ФИО: Сергей Александрович Конев

Год рождения: 1945

Место рождения и возрастания: пос. Новомихайловский, Одесская обл., Украина, г. Волгодонск, Ростовская обл., Россия              

Социальное происхождение: из семьи служащего

Образование: высшее

Место проживания в настоящее время: г. Ростов-на-Дону

Дата записи интервью: 23.09.2024

Беседу проводил Пивоваров Иван Андреевич, студент 3-го курса, сотрудник Медиа-центра Донской духовной семинарии.

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, Вашем детстве и юности. Были ли Ваши родители верующими?

Семья наша относилась к числу верующих семей, но дело в том, что время нашего возрастания и воспитания приходилось на послевоенные годы.

Вся трудная история нашей семьи началась с октябрьского переворота 1917 года, потому что дедушки и бабушки по папиной линии и по маминой линии были людьми зажиточными, и были раскулачены. И та, и другая семья. Это вызвало неоднократные перемещения, скитания по городам нашей необъятной Родины. Семья проживала на Украине в городах Красный Луч, Мариуполь, Донецк. Папа работал главным бухгалтером на шахтах. Это были достаточно неплохие места для проживания и материального обеспечения семьи. Папа имел образование церковно-приходской школы в объёме семи классов, родом он был с Кировоградской области, с Украины. Для того времени с учётом качества образования он считался человеком образованным. Мама закончила всего три класса церковно-приходской школы, но получила профессию швеи, занималась швейными делами.

В семье нашей, конечно, имелась и церковная литература, и иконы, и кое-какая утварь церковная, необходимая для домашнего обихода, но ввиду большого количество переездов случилось так, что очень многое было утрачено.

В один из переездов мы жили в Одесской области, на границе с Молдавией, в посёлке Михайловский, там я родился. Там был священник, папа дружил с ним. Это был протоиерей, окончивший Одесскую духовную семинарию и духовную академию в Греции. Звали его отец Павел, он меня и крестил там же, в Одесской области. На момент крещения, наверное, и годика мне не исполнилось. По рассказам папы, они просто дружили, отец Павел часто его посещал, у них были назидательные беседы, и он достаточно неплохо наставил папу в вере. Папа мой был достаточно религиозным человеком. Бабушка и мама были тоже религиозными людьми, но они были староверами, их род тянулся из Архангельской области с Поморья. Поморцы так называемые. Они попали в Саратовскую область и проживали в Саратове. Там старообрядческие храмы были, конечно, и они вели свой образ жизни, ну а когда папа с мамой поженились, то мама тоже посещала православный храм, и противоречие между старообрядческим укладом и православным не заострялось. Вот так мы выросли, но, к сожалению, посещение храмов могло быть только выборочным во время каких-то поездок.

Когда мы были уже в более сознательном возрасте с сестрой (она старше меня, она 1941 года рождения, я 1945 года), когда мы уже подрастали, и я пошёл в школу, и сестра училась, то нас воспитывали в вере через молитвы, которые были исполнены в рукописном тексте. Мама и папа писали нам молитвы, это были краткие молитвы, но всё равно мы к ним уже с детства приучались. Сохранились некоторые иконы, которые до сих пор есть, по наследству перешли и находятся у меня сейчас, в нашей семье. Сам уклад семьи был религиозным, была преемственность православного уклада.

Основным местом проживания и моего возрастания был город Волгодонск, это был город без храма. Это был новейший город, построенный из посёлка, молодой город, в советское время никто храмы не строил и не предполагалось их строительство. Вся наша церковная жизнь заключалась в том, что мы чтили праздники, особенно двунадесятые праздники, потому что родители были достаточно религиозными людьми. И мы возрастали на рукописных молитвах, праздниках и, естественно, на рассказах родителей о Библии, о Евангелии, о Евангельских событиях, обо всём. Но всё это было, конечно, не так глубоко, потому что отсутствие литературы сказывалось.

Показывали ли Вы свою религиозность в школе? Были ли среди одноклассников тоже верующие?

Нет, особо верующих не было и религиозность мы не показывали.

