Церкви, к вере? Приходилось Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением власти из-за веры в Бога?

Показывать ничего нельзя было, креститься тоже. Тогда говорили, что крестятся только глупые люди. Вот они голову себе бьют об пол и ничего не понимают. Вот так представляли людей. А сколько учёных со всего мира, они же были глубоко верующие и духовно образованные.

Первая моя дочь с 1961 года, её крестили маленькой в Люберцах Московской области в храме в честь Пресвятой Богородицы. Я на крестинах не была, а крестил брат моего мужа и моя знакомая. С юности мы с ней знакомы. А вторая дочка с 1967 года. Она такая добродушная была, но некрещёная. Если бы её покрестили, у мужа на работе были бы большие неприятности. И квартиру бы не дали. Решили, что подождать надо. И я, и моя мама боялись. И вот, это конец 1980-х годов был, помню, она в комнате была, а я на кухне. Никого дома не было. Вдруг она кричит таким тревожным голосом: «Мама!» Я бегом: «Чего, Оля?» Она говорит: «Мама! Поедем быстро в церковь! По дороге расскажу! Быстро одевайся, в церковь поедем! Где церковь ближайшая? Поедем сейчас. Мне срочно надо креститься». Она стала быстро одеваться. Я сама испугалась. И вот мы на автобусе поехали. Автобус тогда редко ходил. Доехали мы до Вешняков, там храм был[10]. И вот, когда добрались, я подошла прямо у входа к свечному ящику такая испуганная и с таким запалом спрашиваю: «Крестить будут?!» Мне говорят: «Успокойтесь, успокойтесь! Вон там очередь, регистрируют». Как сказали слово «регистрируют», меня как поразило. Я думаю: «Ой, это, наверное, опять опасно!» Подхожу и про себя думаю: «Если сейчас будут регистрировать, то я же ведь не обману Господа, если напишу не её фамилию по мужу, а мою?» Тогда я не понимала, что каждая мысль идёт к Богу! Вот её регистрируют и спрашивают: «А сколько ей лет?» Когда я сказала, что 21, мне говорят: «Вам надо собеседование с батюшкой пройти». Я так испугалась, что она не крещёная, это же грех. А она мне говорит: «Не бойтесь, не бойтесь, сейчас батюшка выйдет». В этот момент служба шла. Потом батюшка вышел, повёл нас в крестильную комнату. И мне говорит: «Мать, ничего не говори, я буду разговаривать с дочкой. Как тебя зовут?» – «Оля». – «Ольга? А знаешь, кто такая была равноапостольная Ольга?» – «Нет». Он на меня смотрит, а мне так стыдно, неудобно! Потом спросил, где учится, она назвала институт и какой курс. – «У вас были ли такие ячейки, на которых атеисты говорят, что Бога нет? Ты участвовала в этом?» Она говорит: «Нет». Он мне сказал: «Дочери Вашей 21 год, а если бы что-нибудь с ней случилось, где бы она была? У Вас муж очень высокий начальник?» Я говорю: «Нет». – «А почему Вы боялись крестить? Можно же было покрестить, почему Вы не постарались-то?» Мне было в этот момент очень неловко и стыдно. Дочь сказала, что бабушка была у нас верующая, она про бабушку Варвару рассказала. И про сон свой она стала рассказывать, когда проснулась с таким трепетом. Она говорит: «Вижу сон такой. Какое-то большое здание. Здание я не вижу, но знаю, что оно большое. И собралось очень много народу. Очень нарядные, ждут какое-то торжество. Со мной была моя сестра старшая. Все ждут, я тоже жду. Все волнуются, и я тоже. И вот распахнулись большие ворота, я их не видела, но только они сами распахнулись, и свет яркий здесь оказался. Я не видела Господа, только видела яркий свет. Все ахнули и встали на колени. Я рядом с сестрой своей стояла. Я не видела Его, но знаю, что Он руку клал на голову каждому. Прошёл Он мимо меня и положил руку на голову сестры. Мне в это время было так страшно, мне так было плохо в душе! Мне было очень плохо в этот момент! Он всех благословил, а вот мимо меня прошёл». Поэтому она и кричала: «Быстрее!» Поэтому и бежали. Я говорю от чистого сердца, как было. Господь знает все наши слова, дела, поступки. Мысли идут к Богу. Поэтому я пред Богом буду отвечать за то, что я сейчас рассказывала.

