ФИО, сан: схиигумен Ириней (Епифанов)

Год рождения: 1954

Место рождения и возрастания: г. Казань

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Место проживания в настоящее время: Свияжский Иоанно-Предтеченский женский монастырь, остров-град Свияжск

Образование: среднее специальное, Московская духовная академия

Дата записи интервью: 15.04.2024

Здравствуйте, отец Ириней. Хотелось бы у Вас узнать, как развивалась Ваша жизнь и связь с Богом.

С детства я верующий. С детства меня крестили. Бабушка меня в храм водила. Причащала, я помню маленького.

Первое причастие помните?

Я маленький был. Помню, что в Покровской церкви. Уже память такая. Народу много ходило, но церквей мало было. Потом уже сам стал причащаться. Бабушка меня приведёт и поставит на причастие. Говорит: «И сам ведь причастился». Так рассказывали.

К Церкви сразу любовь появилась, да?

Я всегда Церковь любил. Почему-то у меня с детства к этому было притяжение, как магнит.

А школьные годы?

Тогда время было безбожное. 1962-й год был, когда я пошёл в первый класс. Ну тогда, конечно, веру ненавидели. Не любили. Какая была учительница у меня в первом классе! Один мальчишечка принёс крестик, слил его из свинца. Я говорю: «Дай мне». Он мне дал. А учительнице, когда дал, та прямо затряслась вся. И отняла у меня этот крестик. Положила себе на стол. А я всё равно потом взял его, этот крестик. Бабушка пришла в школу, учительница говорит: «Вот, какой-то крест принес!» Бабушка моя говорит: «Да это не крест. На вот, посмотри, – дескать, – на мне крест». Вот так ненавидели. Прямо не хотели, чтобы вера была в людях.

Я сперва сам в храм не ходил. С бабушкой ходил. Бабушка водила меня украдкой. Мама тоже боялась. Работала на заводе. Она боялась того, что с работы могли убрать за это. Ну я бабушке говорю, прошу: «возьми меня в церковь». Рано утром встану, придём в церковь. Там прямо красота такая! Свечки теплются. Поют. А запах какой благодатный был! Не могу сказать. Вот помню, причащала она меня. А мама очень боялась.

А Вы всё равно ходили?

Когда уехала уже от нас бабушка, она с нами жила, я что-то сижу, смотрю на икону (у нас была дома в заднем углу) и говорю: «Вот надо бы мне причаститься», бабушка-то меня причащала, водила. Занятия начинались без пятнадцати два. Мама пошла на работу утром. Я как будто сплю. Только мама вышла, я скорей оделся и следом за ней на семнадцатый автобус. До Арского кладбища доезжал и потихоньку в храм ходил, причащался. А потом как раз уже летние каникулы начались, девчонка одна со мной училась, я ей говорю: «Пойдем с тобой в церковь. Пойдешь со мной в церковь»? Она говорит: «Пойду». Я говорю: «Будем причащаться. Только не ешь, не пей ничего». И вот мы с ней пошли. А была Троица, Духов день. Был понедельник, всё в березках было в церкви, все окошки открыты были. А в церковь не попасть, народу много было. Я к окошку подхожу, а там пение такое! Такая благодать оттуда идёт! Причастился, и она причастилась. И вот так потихоньку, потихоньку я стал бегать в храм. Мама потом узнала. Ну как не узнать? Видят же люди. Она говорит: «Ты зачем в церковь ходишь?!» Мама боялась, да. Я потом какое-то время передохнул. А потом опять стал ходить. Так потихоньку, потихоньку.

И в какой-то момент решили, что пора постоянно ходить?

Да. Даже с детства уже решил. Вот с детского сада. В детском садике, когда я был, там была воспитательница одна, Лариса Абрамовна её звали, еврейка она была. И вот она разговаривала с женщиной одной, а я играл. Палочки – это у меня были свечки. Куклы там были, я их причащал, эти куклы как в церкви были. Она говорит: «Вот смотри на него! Большой вырастет, будет со свечкой ходить в церковь, Богу молиться». Как провидела меня. Три или четыре года мне было.

Сколько Вам было лет, когда Вы пошли учиться по церковному направлению?

Ну, я самоучка. Я всё впитывал как самоучка. Пение и всё.

А когда Вы решили, что будете монахом?

Вот с детства у меня прямо было.

И в каком возрасте постриг приняли?