Какое впечатление производила в детстве и отрочестве на Вас Церковь и всё церковное?

Церковь производила впечатление положительное, мама меня приносила на всенощные бдения, мне, наверное, годика два-три было, может быть, я просто запомнил, как священник меня елеем помазал, поставил крестик на лбу. На службы мама меня брала, это было всё эпизодически, меня всё привлекало, мне нравилось в церкви, я был маленький, всё было новое, с этой точки зрения мне нравилось. Это было в раннем возрасте, а в среднем возрасте, уже в юности во время учёбы в институте, очень было мало контактов. Однажды мы студентами посещали Новочеркасский собор, но нас предупредили, что это небезопасно, потому что можно попасть на учёт в органах, которые занимаются борьбой с религией, это целая система – уполномоченные и так далее.

Приобретали ли Вы самостоятельно религиозную литературу?

Да, в советское время приобретали, но предложение было очень скудное, ничего особенно не было. Были крестики, свечки, молитвенники. Большого разнообразия церковного товара, как сейчас, не было. Я был так рад первому молитвеннику! У меня до сих пор хранится первый мой молитвенник из Одесской епархии, ещё с послевоенных лет. Я не дышал на этот молитвенничек! Мы его читали, переписывали из него молитвы. Был духовный голод в литературе. С появлением первых синодиков, конечно, мы и их приобретали. Я уже понял, что туда надо записывать имена о здравии и о упокоении. Интерес к церковной литературе был.

Крестик я купил во время посещения храма города Новочеркасска. Мы ходили без крестиков в своё время ещё в детстве, в школе. Особое внимание проявляли к ученикам, если там крестик кто-то носить будет, ну и мы ходили без крестиков, поэтому первый крестик я приобрёл уже тогда, когда в Новочеркасске в институте учился.

Первый раз я посетил Новочеркасский собор, когда пасхальное богослужение шло, это было необыкновенное впечатление, оно помнится мне до сих пор. Прекрасный день, прекрасная погода, Пасха, народа очень много, храм полный, поскольку в станицах храмы были разрушены, и все съезжались в ближайший регион: хутора, станицы, приезжало много людей, много молодёжи было, всё это было на площади. Праздничное настроение никуда не денешь, оно чувствовалось, город гудел, всё было празднично. И вот одним из первых впечатлений был Черкасский собор.

