ФИО: Вахрина Вера Ивановна

Год рождения: 1948

Место рождения и возрастания: г. Чебоксары, г. Лысьва

Образование: высшее

Дата записи интервью: 10.12.2024

Беседу проводила Третьякова Мария. 

Расскажите, пожалуйста, где Вы родились, в каком году, про семью, про родителей.

Я родилась после войны. Мама не знаю, каким образом оказалась в Чебоксарах. Там родила и меня, и мою сестру. Разница у нас год и два месяца. И что-то они с отцом не поладили, она нас взяла маленьких и поехала к своей матери на Урал. А дело в том, что до этого были там события всевозможные, и они, будучи состоятельными людьми, оказались чуть ли не на улице. Это такое время было. Их в своё время выселили. Ну, видимо, было такое в советское время, у состоятельных людей забирали дома. И она приехала к бабушке на Урал, в город Лысьву. А бабушка жила на квартире в то время. И мы в этой же квартире жили, в какой-то комнатёнке. Не знаю, как и почему, но нам дали деньги, и бабушка построила очень хороший дом на хорошем месте. И в этом доме мы поселились. На улице это был самый состоятельный большой дом.

А маму как звали?

Анна Константиновна. Мама на завод пошла работать и встретила нашего отчима, вышла замуж второй раз. Её мужа звали Иван Максимович Асанов. И мы стали все Асановы. Он необыкновенный человек был. Самое важное, что он очень нас любил. У него своих детей не было. У него был мотоцикл, он нас везде возил, всему учил, занимался с нами. Мама у нас работящая, они с отцом же вместе работали на заводе. И она дома такая чистюля! Дом у нас роскошный, такой большой, хороший был. Она ухаживала за всем, не до нас было ей. Отец с нами занимался. И мы сейчас с сестрой как только встречаемся (она осталась в Перми, на Урале, а я вот здесь всю жизнь живу, в Ростове), мы только и вспоминаем нашего отца, казалось бы, отчим, но человек был очень интересный. К сожалению, он рано умер. Когда мама вышла замуж, она с сестрой жила, а я жила с бабушкой.

А почему Вы жили с бабушкой?

Мама не взяла, когда вышла замуж. Меня оставила с бабушкой, а сама взяла младшую сестру. И они жили там. Первый класс я жила с бабушкой, второй. В третьем классе она меня собрала и говорит: «Пойдём-ка». Все вещи собрала. А мне так хотелось с мамой жить! Мама молодая, красивая, бабушка старенькая. И там ещё и папа мой жил. И мне очень хотелось там жить. Но мама меня прижимала, что-нибудь заставляла делать, бабушка-то ничего не заставляла. Я радостно пожила, в школу перешла другую, и буквально через какое-то время мама что-то меня прижала, я в портфель всё побросала – и к бабушке. И потом бабушка опять мне надоела, я опять бегу к маме. И так я всё детство между бабушкой и мамой. Бабушка всё разрешала мне, а мама нет. Мама заставляла что-то делать, бабушка ничего не заставляла делать.

Как бабушку звали?

Елена Яковлевна Плаксина. Тоже, знаете, полуграмотная была. А в советское время состоятельные они, видимо, были. Она на Дальнем Востоке в Благовещенске в лагере отбывала. Она без конца рассказывала о лагере, как там хорошо. Они там, ну какая-то группа, которые сидели, интеллигентные люди, кухней занимались. И когда Пасха была, они готовились тоже. Мимо там бегали, и один мотнёт головой, другой тоже мотнёт: «Христос воскресе» — «Воистину Воскресе», но вслух не говорили. Сидела три года и восемь месяцев. Она очень хорошо вспоминала. Вспоминала, как много там было артистов, как там они церковные праздники отмечали. Она как-то говорит: «Купи карту». И вот она показывала мне города. Рассказывала, что все работали очень хорошо. Это была такая, видимо, бесплатная сила рабочая. Мама не сидела уже. Уже другое поколение. Бабушка 1890 года. А мама 1918-го. А мужа бабушки тоже посадили, он уже не вышел.

Какие-то традиции православные были у вас в семье? Праздники отмечали? Пасху, может быть?

Это было по всей России. По всей России была Пасха. Вот единственный праздник, который отмечали все – верующие, неверующие – это Пасха. Пасху все отмечали. На Урале мы ещё жили, когда маленькие были, почему-то у нас качели устраивали, яйца били.

А на Пасху на кладбище не ходили?