Ну сколько мне было лет? Петропавловский собор у нас открыли в августе, в каком году, не помню[1]. А меня постригали в марте, шестого марта. Владыка Анастасий. Нас троих постригали. Отец Афанасий был (Зайцев), потом Никандр. Никандр уехал куда-то, а отец Афанасий помер уже. Мы эту ночь в церкви ночевали, нас постригали.

А потом иеродиаконом стали?

Да, иеродиаконом немного я был. А потом уже на Арском кладбище меня рукоположили в священники. А в Никольском рукополагали во диакона.

И где служили первое время?

Я диаконом служил на Арском кладбище. А потом, когда священником рукоположили, не давали молодёжи служить, швыряли прямо. Уполномоченный по делам религий. Такой был чекист, такой вредный был. Прямо вот ненависть какая-то была у него. Отшвыривали людей. Потом меня послали в Борисоглебск. Там я с полгода прослужил, и открыли собор Петра и Павла. Потом уже меня перевёл в Петропавловский владыка. Я так обрадовался! Любил этот храм.

Какие-то были сложности во время служения? Приходили ли люди?

Да всякие приходили. Я даже служил, мне раз в морду дали. Вот так вот, прямо в церкви.

А за что?

А что я в церкви служу.

Именно за это?

Да, один какой-то зашёл. Молебен, наверное, я служил. Какой-то забежал в церковь. Прямо встаёт передо мной, а я Евангелие читал. – «Это он!» – вот так вот на меня. И как даст! Но я даже не отступил. Я всё равно продолжил. Ну, его тут убрали, связали. Милицию вызвали. Столько было всего.

Но Евангелие дочитали?

Да, обязательно.

Слава Богу. Я Вас как-то дальше по хронологии пытаюсь вести. Потом стали игуменом?

Игумен, это у меня, как сказать, награда от владыки была. За многие годы служения. Вот мне дали игуменство. Потом дали крест с украшением.

И где Вы после этого оказались? В каком монастыре?

Тогда монастырей не было. Тогда в Петропавловском я служил. А уж вот потом монастыри стали открывать, перевели меня в Ивановский сперва из Петропавловского собора. Год я там прослужил после этого. Хочу монахом быть, а душа почему-то у меня там не оставалась. Потом я перешёл в Макарьевский монастырь. Там всё хорошо, но голодновато. А уж потом владыка Кирилл пришёл. Он узнал обо мне, что такой есть. А я молился, просил Бога. Думаю, всё равно мне Господь даст место где-то. И вот владыка говорит: «Давай в Свияжск»? А меня давно уж сюда уговаривали прийти. А я говорю: «Да больно далеко, у меня сейчас уж годы такие, и уж силы не те. Как я? И потом я один – говорю – не справлюсь. Я не потяну всё это один». – «А мы тебе будем помощников давать. Давай?» – говорит владыка. Я думаю, ладно. Пусть его благословение будет, пойду. Вот сейчас уже четвёртый год здесь.

И радуетесь?

Ну, слава Богу. А что ещё надо? Лучшего нет. Слава Богу. А потом я служил, и мать Питирима, матушка очень хорошая, что-то разговорились мы с ней насчёт схимы. – «Я бы схиму-то принял» – говорю. – «Хочешь? Ладно» – говорит матушка. И вот она с владыкой договорилась. И в Макарьевском постригали, туда мы ездили. И здесь уже я третий год в схиме. Был Иулиан, стал Ириней.

А насчёт властей. С какого года можно сказать, что началось более лояльное отношение со стороны власти?

В 1980-е годы. Крещение Руси. И то там все ненавидели, все швыряли: «Ой, как тебе не стыдно, ты в церкви» – говорили мне. Я говорю: «Стыдно только в карман». В райисполком ходил я налог платить, вот там один: «Ой, что это такое? В церковь? Я говорю: «Да, в церковь. Ну и что?» А он говорит: «Как тебе не стыдно?» Я говорю: «А что стыдно? Почему мне должно быть стыдно? Почему я должен стыдиться?» Он: «Ой, всё понятно».

И потом с 1980-х годов постепенно стали разрешать?