Когда мне было где-то 28 лет, мы переехали из г. Волгодонска, я уже работал, окончил Новочеркасский политехнический институт, два года отслужил в звании офицера в армии, после этого я поступил на работу в организацию «ГОР ТОП» механиком, а через полтора года после этого заболел серьёзно директор, он был пенсионного возраста, я его замещал и в последствии я был назначен директором. В 28 лет, в 1974 году, я был переведён в город Ростов-на-Дону на работу в этой же системе. Эта система связана с топливом, с обеспечением населения, коммунально-бытовых учреждений, предприятий топливом. Я был переведён на должность главного механика областного управления и продолжал свою работу уже в Ростове. Вот здесь, в Ростове, где есть и центральный собор, где оставались и ещё церкви действующие, конечно же, я в ближайшее время посетил храм. Для меня это было что-то новое, потому что я был невоцерковлён и достаточно многого не знал, потому что со слов родителей оказаться в церкви было практически невозможно. Просто представление какое-то было, но здесь я реально соприкоснулся с церковной жизнью. Я попытался побеседовать со священником, но, учитывая, видимо, мой возраст и состояние в Церкви, со мной разговаривать не решались, предполагая, что я человек, возможно, представляющий другие интересы. На мои вопросы только «да» или «нет» могли ответить или сказать, как покрестить детей, но какие-то беседы со мной не решались вести, несмотря на то, что у меня была масса вопросов. Это было неоднократно. Затем я встретил там Иоасафа, это был такой человек, ему было за 80 лет, и мы как-то с ним познакомились, он на сборе денег сидел с кружкой, такого благовидного образа человек с бородой. Когда мы разговорились, он, видимо, понял, что я человек, реально не представляющий никакого подвоха. И мы с ним уже побольше смогли поговорить. На какие-то вопросы он отвечал, я просто жаждал любой информации, потому что сотни вопросов были, на которые мне просто хотелось получить ответ. Через него я познакомился со священником, который был за штатом, он не служил в соборе, но совершал требы. Звали его отец Тарасий. Он из средней полосы России приехал, при соборе его все знали, но он не был штатным священником собора. По моей просьбе он меня с моей любимой супругой Татьяной Николаевной повенчал, поскольку мы были не венчаны, на квартире, на дому. Я, правда, слышал от отца Тарасия, он у нас за чаем бывал в семье, что он какое-то время был под запретом в средней полосе, какой-то конфликт был, кажется, связанный с уполномоченным. И у меня потом возникла мысль: вдруг он нас венчал, будучи под запретом? Но я его уже не смог найти, он куда-то уехал, прошло уже много времени, лет 20 прошло, и я тогда с таким вопросом обратился к иеромонаху Алексию (Осяку), ныне покойному, настоятелю тогда храма Преполовения Пятидесятницы города Ростова-на-Дону. Отец Алексий сказал, что сам разрешить не может такой вопрос, необходимо обратиться к архиерею. Я пошёл на приём к архиепископу Пантелеимону[1], я его знал, он уже бывал у нас на престольных праздниках, мы были знакомы. Я записался на приём, пришёл, рассказал ему историю, он внимательно послушал, посоветовал мне встретиться с двумя старыми священниками, здесь, в Ростове, которые должны были знать и помнить этого отца Тарасия, чтобы прояснить ситуацию. Но как-то не сложилось, и во время следующей встречи, когда я пришёл, я сказал: «Не получилось, не помнят». Владыка ответил, что раз есть сомнения, надо написать прошение. Он подписал прошение, и нас повенчал иерей Антоний Осяк в нашем Преполовенском храме.

Итак, в 28 лет я уже стал посещать собор по воскресеньям регулярно, приходил на службу. Меня предупредили, вот этот Иоасаф мой знакомый сказал: «Тут ходят разные люди, проверяют буквально всех присутствующих и всех, конечно, интересуют люди молодого возраста». Политика властей по отношению к Церкви была политикой двойных стандартов. Советская власть пыталась навязать мировоззрение народу, в частности в отношении к Православию и к другим религиям, при этом старалась на международном фоне показать, что у нас всё разрешено, церкви открыты. Они действительно были открыты, какие остались. Выглядело всё следующим образом: было действительно свободное посещение для людей престарелых. Обычно приходили участники войны, инвалиды, безногих, безруких можно было встретить. Конечно, эти наши знаменитые «белые платочки», эти бабушки основной костяк составляли всегда в Церкви. Их, естественно, никто не трогал, и было понятно, что все эти соглядатаи сосредотачивались на проповедях священника, чтобы, не дай Бог, они там не уловили какую-то политическую нотку. Поэтому священники старались в своих проповедях строго ограничиваться содержанием евангельских истин и наставлениями, не касаясь ни политики, ни социальной стороны, потому что каждое слово фиксировалось и это было чревато для священника, реакция следовала мгновенно. Да, все священнослужители под большим прессом находились, настоятели, да даже и архиереи.

Архиепископ Иоасаф[2] был, конечно, светлый человек, который беззаветно служил Богу, его очень любили прихожане, и он в тяжелейших условиях осуществлял своё служение. У него были очень большие разногласия, он под большим давлением уполномоченных по делам религий находился. Там всячески старались ограничить свободу Церкви. И ситуация, например, в соборе была такая. В соборе была специальная группа людей создана уполномоченным по делам религий. Это были неверующие люди, воинствующие атеисты. Все назначенные люди, в том числе старосты, специально проводили политику внутри прихода, чтобы приход не был сплочённым. Приход составлял из себя наиболее проверенных и преданных Церкви людей. Священник вообще был бесправным, даже и архиерей был абсолютно без прав, они не имели права ничего благоустроить, всё было ограничено, деньги не выделялись, людям не платили, всё было на полуобщественных началах, касаемо даже уборки храма. Храм не разрешалось ни покрасить, ни привести его в какой-либо соответствующий вид, всё было запрещено. Существуют факты, что расписание, рассмотренное и заверенное архиереем, могли изменить. Люди жертвовали на храм, и в копилках всегда были деньги, но они не попадали на нужды храма, их забирал староста, и эти все деньги исчезали в неизвестном направлении.