А когда Вы стали чаще в храм ходить? С какого момента?

Это уже касается нашего монастыря[11]. Когда мы приехали с дачи, была осень глубокая. Сказали, что сюда приезжали с Патриархии. Тогда не знали, что это такое. Сказали, что кто-то приезжал: монахи, попы… Раньше так говорили. Приезжали они в нашу мэрию и беседовали там насчёт нашего монастыря. А он был в полной разрухе! Вот где сейчас большой собор стоит, такой красивый, необыкновенной красоты, там была мерзость запустения. Там грязь была и всё-всё-всё было плохо, никаких келий не было, венерические больные лежали. Такие болезни, за ручку с ними нельзя взяться. Такое отделение было. Дзержинка маленькая была. Там и детская больница была, где кельи сейчас. Моя дочка там лежала старшая, многие знакомые там лежали, дети маленькие совсем, и роддом был.

И вот сказали, что приезжали попы, откроют монастырь тут вскоре. Объявлений-то не было. Радио у нас было, может, по радио сказали, что будет молебен у монастыря. Пришло туда народу много, а молебен был на улице. Владыка Вениамин стоял, батюшка Рафаил[12]. Они двое приехали с Рязани, с Иоанно-Богословского монастыря. Там тоже восстанавливали всё. И кто-то третий был, я сейчас не помню. Они на улице служили, где Успенский собор[13] сейчас. Я как сейчас помню, они одеты были по-монашески. Снег шёл крупными хлопьями, кирпичи красные стояли большими штабелями, их несколько было. Люди на них облокачивались, народу было много. Снег шёл, и молебен был краткий. Ничего нам, конечно, понятно не было. Мы ничего не понимали. «Отче наш» даже никто не знал, что такое Троица никто не знал. Про Бога-то ноль. Мама-то была верующая, она всё знала: про Бога, про ангелов, про тёмную силу. А мы считали, когда уже стали взрослые, что это как сказка.

А потом, когда открыли монастырь-то, Валентина Ивановна Герасимова, соседка по даче, она образованная, академию закончила, она была заведующая небольшой гостиницы. И она батюшек приютила ночевать и с них ни копейки не взяла.

Когда монастырь у нас открылся, приходило столько народа! Поначалу приходили молодые, которые только любопытствовали. Первая служба была вечерняя 18 декабря 1990 года. А литургия была уже 19 декабря утром в 9 утра в храме Успения Пресвятой Богородицы, там леса были, и ничего не было, а в пределе Марии Египетской бумажные иконки просто были, не в рамке литографии, на царских вратах.

А где ризница потом стала, туда ступить нельзя было, пыль, грязь. А в самом соборе три этажа было, фабрика была, там газированную воду изготавливали, а потом галоши, сапоги резиновые. Это же сажа была. Когда были коммунары[14], там была фабрика-кухня. Моя соседка, сто лет ей было, она умерла недавно, вот тут за стеной, я к ней ходила, она там на фабрике-кухне работала, помогала. Она сказала: «Я с Богом была всегда. Вот каждый шаг ходила с Богом. Но этого никак показывать нельзя было. Мы смотрим в окно, а там идут коммунары, сейчас их кормить будем…».

Тяжело было во время революции. Как же они заморочили голову-то! Люди верующими были, кланялись, вчера в церковь ходили, а потом им сказали, что Бога нет, диавол внушил такие мысли. Как же это так? Ещё до нашей эры тысячи лет еврейский народ только верил в Единого Бога.