Ходили, конечно. Сейчас даже меньше такого. А кстати, это тоже интересно. Все иконы убрали, кого заставили, кто сам убрал, а на Пасху всегда яйца красили. Все Пасху отмечали.

Это был такой сложный период, когда все иконы повыбрасывали. Во всех домах выбрасывали иконы, просто выбрасывали. Во всех домах, где мама жила, у нас икон не было. Вокруг у всех иконы исчезли, а у бабушки всегда были иконы, немного, но были. Мама говорила: «Убирай». А бабушка ничего, молчала. В общем, всегда у неё иконы были.

У нас на улице в Лысьве, на Урале, старообрядцы жили. Вообще на Урале старообрядцы есть, я знакома с ними. У них тоже детей много было. А тогда домой они никого не пускали. Они не разрешали им, конечно, играть с нами, а дети — всё равно дети, играли с нами. И однажды зачем-то я забежала к ним в дом. Я не видела больше никогда ничего подобного! У нас же иконы висят только в углу, а у них стена вся была в иконах. Стена, угол – везде иконы. Огромные тёмные-тёмные старые иконы. Я таких вообще не видела! Столько было икон! Я это на всю жизнь запомнила. Это прямо перед глазами у меня стоит. Это были старообрядцы. Я у старообрядцев так-то не бывала, а у наших-то всегда одна-две иконы, мало. Учителя прятали иконы, не вывешивали на стенах.

А про посты знали?

Знали. У нас в семье у бабушек были посты. У нас у всех были бабушки. А бабушки все были верующие, они все были крещёные. То есть мы нельзя сказать, что прямо ничего не знали. Всё элементарно, не только Пасху знали. Вот я жила с бабушкой. Она утром вставала, я рядышком прыгала. Я видела, она молится. Бабушка, когда становилась к иконе молиться, говорила: «Веронька, ну-ка постой со мной». Я стояла, она молилась, я не молилась, мама запретила же. Но потом, когда я начала этим интересоваться, уже была постарше, стала понимать, я всё помню, как бабушка молилась, что она говорила.

А Библия у неё была? Или какие-нибудь молитвенники?

Она наизусть всё знала. Они родились в этом, воспитаны были.

А бабушка в какой-то храм ходила или только дома молилась?

Ходила только в один храм. Она так говорила: «Я пошла в церковь». Не храм называли, кстати сказать. Вообще, наверное, правильное название – церковь. Просто церковь. Храм – это храм. Да, бабушка ходила в одну и ту же церковь. Иногда она не приходила ночевать, они по ночам молились.

А какой там храм был, не помните?

Нет, не помню. Может быть, Никольский… Ну, не знаю. Иногда бабушка говорила: «Пойдём-ка, Веронька, в церковь». Ну, пошли, я иду, скачу. А мама-то наказала ей, я знала, что не надо. Я сейчас уже понимаю, зная исторически, как это в то время советское было, когда запрещалось. А мама бабушке пальцем грозила: «Не смей!» И я там в церкви просто стояла, она не показывала, как молиться, я и не молилась. Но всегда с ней была. В церковь приходили мы, дети, с бабушками. Я с бабушкой приходила, и дети другие с бабушками. Никто нас не заставлял, и мы не молились, мы просто были рядом. Мы знали, когда какой праздник, знали, когда Пасха.

По воспоминаниям церковь в каком была состоянии?

Из детских воспоминаний – очень тёмная. Там старые иконы, они же все потемневшие. Там дерево, потом ткань. Потом расписывали и покрывали олифой. Олифа темнеет. Икона становилась чёрной совсем. И опять записывали. Опять заново и опять та же история. Потом она опять темнела. Из поколения в поколение иконы, которые передавались, были тёмные по несколько слоёв.

И вот у старообрядцев у меня такое впечатление было, что иконы висели все почти чёрные, даже плохо различимые, потому что они темнели, олифа темнела. Олифу снять – всё будет яркое. Потом, когда начали олифу снимать, то открыли всю красоту икон. А тогда просто иконы чёрные были.

В первый класс меня повела бабушка. И она говорит мне: «Вот когда порог будешь переходить в школу, скажи “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь”». И вот мы подошли к школе, к порогу, и она мне махнула, а я прошептала: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», и через порог перешла.