Да, там стало, конечно, полегче, более-менее. Ну, всё равно дикарей было много. Всё это дикарство было. Даже в церковь не пускали на Пасху. Да, на Пасху не пускали. Милицию ставили около церкви, около ворот. Старух пускали, а молодёжь не пропускали. Я всё равно пролезал. Не пускали в церковь молодежь прямо… Я уже в церкви служил. У нас на Арском кладбище был с другого места вход. И вот они стоят и не пускают молодежь. А я озорник был такой, бойкущий был. Я говорю: «А вы чего людей не пускаете?! Вы чего, – я говорю, – тут людей не пропускаете?! Храм для всех – я говорю – должен быть!» Ух, я с ними разругался в пух и прах! Они злятся, а сказать мне ничего не могут. Уже закон другой был. Потом стали пускать. Пришёл я в храм и вот сижу, а один заходит милиционер: «Ну, кто мне попадётся?!» Я говорю: «Прямо напугал ты меня, как я боюсь тебя!» – говорю. Вот так. Всё равно всех пускали, но ненавидели. Кто за Церковь шёл, они прямо ненавидели.

Отец Ириней, было бы интересно послушать про открытие храмов.

А, как храм отбивали? Храмы раньше были только всего вот на Арском кладбище, это мой самый любимый первый храм, Никольский собор на улице Баумана. В Царицыно ещё был храм. Вот и всё, остальное закрыто. И вот мимо храма Варвары мученицы, вот в котором сейчас служат, проезжаем на трамвае. Он закрыт был, мы всё равно крестились. И вот, думаю: «Как бы эти храмы открыли?»  Стали мы их отбивать потихоньку, народ прямо ходил со мной, даже пикетировали мы. Один раз написал я на церкви: «Довольно глумиться над церквями, верните храмы верующим!» Вот так вот. Только я успел написать, карета (милиция) подъезжает. Со мной четыре бабульки было. Пинками нас в эту машину. «Не ругайтесь – я говорю – пойте молитвы»! Мы давай молитвы петь, поём, поём. Привези нас в Вахитовское РУВД, я рядом там как раз живу. А мы всё поём. Молитву одну заканчиваем, начинаем другую, опять поём, поём. Вот один был, говорит: «Хватит тебе петь!» А я ничего не говорю, всё равно пою. – «Я тебя сейчас запру в одиночку!» – «Ой, запри, как хорошо, запри, миленький, запри!» – говорю вот так вот. Они не знают, что делать. Продержали нас часа два, поздно уж было. Потом нас выгнали оттуда. Прихожу домой. Мама говорит: «Ты где так поздно был?» Я говорю: «Где был? В милиции». Мама: «А что?» Говорю: «Да вот храм отбивали – говорю – Варвары, мученицы». А она говорит: «Ты мне дашь спокойно умереть или не дашь?» – вот так мама мне говорила.

Значит, родителям тоже доставалось?

Ой, доставалось тоже.

Но потом постепенно привыкали?

Ну, отец был такой, он, Господи, прости, матершинник был, матерно ругался. Вот когда я в школе ещё учился, педсовет был. Вот его выставят там и начнут: «Испортили ребёнка! Фанатики вы!» Отец молчит. А потом домой придёт – мат-перемат. Ругается, говорит: «Я на фронте фашистов бил, а тут меня “фанатики!” А что за фанатики?!» Доставалось тоже. Меня с шестого класса из школы выгнали за то, что я в церковь хожу. Вот даже выступали: «Или будь как все, или не место в советской школе таким ученикам». А я говорю: «Как это, как все?» – «Вот так! Пионером будь!» А я ещё сижу на уроке, позеваю и так вот перекрещу (перекрестил уста), а учитель лезет вся из себя. И вот она выступала больно всё: «Будь как все, пионером надо быть, галстук надеть, а не то, что вот это, перед нами (уста крестить)». Передразнивала меня. А я говорю: «Знаете, вот у меня пять пальцев, а почему они не как все?» Вот ответьте. Они молчат. Я говорю: «Вот и я не как все, и я как все не буду! Хотите – учите. А что на мне, что во мне, Вам не достать».

А каким было Ваше первое знакомство с Евангелием? Как первый раз попало Евангелие Вам в руки?

Евангелие мне попало в руки так. Я к одной бабульке пришёл, просто вот, с одной девчонкой в школе мы учились. Смотрю у ней иконы на кухне, мне нравится всё. И смотрю, Евангелие старенькое у неё, даже неполное было, ну, маленькое. Я говорю: «Какая книжечка хорошая. Не дашь мне её почитать?» Она: «Ну, возьми. Только принеси». Вот она мне её дала, я её прятал, отрывочки некоторые прочитал.