Был такой случай. После 1986 года, когда первое потепление произошло, отношение власти к Церкви было более-менее тёплым, давление существенно ослабело, при митрополите Владимире (Сабодане), когда позолотили купола, это было что-то невиданное в те времена. И вот при этих потеплениях, ещё до владыки Владимира (Сабодана), выделили архиепископу Иоасафу автомобиль. Он ездил на стареньком «Москвиче», а ему выделили новую «Волгу» ГАЗ-24. И при этом произошло следующее: староста присвоил себе право ездить на этой машине, а архиерея продолжал прихожанин возить на стареньком «Москвиче». Наши бабушки, конечно, отстаивали всегда Церковь, они и в данном случае отстояли, они возмутились, собрались и просто в один прекрасный момент вытащили старосту силой из машины и сказали водителю, чтобы он возил только архиерея. И только так они архиепископа Иоасафа пересадили на «Волгу». То есть почти силой отбили машину. Вот такая была ситуация.

Приходилось ли Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением властей и общества в связи с религиозными убеждениями?

Да, я знаю такие случаи. Я работал в организации, а в соседней областной организации было большое финансовое управление. Там оказался человек, по рассказам коллег, работающий заместителем начальника этого управления. И его засекли в храме, в соборе, и передали на него сведения. Он даже, по-моему, был членом КПСС. Его вызвали, и началось большое разбирательство, и поставили вопрос: верующий он человек или нет. Он сказал: «Да, я верующий человек». Его исключили, сняли с работы. Масса таких случаев была. Когда я в первый раз поехал освящать куличи в собор, там было два кордона. Специально через кордоны проходили люди. Бабушек пропускают, молодых – нет. Мне было тридцать лет – в таком возрасте мне нельзя, ну и ищу случая. Мне говорят: «А ты возьми какую-нибудь бабушку с костылём, и с ней пройдёшь». Я хотел использовать этот случай и сразу же слышу какой-то крик, разбирательства. Кричит молодая женщина. Она тоже шла с бабушкой, и её остановили, потянули в автобус, там организовывали штабы для установления личности, кто хотел попасть в собор. Как правило, конечно, это были молодые люди. И её тянут в автобус, как преступницу какую-то, а она кричит. Это ужасно было. Человек пришёл с пасхами, куличами на службу… Вот такое мне запомнилось особенно. Это просто дикость – такое отношение советской власти к людям.

Тем не менее, приведу один факт. У меня сестра жила в Москве и работала в киностудии «Союз Экспорт Фильм». Она жила в Переделкино, и там был храм. В этот храм приезжали крестить внуков и внучек высокопоставленных лиц чуть ли не из ЦК. Вот двойственность какая! Значит, они своих внуков хотят крестить, но делают вид, что ничего не знают. Поручают это тёщам, бабушкам, они тут ни при чём, чтобы отмежеваться. Сам он, конечно, не едет, но на машине-то видны номера. Вот такая двуличная политика была.