Я училась очень легко, хорошо училась. И когда я заканчивала школу, всегда сочинения писали, изложение обязательно. И что бы я ни делала сложное, я всегда про себя, будучи некрещёной, думала: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Казалось бы, молитва небольшая, а всегда я что-то начинала делать и её вспоминала. Вот я помню, какое-то сочинение я написала, сейчас не помню даже начало, читали всей школой. А потом я, когда поехала поступать в институт, это же сочинение было у нас и там, в институте. Одно и то же сочинение у меня было и в школе, и когда поступала в пединститут. И везде с этим сочинением я получала хорошие оценки и поступила в институт. Я поступила в педагогический, сестра поступила на ин. яз. И всё как-то легко было…

Потом я поняла, нас они крестили, бабушки все. Я начала всё это понимать. Они в то время крестили тайно всех детей. И бабушка нас крестила. Кто-то мне ещё скажет, что она не крестила! Они все тайно нас всех крестили! Но бабушки, вот я сейчас знаю, в то время крестили детей не так, как в храме крестят, а по-своему. Они нас крестили не в купелях, а просто помазали со словами, и всё.

Два раза не крестят, а так как я не знала точно, крещена я или нет, то отец Борис Старк[1] такой был, он меня покрестил таким чином «аще не крещена».

А в каком году крестили Вас?

Даже сейчас не вспомнить. Не помню точно.

Как Вы познакомились с отцом Борисом?

Отец Борис Старк — это такая личность очень интересная. В Ярославле не знаю, как мы познакомились, но я часто ездила к нему, и вот высказала своё сомнение, говорю: «Я не знаю, крещёная ли я». Вот сейчас-то я понимаю, что бабушка крестила. Когда я отцу Борису рассказывала про бабушку, он сказал: «Очень сомневаюсь, что она не крестила Вас». И он говорит: «Да, второй раз нельзя крестить. Но есть такой чин, когда крестят, говорят: “Аще не крещена” — “если не крещёная”». И вот отец Борис Старк у себя дома меня крестил. У меня книжка есть о нём. Необыкновенная. Они очень состоятельные люди, поехали за границу. А потом они вернулись сюда. Он был священником, матушка при нём.  

Он духовником Вашим был или просто крестил?

Ну, такие громкие слова – духовник… Так не называли. Просто мой священник. Он меня крестил, и я к нему приходила, просила, говорила… Он мне помогал. Я уже в институте училась, у меня уже интерес пошёл. И с отцом Борисом Старком мы очень дружили. Потом он преставился, по-моему, первый, а потом матушка его. Чуть ли не в один год они друг за другом.

А момент, когда пришло желание воцерковляться, вникать, в храм ходить помните?

Вы знаете, поначалу-то, конечно, всё это не воспринималось так. Но я жила с бабушкой, и со временем пошёл какой-то интерес у народа к вере. Ну, бабушка, естественно, всё делала как положено, а нас не очень-то заставляли. Но мне самой было интересно. Особенно отец Борис Старк, конечно, повлиял. Я к нему очень часто приезжала, очень терпеливо всё рассказывала. Какие-то подарки дарила. Они сами люди очень были интеллигентные, и матушка, и он. Они ещё из высокого сословия. Хотя у них две или три комнаты были в каком-то доме, они снимали. Очень интересные были люди. И когда он умер, матушка прожила без него несколько месяцев. Совершенно здоровая — тоже умерла. Это, знаете, такой естественный уход — вдвоём…

Вообще, я заметила, если у человека начинает появляться интерес к вере, интерес к Богу, обязательно где-то кто-то появляется, кто тебе подсказывает, помогает. Обязательно. Это чувство такое. Я видела потом, как люди приходили к вере. Мы же все были неверующие. Мы видели, как только небольшой интерес – и всё, кто-то тебе обязательно будет помогать. Правда, сестра у меня до сих пор не верит… Она кандидат философских наук. Я тут как-то звоню ей, она в Перми, и говорю: «Слушай, Надька, я ведь чётко тебе должна сказать, бабушка тебя крестила». А она говорит: «Никто меня не крестил». Я говорю: «Да ладно, ладно, ты крещёная».