А вообще с книгами как было?

Книг не было. Очень всё было это зажато. Литературы не было. И молитвы никто не учил. У меня вот бабулька одна была, Аннушка. Я приду к ней бывало, она мне говорит, а я в тетрадку пишу. Она мне говорит, а я пишу. Вот я так молитвы учил. Ну, а потом уже молитвословы стали появляться. И Евангелие. Я сколько раздавал Евангелие, распространял много.

Расскажите, где Вы бывали в паломничестве?

Я во многих местах был. Я в Иерусалиме шесть раз был. На Афоне был два раза. Это у меня самое последнее было. А до этого я ездил Почаевскую лавру, в Троице-Сергиевскую лавру, в Киевскую лавру. В Ригу, в Елгаву, там два монастыря женских. В Вильнюсе был, там Духов монастырь. Уж я много очень святых мест посетил. В Риме был, в Италии. Даже в Ватикане был. И в катакомбах был, где вот первых христиан хоронили. Очень интересно всю эту историю смотреть. Так что я по святым местам очень много ездил.

Какое больше всего запомнилось?

Ой, мне все они запомнились.

Людей встречали, интересных?

Люди везде были Божьи. Вот в Почаеве, например, всю ночь молились. Акафист за акафистом. Я читал тоже. И спать не хотелось. Спали в церкви. Кулак под голову, на полу. Ничего, слава Богу, Бог миловал. В Почаевской лавре я много был. Скит тогда был закрытый там. А в лавре всегда служили. На колокольню там лазил. Слава Богу.

Что Вас цепляло больше всего в церковном искусстве? Иконопись?

Иконопись. И пение. Вот везде пение разное. Гласы, например, очень меняются. В одном месте так глас поют, в другом так. Ну, свои традиции тоже везде есть.

А что-нибудь сами пытались, может, сочинить или написать?

Нет, такого нет. А Киевская лавра в то время тоже закрыта была. Но мы всё равно туда ходили. Прикладывались к мощам. Все стояли, молились. Владимирский собор в Киеве. Ой, какой собор чудесный! Игрушка прямо!

А что бы Вы могли посоветовать молодым современным людям?

Не терять время. Не терять время, пока молодой. Всё это впитывать. Не просто как искусство, а именно историю всю. Это же история наша. Всё это изучать. Евангелие читать. Вникнуть, что там написано. Особенно молодежь. Они сейчас время теряют многие. Я вот в своё время не терял, по святым местам ездил, и то урывками. Мне это всё запрещалось. А я всё равно как-то урывался. Когда я в школе учился, одна учительница говорила: «Да уж… Епифанов прямо до мозга костей пропитан религиозным дурманом».

Интересно, отец Ириней, также ещё рассказать про большие, великие церковные праздники. Как они проводились? Открыто или тайно?

Ну, на большие церковные праздники в церкви старались мы ходить. К обедне бегал. Вот я раз стою в церкви, а было Вознесение. Я стою с радостью, пою: «Вознеслся еси во славе Христе, Боже наш…» Тропарь. Я стою впереди, около амвона, голову поворачиваю – учительница стоит около двери. А меня видно!

Та самая?

Не та самая, другая. Видно, за мной следили, что я в церкви. Я потихоньку, потихоньку, в алтарь скорее ушёл. Говорю: «Батюшка, ты меня причасти, я выйду, там учительница пришла, за мной следит». Он меня причастил.

Свои прикрывали.

Ну, сейчас эти батюшки все ушли. Сейчас все новые, всё молодежь.  

А в Ваши времена какие были священнослужители, с которыми Вы общались? Духовники, может быть?

Отец Василий Шуваев. Такой батюшка! Он иконы писал. Такой был духовный, верующий. Вот я его помню. Но он помер уже, Царство ему Небесное. Молюсь сейчас я за него. Были батюшки, всё-таки, хорошие.

С которыми, может, служили вместе? Дружили особенно? Переписывались?

Ну, вот с отцом Шуваевым. Но он служил не здесь, он служил в селе Фролово. Это от Казани далековато, всё же. А так батюшки все боялись тогда, такое было время. Один батюшка ребёнка опекал, жалел. Уполномоченный даже с прихода его убрал за то, что он ребёнка этого привлекал к Богу. Тогда очень боялись.