Конечно, можно много говорить о бесправности священников в то время. Они были действительно бесправны. Наш отец Алексий был иподиаконом у архиепископа Иоасафа, и тот ему доверял, понимая, что он человек достойный доверия. Отец Алексий предан был Церкви, очень был инициативный, и архиепископ наставлял его, делился всем, рассказывал о взаимоотношениях с уполномоченным, рассказывал, какие козни они придумывают, он был очень умным человеком. Говорил: «Меня должны вызвать по одному вопросу, а я возьму бюллетень и не пойду». Вот владыка с властями вёл такую игру и всегда с Божией помощью обходил острые углы и все эти козни властей удавалось преодолеть. Отец Алексий всё это впитал, получил опыт этих взаимоотношений и он очень не любил советскую власть, которая продолжала заниматься богоборчеством. Мы с ним много на эту тему разговаривали, он был очень начитанным человеком, достаточно осведомлённым, очень любил историю Церкви. Конечно, террористическое отношение к религии проявляли большевики. Все мы знаем из истории, что более 60 тысяч храмов оказались в России разрушены. Неисчислимое количество священнослужителей было репрессировано, убито, погибло в застенках. На момент, когда Сталин решил произвести выбор Патриарха, на всю Россию еле нашли восемь архиереев для того, чтобы собрать Священный Синод и произвести выборы Патриарха. Гонения были беспрецедентны и большевистский режим был террористическим режимом. Конечно, перелом определённый произошёл после Великой Отечественной войны. Существует известный факт, что Сталин обратился к народу со словами «братья и сестры», когда Отечество было в опасности. Церкви открыли во время войны, священников вернули с фронтов.

После этого советской власти нужно было, конечно, просто откреститься от этого кровожадного большевизма, руки которого по локоть в крови. Советская власть и коммунистическая партия (уже не большевиков) попыталась от этого отмежеваться, изменив название, но, к сожалению, у них не хватило сил это сделать, и всё-таки в уставе партии была записана борьба с религией, всё-таки они это оставили. Хотя, конечно, уже это перешло в другую фазу, всё это делалось уже совершенно не в таких масштабах.

Хотя во время моего прихода в Церковь были такие факты, что архиерей не имел права рукоположить священников, не поставив в известность уполномоченных, не получив от них согласования. Как отец Алексий рассказывал, это достоверные факты, архиерей пишет, подаёт список уполномоченному на рассмотрение, например, три фамилии для рукоположения, а уполномоченный берёт и дописывает туда ещё пять человек. Архиерей говорит: «Я не знаю этих людей». Он отвечает: «А Вам и не надо знать, это люди надёжные, имейте ввиду, эти люди не хуже кандидатов в священники». И доходило до того, что архиерей стоял перед выбором: либо никого не рукополагать, либо всех кандидатов. Это, конечно, было ужасно. Это лицемерие, двойные стандарты, это было просто цинично – такое вторжение власти в то, что дано архиерею.

Я сталкивался с такими случаями, у нас в Новочеркасске было одно наше рабочее подразделение, я его посещал, и мы проезжаем посёлок Татарский, со мной работники едут и говорят: «Вот пивом торгует – это бывший священник». Я понимал, в то время бывало, что священники просто под давлением уходили, их заставляли уйти, всякие были случаи. Но я думал: «Как же так? Бывший священник торгует пивом?» А потом, когда поразмыслил, я понял. Это были как раз те личности, которых вот так рукополагали, тёмные личности. Они рукополагались для того, чтобы изнутри разложить Церковь. То есть он получал сан священника, вёл неподобающим образом свою жизнь и всячески изнутри дискредитировал Церковь, чтобы со стороны говорили: «Да он священник! Посмотри, посмотри, как они себя ведут!»Потому что я знаю, да, были такие священники, которые уходили из-за гонений, но они устраивались каким-то образом, находили себе какое-то дело, например, занимались переплётом книг, в том числе и церковных, неофициально, конечно. Они восстанавливали старые книги, таким образом подрабатывая на жизнь. По договору устраивались в организации, сшивали бухгалтерские отчёты, получали какие-то деньги, чтобы существовать за счёт чего-то, а дома занимались переплётом церковных книг, которые приносили христиане: реставрировали старые Библии, Евангелия. То есть они искали какой-то полезный труд. Но чтобы торговать пивом… Мне стало понятно, что это те расстриги, как их называют. Где угодно их можно было увидеть. А священники, преданные своему делу, находили полезное занятие. Много случаев известно мне в жизни, когда священники жаловались на своё бесправие. Они не могли ничего сделать для храма. Власть хотела видеть их в виде нанятых чиновников: пришёл, отслужил, ничего ты здесь не имеешь права сделать, прав у тебя никаких нет, ты уезжаешь, и всё на этом закончилось.