Ну а потом я закончила институт. На последнем, наверное, курсе встретилась со своим мужем. Какое-то время в школе работала. Потом вышла замуж, и моего мужа распределили сюда, в Семибратово, это рядом с Ростовом. Здесь работы не было в школе, и… Вот случай — язык Бога, Ростовскому музею нужны были экскурсоводы. И я поехала в музей, но предупредила директора: «Я поработаю экскурсоводом, но хочу Вас предупредить, я в очереди в школе. И как только очередь моя подойдёт, я вернусь в школу». Он заулыбался. Я говорю: «Вы не улыбайтесь, я к школе готовилась в институте и сейчас готова. Я сразу же уйду». Я три года работала в музее. И подошла моя очередь в школу, а я уже передумала. И осталась в музее. Потом поехала в Питер, в Академию художеств, там поступила и закончила заочно Академию художеств. И так я всю жизнь проработала на одном месте, в Ростовском музее, в Кремле. Там стала я заведующей отделом древнерусского искусства. Описала всю коллекцию икон. У нас коллекция икон огромная в музее, чуть ли не тысяча с чем-то. И так постепенно начала заниматься иконами. Музейная экспозиция у меня была.

Когда приехала в музей, вообще икон почти не было. Там картины были разные. А потом у меня появилась большая экспозиция в Самуиловом корпусе. Икон много реставрировали. Я каждую икону изучала. Меня поставили сразу же иконы описывать, и я быстро увлеклась этим делом. И почти все иконы описала музейные. А потом пошли у меня статьи уже, а потом книги по иконам: написала одну книгу, вторую книгу, ещё книги, отдельные статьи. Я с удовольствием и сейчас что-то пишу. У меня всё как-то просто в жизни так получилось.

А Вы в каком году в музее начали работать?

52 года я работаю в музее. Надо считать.

Ну, то есть это ещё советские времена. Как тогда с иконами дела обстояли?

Когда я пришла в музей, там икон было, я не знаю, может, от силы 10. Залов много, 8 залов. И я как-то иконами занялась, хотя я не знала, крещёная я или нет. Мама-то была против. Она не против была только в последние годы. Пришла я как-то к ней, у неё икона висит. Я говорю: «Мама, у тебя икона висит!» – «Ой-ой-ой», – сказала она и спрятала.

Расскажите, как в Кремль начали поступать иконы?  Как развивался музей?

Музей рано в Кремле появился. Иконы, конечно, были немного, а потом стали приносить… Иконы поступали в музей тогда, когда церквей не было. Закрывались храмы, а иконы приносили. Куда девать их? Может, и выбрасывали, а так стали приносить в музей. Из домов приносили. Принесут и говорят: «Ну, умерла бабушка, куда мне иконы? Вот я принёс вам». Вот такие случаи были. Сейчас нет-нет, да принесут. Но это редко. В том числе, потому что все поняли, что это деньги, что это можно продать. А в советское время такого не было. У нас очень было много, и сейчас много икон. Сейчас ещё больше икон, у нас богатейшая, красивейшая коллекция.

А вообще выставлялись иконы? Или просто в архивах хранились?

В советское время к ним интерес был. Два-три зала было, несколько икон, все они были не реставрированы. А потом стали быстро реставрировать мы их. Я неверующая была, но как-то понимала, что это надо делать. Около икон большие на золотой бумаге тексты, люди фотографировали эти бумаги, в которых описывалось, что это икона такого-то святого… Вот это фотографировали, негде было про иконы узнать, ни книг, ничего не было. Никто это не знал. И все удивлялись, как это ещё разрешали. А никто нам особенно не говорил, что нельзя писать около икон что-то.

А вы сами откуда эту всю информацию брали?

Из старых книг. У нас библиотека, у нас же музей дореволюционный, там ещё было много книг, и про иконы тоже. Всё это найти можно было тогда.

Были вообще какие-то специалисты, которые обучали, как это всё описывать правильно, где что искать, что за иконы, про святых что-то?

Нет, мы были специалисты сами. Мы сами литературу находили, библиотека у нас прекрасная. Музей-то дореволюционный. И это как-то ценно и интересно очень было. Запретный плод всегда сладок. Иконы возили очень осторожно, очень трепетно. С очень большим желанием. И мы были носители. Даже церковь не так посещали, как посещали иконы в музеях.

А какие были директора, как они сами к этому всему относились? Были они верующими людьми?

Так вот по-серьёзному верующих, наверное, не было никого. Даже я была такая непоследовательная. А тогда это было нельзя.

А про мощи расскажите историю.