А среди священнослужителей были такие, которые сдавали или докладывали?

Да были, конечно. Были. И даже их можно было узнать, они были такие неприветливые, злые какие-то. Всякие были. Не все овцы, козлы гадючие были. Не все пшеница, были и плевелы. Всяких было полно. Ну, бабульки были у меня хорошие, добрые, Божьи. Аннушка вот была на кладбище, Анна Александровна. Уж сколько лет как она умерла. Она всё в храме обихаживала, наряжала, ризу шила. Это святой жизни была человек. Она даже в церкви одна ночевала. Например, что-то делала. Раньше занавесочки в церкви вешали всякие. Какой праздник: красные были занавесочки, жёлтые. На кладбище икона есть Николая Чудотворца в киоте, она сейчас впереди, около Казанской, а раньше была сзади. И вот она мне говорит: «Ой, я ведь сегодня Николая Чудотворца видела». Я говорю: «Как ты видела?» А там сундук был сзади. – «Я просто легла отдохнуть, устала. И вот Николай Чудотворец с иконы выходит. Подходит и говорит: “Спишь, раба Божия?” – “Да, сплю”.  – “А мы здесь, с Владыкой Сергием, каждую ночь литургию служим”. И опять в икону зашёл». Вот она рассказывала мне. Все святыни были на кладбище, все иконы чудотворные. Когда закрывали, всё туда свозили. Иконы, я все знаю, какие были на кладбище. Вот Грузинская сейчас в Раифе. Я её вскрывал даже. Я всю живопись знаю. Седмиозёрная в Седмеозёрке. Тоже её знаю, тоже я её вскрывал.

Получается, Вы у истоков.

А Матерь Божия, которая сейчас находится в Петропавловском, подлинник, она у одних монашек в доме стояла. Всегда лампадка перед ней горела. Много икон тоже было. А перед этой прямо лампадка горела. А уж эти старухи все стали старые. И говорят: «Ну, что, вот мы умрём, куда это все пойдёт? Никому не надо, возьмут, продадут. Или в музей какой-нибудь утащат». А у меня была мать Анна, она была монахиней. До этого она была Наталья. Она говорит: «Давайте отдадим её, унесём в храм эту икону». И вот она взяла эту икону и унесла в храм. Пятьсот лет этой иконе. А ризу новую уже вышили, она уже не с жемчугом, там камешки, бусинки всякие. Но всё равно красиво сделана. И она сперва хранилась, когда гонения были, у последнего монаха Седмиезерной пустни, схииеромонаха Серафима. Он схоронен позади храма Арского кладбища, там большой крест, «Схииеромонах Серафим» написано. Он эту икону хранил, но не на виду. Она где-то у него в комоде, говорит, была. Ну, боялись, что отберут. И он не благословлял почему-то её в храм отдавать. А куда? Все умирают, в храм отдали. Там два квадратика есть: на одном квадратике мощи Иоакима и Анны, частица, а на другом – риза Пресвятой Богородицы, кусочек маленький. Там написано даже.

Не приходилось ли Вашим знакомым, членам семьи сталкиваться с давлением со стороны власти, когда узнали, что Вы хотите стать священнослужителем?

Многим приходилось. Всех ненавидели, кто в церковь ходит. Вот была у меня одна монашка, мать Серафима, она на фронте была. Она тоже умерла. У неё была дочка, детей много было. Она их в храм водила. И что Вы думаете? Она работала медсестрой. Её на работе выставили перед всеми, стали стыдить, что она в храм ходит. И детей отобрали в интернат, потому что она их в церковь водила. Но прошло время, долго там их не держали, отдали обратно, выпустили. Потом дочка её монахиней стала. Монахиня Селафеила. Многих притесняли, ненавидели.

А какое утешение находили? В храмах?

В Церкви, в храмах. В общении с верующими. Например, говорим друг другу: «Не бойся. Господь не оставит!» Ну, как-то наставляли, бабульки такие хорошие.

А досуг как-то вне церкви проводили? Какая была общественная жизнь христиан?

На кладбище ходили. Панихиды пели там на могилах. Особенно в родительские. Ну, хорошо было всё. Церковь жива. Самое главное, что у меня родители умерли причастниками и христианами. Верующими.

Ну, не без Ваших заслуг, наверняка.

Да уж не моя заслуга, а так Бог дал. Я Богу молился. И люди молились. Но боялись в то время. Очень были сильные притеснения. Смотрели как на врагов.