Каково Ваше представление о положении Церкви в Советском Союзе?

Положение Церкви, на мой взгляд, было полукатакомбное. Церковь советского времени представляла из себя внешне храм, двери которого открыты как бы для всех посетителей, но как в мышеловке. Если заходил в храм, допустим, молодой человек, то он сразу попадал под контроль. Для людей пожилого возраста, инвалидов, участников войны доступ в храм был открытым. За молодыми людьми присматривали, их высматривали, ими интересовались, и таким людям грозили последствия. Всячески старались установить их личность, и после этого, если это член КПСС, то передавали сразу в партийную организацию, что он заходил в церковь или был соучастником крещения ребёнка. Всё фиксировалось. Если он не был членом КПСС, передавали в профсоюзную организацию. Его вызывали на заседание профсоюза и задавали вопрос, почему он посещает церковь. Если он не состоит в профсоюзе, передавали руководителю предприятия с наставлением разобраться с личностью, почему у него человек, работающий на предприятии, оказался в церкви. То есть был тотальный контроль за людьми среднего и молодого возраста. Это было в особенности при Хрущёве. Задача была такая: категорически отмежевать молодое поколение от Церкви, детей в особенности, чтобы никакого воспитания не получили церковного. Из расчёта, что старые люди отомрут, и Церковь вынуждена будет закрыть свои врата, поскольку она будет невостребована. Потому что люди, даже хотевшие войти, боялись, так как это было серьёзно. Человек мог лишиться должности, человек мог попасть под разбирательство. Советская власть очень цинична в этом отношении была. В КГБ специально было создано девятое управление, которое занималось церковными делами. Самая мощная разведка в мире, казалось бы, ловите шпионов, диверсантов, занимайтесь действительно защитой нашего государства от внешних врагов. А они бегают, своих соглядатаев, агентов рассылают завербованных, которые слушают, где батюшка что скажет. Общество к тому времени растеряло свои основные духовные ценности и оказалось в таком состоянии, когда просвещение как никогда нужно было, а его полностью старались изолировать. То есть всё шло как бы по планам коммунистической партии, по идеологии коммунистической, надо было всяческими путями закрыть Церковь, и поэтому Церковь вела катакомбное существование.

В подтверждение этому могу привести тот факт, что очень много людей молилось по домам, они составляли молитвенные группы. Диаконы вне штата, престарелые священники, люди церковные начитанные, чтецы, бывшие регенты, люди, которые имели какое-то отношение к Церкви, имевшие образование хотя бы примитивное, чтобы отслужить молебен или просто акафисты почитать, собирались группами на квартирах для совместной молитвы. Они были рассеяны по своим небольшим домашним общинам. Они не могли ходить в храм, потому что не все из них были преклонного возраста. А детей в храм водить запрещали. Если детей приводили, сразу же этой семьёй начинали интересоваться, выясняли, где они учатся, в школу обращались: почему дети оказались в церкви.

Среди моих знакомых были люди близкие к Церкви, начитанные, они не были священниками, но хорошо знали церковный уклад. Я знал нескольких человек как раз из числа тех общин, которые собирались по домам. Они ездили в Киев, на Украине было свободнее с этим, и привозили оттуда литературу, церковную утварь. От этих людей я тоже получил много полезного, даже в устном предании, потому что, когда я в первый раз прочитал Евангелие, появилась жажда духовная. Она просто требовала ответа на многие вопросы, и попадались такие люди, более-менее сведущие в церковной сфере.

Как Вы относились к антирелигиозной кампании в Советском Союзе?

К антирелигиозной кампании сугубо отрицательно. Эта политика связана с борьбой с религией, борьбой с Богом, богоборчеством по существу. Как к ней можно относиться?.. Я был очень рад, когда произошла смена власти, и Церковь получила свободу.

[1] митрополит Пантелеимон (Долганов).

[2] архиепископ Иоасаф (Овсянников), (1904 – 1982).