У нас в церкви Григория Богослова[2] находились иконы. Я уже работала в музее. И там в то время были мощи Димитрия Ростовского и Авраамия Ростовского. И однажды летом бегут смотрительницы и говорят, что церковь Григория Богослова вскрыли. Ну, тут же позвали милицию, а в церкви Григория Богослова хранились все иконы. Приехала милиция, и нас взяли понятыми, нас двое или трое. И вот приехали мы туда. Сначала первая дверь, там был замок, его сорвали. И внутренняя. В общем, два или три замка было. Всё это профессионально было. Потом второй замок, когда заходишь, там опять всё сломано. И последняя дверь. Там видно, что пилили. Она с этой стороны деревянная, а с той стороны железная. Сломали ключ, всё переломали, но не зашли. Тут брошены были и сигареты… То есть, кто-то ночью работал хорошо. И вот последняя дверь, а в ней вот такая дырка, надо было щеколду повернуть, и всё, зашли бы. Если бы они залезли, они могли все иконы перебросить в окно. Видно было, что это профессионалы действовали. Провернули мы эту щеколду, а когда зашли, посмотрели – слева мощи святителя Димитрия, справа – Авраамия. И мы всё поняли. Будучи ещё не верующими, мы всё поняли, что они, Димитрий и Авраамий, не пустили. Почему? Они профессионалы, не могли, что ли, щеколду открыть? И ни одной иконы не украли. Я даже в какой-то статье, в книжке об этом написала. Каково было удивление. Даже следователи, и то поняли, что святые не пустили. Все мы так и поняли. Так что, вот такая ситуация. Таких ситуаций было много, но я уже не помню, 50 лет – это серьёзно.

А в Ростов когда Вы переехали?

Я несколько лет ездила из Семибратово в музей. Сейчас-то рейсовые автобусы. У нас ездят 5 или 6 человек оттуда. Тогда попутки были. Хорошие люди никогда деньги не брали. Такое время было. Я всегда предлагала, даже обижалась. Деньги не брали, а так просто подбирали. Машин было мало, не так много, как сейчас. И я, наверное, года три в музей ездила оттуда. Тяжело так ездить было из Семибратово на попутках, холодно, замерзаешь. И я всё искала, чтобы обменять квартиру Семибратовскую на Ростовскую. И вот я что только ни делала. Потом мне кто-то сказал, что Спиридону Тримифунтскому молиться надо. И каждый день я вставала: «О, всеблаже́нный святи́телю Спиридо́не, вели́кий уго́дниче Христо́в и пресла́вный чудотво́рче! Предстоя́й на небеси́ Престо́лу Бо́жию с ли́ки А́нгел, при́зри ми́лостивым о́ком на предстоя́щии зде лю́ди и прося́щия си́льныя твоея́ по́мощи…». Это я пела каждый день. Мне иногда муж говорил: «Ну что ты, сидя на кровати, поёшь, ну хоть встань». Я говорю: «Что моя молитва, если сидя, не дойдёт, что ли?» И вот я всё так пела. И кстати, недолго я пела. Может, через неделю, через две звонок. Мужик говорит: «Я слышал, что вы хотите переехать в Ростов. А мы хотим переехать в Семибратово». Ну и всё, мы обменялись. И всё было очень удачно, потому что Спиридоний Тринфунтский. А сейчас меня уже тянет в Семибратово. Я как-то в прошлом году поехала. Несколько лет не была, поехала. И что-то не то. Поняла: при мне деревья сажали ещё маленькие. А тут я приехала – все деревья большущие, уже до дома…

Скажите, а муж как относился к вере? Венчания у вас не было?

Венчания нет. Он в последние годы заболел. У него был рак. Рак курильщика. Он начал курить, когда в Москве в аспирантуре учился. Приехал и закурил. Он говорил: «Я не вдыхаю». То есть, он во рту держал. У него рак ротовой полости. Это страшно. И он умер. И, конечно, его очень не хватает. Вообще мужья нужны даже не в молодости. Мужья нужны тогда, когда ты остаёшься один, детям не до меня.

В последние годы он стал в храм ходить?

Не стал ходить, он стал как бы интересоваться. Он так в церковь и не ходил. Я как-то однажды пришла, он сидит с книжкой. Докторская у него уже была, не успел, по-моему, защитить. Техническая у него какая-то была специальность. Вообще, надо сказать, жизнь была интересная.

Когда муж видел, что Вы молились, или когда Вы в храм ходили, он сам не против был?

Нет, не против. Да ходили редко. В то время небезопасно было.

А в какую церковь в Ростове Вы ходили, уже когда переехали?

В Ростове были две действующие церкви. Я ходила то в одну, то в другую. Но в одну я редко ходила.

А какие?