Отец Ириней, интересно Ваше представление о положении Церкви в СССР. Что Вы действительно знаете об этом?

Церковь была очень гонимая. Очень гонимая. И когда я в школе учился. И вообще везде. Вот у нас был такой один директор. Вредный был такой, противный. Цейтлин его фамилия. И вот он всё: «И как ты дальше думаешь жить? А вот придёт время, вас люди за борт выкинут». Я говорю: «Нет, нас за борт не выкинут. Вот вас выкинут, а нас никто не выкинет». Он прямо так ненавидел меня! Я был враг номер один у него.

А была ли возможность слушать проповеди по каким-нибудь радиостанциям?

Нет. Так как будто бы нет. А глушили всё. Всё глушили. А в церквях тоже проповеди говорили, а уполномоченный по делам религий не разрешал полноценно говорить проповеди. Всё проверялось: что сказать, а что не сказать. Церковь была очень зажата.

Ещё интересно послушать, отец Ириней, про кого-нибудь из правящих владык Казанских. Вот, например, владыка Михаил[2], владыка Пантелеимон[3].

Ой, покойный владыка какой хороший, это был ангел! Он как-то мог находить возможность, чтобы не притесняли Церковь. Но он был такой заслуженный человек. Вот они начинают что-нибудь на Церковь, а он возьмет и в суд подаст на них. Они этого боялись. А тоже зажимали Церковь очень. При владыке Михаиле я и ходить в храм начинал. Я к нему и домой ходил на беседу. А какой хороший владыка Пантелеимон был! Добрейшей души. Мухи, наверное, не убил. Вот какой был владыка добрый. Добрейшей души был человек. Царство Небесное ему.

А какое было окружение среди священнослужителей? С пониманием относились друг к другу? Дружные были?

Друг друга боялись тоже. Боялись. Ну, конечно, всё равно духовенство раньше было более сплочённое, друг к другу ходили в гости. А сейчас не знаю, как. Сейчас ещё такое время, в Церкви много случайных людей. Вот они придут в Церковь, а в них веры никакой нет. Всяких много. Случайных людей много.

А раньше всё-таки было более надежно?

Да, раньше запрещали, но уж люди ходили преданные Церкви. Не то, что заработать. Боялись даже. Даже в церкви ходить боялись, безбожники-то. А сейчас многие пришли, а кто и зачем пришёл? Кто пришёл Бога ищет, а кто пришел и деньги берёт. Всяких полно. Сребролюбие. Видите, написано: «По плодам их узнаете их». Их сразу видно, всё равно.

Ну, в общем, сейчас лучшие времена для Церкви.

Слава Богу. Благодарю Бога. Звон есть, служба есть. Ой, благодарить Бога только. И церкви открывают, и часовни разрешают строить. Слава Богу.

А как с Богоявленской колокольней было дело?

Ну, с Богоявленской там уж хлопотали мы, не отдавали. Они не хотели её отдавать. А мы пикетировали. Один раз прямо зашли туда, в колокольню, и давай молитву петь. А уж они на нас наговорили, что мы зашли чуть не с боем. А мы только молитвы спели и всё. Как они ненавидели, не хотели! Так они же говорили, уж не буду говорить, кто, правитель один говорил: «Я не допущу, чтобы на этой колокольне колокола звонили!» А пришло время – звонят, все слышат. Ещё в Благовещенском сделали бы звон. В Кремле. Ведь Минарет кричит, а почему колокола не дают нам на улице повесить? Нет равноправия.

Контрольный вопрос, по итогу Вашей жизни Вы жалеете о том, что пришли в Церковь?

Нет. Слава Богу. Благодарю Бога, что я в Церкви всю жизнь. Я даже жизни не видел. У меня вся жизнь прошла с Богом. Нет, слава Богу. Мне мама говорила, когда уже умирала: «Ну а как ты дальше будешь жить?» Я с мамой жил. – «Как буду жить? Как Бог даст – говорю – пойду в монастырь». – «Ну ладно. Я за себя тогда спокойна».

Спаси Господи, отец Ириней, за уделённое нам время.

[1] Петропавловский собор г. Казани был открыт в 1989 году

[2] Архиепископ Михаил (Воскресенский) (1897 — 1976)

[3] Епископ Пантелеимон (Митрюковский) (1912 — 1993)