Все дела наши, слова и поступки, мысли известны Богу. Вот с этим и предстанем туда, мне скоро туда уходить… Я только думаю, а вдруг сегодня будет? А самое главное, что Богу наше сердце нужно, чтобы сердце воспринимало только доброту и любовь.

С Богом можно говорить и своими словами, так святые говорят. Когда человек собирается на работу, ему и некогда молиться, детки имеются, кто-то больной… Можно своими словами: «Господи, благослови меня. Господи, я сама ни с чем не справлюсь. Только Ты мне поможешь». А Господь действует через людей.

Понятно, что раньше, конечно, хоть ходили в церковь и читали всё, но открывается это постепенно, потом. К примеру, многие читают молитву «Царю Небесный», это же про Святую Троицу Нераздельную. Ведь Святая Троица — тайна большая, туда нам вникать нельзя. Мы не понимаем, учёные не понимают, богословы. Это тайна великая, это Небесная тайна. Нам только глубоко верить надо, и тогда будет открываться потихонечку.

Мария Петровна, сердечно Вас благодарим. Спасибо большое за столь искреннее и сердечное интервью, которые Вы нам дали! Спасибо Вам огромное! Желаем Вам крепкого здоровья и всего самого доброго!

[1] Речь идет о Свято-Никольском Угрешском ставропигиальном мужском монастыре г. Дзержинский Московской области.

[2] г. Дзержинский Московской области.

[3] Научно-исследовательский химико-технический институт.

[4] Митрополит Вениамин (Зарицкий) (1953-2023).

[5] Пюхтицкий монастырь, Эстония.

[6] Храм святых первоверховных апостолов Петра и Павла при Свято-Никольском Угрешском ставропигиальном мужском монастыре г. Дзержинский Московской области.

[7] Протоиерей Николай Гурьянов (1909-2002), русский религиозный деятель, один из наиболее почитаемых старцев Русской Православной Церкви конца XX — начала XXI веков.

[8] Схиигумен Савва (Остапенко) (1898-1980), священнослужитель Русской Православной Церкви, духовный писатель, насельник Псково-Печерского монастыря. В православных кругах схиигумен Савва почитается как подвижник благочестия, старец и носитель духовной мудрости.

[9] Протоиерей Олег Тэор, член Псковского отделения Императорского Православного Палестинского Общества, помощник командира по работе с верующими бойцами 76-й дивизии ВДВ, почётный настоятель храма Александра Невского г. Пскова, 56 лет жизни посвятил священническому служению. За это время он побывал во многих «горячих точках», оказывал духовную поддержку воинам во время первой и второй Чеченской кампаний, в Югославии, в Сирии. 

[10] Храм Успения Пресвятой Богородицы в Вешняках.

[11] Речь идёт о Свято-Никольском Угрешском ставропигиальном мужском монастыре г. Дзержинский Московской области.

[12] Игумен Рафаил (Костык), один из старейших насельников Иоанно-Богословского монастыря, который подвизается в должности эконома на подворье Николо-Угрешского монастыря. 

[13] Успенская церковь с приделом прп. Марии Египетской, Государевы и Патриаршие палаты, Трапезный храм во имя свв. ап. Матфея и вмц. Параскевы — один из храмов Николо-Угрешского монастыря.

[14] В 1927 году помещения Николо-Угрешского монастыря передали трудкоммуне №2 ОГПУ. В Спасо-Преображенском соборе сделали межэтажные перекрытия и пробили в стенах прямоугольные окна. Из-за нехватки помещений использовали даже пространство подкупольных барабанов. В соборе одновременно размещались фабрика-кухня, столовая, спортзал, а алтарь приспособили под котельную. Под руководством вольнонаёмных мастеров коммунары осваивали рабочие профессии, мастерские оснащались передовым по тому времени оборудованием.