Одна Ивановская церковь, она и сейчас работает, и другая церковь. Я в неё не хожу, я забыла уже. Они обе работают, но я не могу сказать, что туда много ходят.

Какие там священники были? Какое впечатление складывалось?

Немолодые все, конечно, но хорошие. Понимаете, у меня не было… Да и сейчас, наверное, ещё нет духовника. Всё-таки, если ты не воспитан, то у тебя не получается так.

А просто были священники, которые направляли, с которыми общение какое-то происходило?

Только с теми, которые ходили в храм. Остальные мимо. У нас сотрудница, жена священника, работала в музее. Она начала водить экскурсии тоже. Как узнали, что она жена священника, её сразу же из экскурсоводов попросили. И она стала кассиром работать в музее. Муж у неё умер, а она сейчас жива ещё. Представляете? Экскурсии начала водить, а потом посадили кассиром её! Ну вот, у меня тогда любопытство было, и эта матушка немножко моё любопытство приняла за то, что я верующий человек. И она меня звала: «Приходите к нам на Пасху», ещё на какой-то праздник. Я не приходила, боялась.

А в Борисоглебск Вы когда начали ездить?

А Борисоглебск был филиалом нашего музея. И там церкви не было совсем никакой. Вообще. Поначалу, когда мы ездили туда, мне там очень понравилось. И какое-то время там не было церкви, а потом появился священник, он и сейчас там работает, отец Иоанн. Он сначала ходил в Яковлевский монастырь. Не послушником был, а просто ходил. Он тогда не был священником, просто, как со всеми, познакомились. Он ещё тогда и молитвы-то не знал, как-то интересовался поначалу, а потом вот стал священником. Сейчас он плохо слышит. В прошлом году что-то он рассказывал, а потом сел и говорит: «Я устал». Так как-то неожиданно для него было. Я поняла, что он плохо слышит и напрягается.

А сейчас в какой храм чаще всего ходите?

В Успенский собор[3]. Я почти каждый вечер туда прихожу. Иногда до конца стою, иногда не до конца. Успенский собор в советское время принадлежал музею. Это был склад всего. Туда стаскивали всё. Естественно, никто не служил там, даже представить не могли. И в Кремле никто не служил ни в одной церкви. Ну и сейчас тоже не служат в Кремле. Я была в то время инициатором передачи Успенского собора Церкви. У меня было очень много энергии. И вот я, ещё будучи не в Церкви, как-то поняла, что надо Успенский собор передать. Передали, и всё. Сейчас там внутри ремонт идёт. Но говорят, что там должно быть красиво. Я книжку написала, вторую или третью книжку по Успенскому собору, и там реставраторы позвали меня на леса подняться. Вот я на леса поднялась и посмотрела, как расписывают масляными красками. Тоже штукатурка, а роспись масляными. Это такая поздняя роспись, но ничего, ничего. Может быть, скоро там всё сделают. Вы съездите, посмотрите. Успенский собор очень хороший, очень. Я когда из дома выхожу, с лестницы всегда купола вижу уже. Успенский собор, он же самый высокий во всём нашем Ростове.

А вообще-то, конечно, я чем больше живу, тем больше удивляюсь, какой красивый город Ростов. Ну, какой красивый город! Конечно, много что изменилось, но сейчас уже храмы многие работают. Правда, там народу нет. И в Успенском тоже. Вот вчера я была в Успенском – пять человек. Мало очень людей у нас ходит в храм.

А помните момент, когда уже оттепель была, как на Кремле это всё отразилось?

Вы знаете, у нас многие с интересом к вере относились, никто против не был. Служили где-то. Но это недолго, года два-три. Когда начали у нас служить, сначала это было интересно. А потом как-то тоже на нет сошло.

А расскажите про дочь, как Вы её крестили?

Крестили, конечно. Не помню, надо её спросить, как мы её крестили.

А водили в храм?

Она выросла в музее. Можно сказать, при храме. Она и бегала там, маленькая. Как только научилась ходить, она там в музее всё знала. Потом она рано стала проводить экскурсии. Она музейная. Может, поэтому она в музее хотела работать. И начинала работать в музее. Ей всё это нравилось очень.

[1] Протоиерей Борис Старк (1909 – 1996).

[2] Церковь Григория Богослова расположена на территории бывшего Григорьевского монастыря, ныне именуемой Митрополичьим садом Ростовского кремля.

[3] Успенский собор г. Ростова Великого, бывший (до 1788 года) кафедральный собор Ростовской и Ярославской епахии.