ФИО: Иванова Ирина Ивановна

Год рождения: 1951

Место рождения и возрастания: г. Ленинград

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: музыкальное училище, Санкт-Петербургская духовная академия

Место проживания в настоящее время: г. Санкт-Петербург

Дата записи интервью: 20.09.2024

Интервью взято и обработано пресс-службой СПбДА, руководитель — иеродиакон Хризостом (Янкин).

Ирина Ивановна, Вы из священнической семьи? Кто были Ваши родители? Расскажите про них.

Нет, я не из священнической семьи. Мой отец, Иванов Иван Трофимович, родился в 1915 году в городе Николаеве. После революции 1917 года вся его семья перебралась в центр России, в Смоленскую губернию. Незадолго до Великой Отечественной войны он вместе со своим отцом приехал на заработки в Ленинград. Там он женился на моей маме Алексеевой Вере Ивановне, которая тоже была родом из Николаева. Устроился электриком на Балтийский судостроительный завод, где и трудился всю свою жизнь. В 1941 году ушёл добровольцем на фронт. Был ранен, имел награды. У них родилась первая дочь Галочка, которая умерла в блокаду. Моя мама всю войну прожила в блокадном, голодном Ленинграде, рыла окопы, валила лес. Имела награды за оборону Ленинграда. Она умирала от голода, но Господь её хранил. После войны много трудилась.

В 1946 году у них родился мой брат Анатолий, а 30 апреля 1951 родилась в Ленинграде и я.

Вы получили образование уже в Ленинграде?

Да. Я коренная жительница Северной столицы. Здесь я училась в общеобразовательной и музыкальной школе, а потом и в училище им. Римского-Корсакова на фортепианном отделении. Окончила училище в 1971 г. с красным дипломом. После окончания училища по распределению преподавала фортепиано и была завучем в детской музыкальной школе города Подпорожье, а затем в музыкальной школе Ждановского района Ленинграда. Вся моя жизнь связана с Петербургом.

Были ли Ваши родители верующими, или Вы пришли к вере самостоятельно?

Я пришла к вере без участия моих родителей. Они были большими тружениками, но в то советское время они не проявляли никакого интереса к Церкви. Мама моя уверовала только тогда, когда я сама пришла к вере и стала ходить в храм. В конце жизни она болела в течение последних 10 лет.  Я за ней ухаживала, она причащалась. Поэтому её вера была связана с моей заботой о ней.

Родители мои были простыми людьми. Мама закончили один класс, а папа — четыре. Они были удивительными людьми, в том смысле, что они научили нас с братом трудиться, их мечта была дать нам образование, потому что сами были необразованными, но мудрыми. Помню, мама приложила много усилий и смекалки, чтобы купить мне пианино, о котором я мечтала, чтобы учиться музыке. Я очень благодарна своим родителям. Они были простыми, но замечательными, доброжелательными и честными людьми.

Когда Вы крестились?

Меня крестили в детстве. Конечно, я не помню своего крещения, потому что была младенцем. После моего рождения я сильно болела, и мама боялась, что я умру некрещёная, без церковного покрова. У меня было несколько болезней подряд — ничего хорошего не ожидали.  Крестили меня тайно в Князь-Владимирском соборе. Родители на крещении не присутствовали — из дома меня увезла крёстная. Вернувшись с крещения, она передала родителям слова священника, который меня крестил, что я буду жить. Так и получилось.

Вы связываете Ваше крещение больше с угрозой смерти или с традицией крестить детей?

Мне трудно ответить на этот вопрос, но думаю, что, хотя они и не ходили в церковь, но были сами крещены в детстве, а угроза моей смерти и вкоренившаяся в сердца людей традиция крестить детей повлияли на их решение меня крестить.

Ваше детство проходило в атмосфере, где не было икон, священных книг, или же Вы где-то могли соприкоснуться с церковным миром?

У нас дома висели иконы Спасителя и Божией Матери. Мои родители, конечно, не молились, и я тоже. Бабушка жила далеко в деревне, дедушку я не помнила. Я жила с родителями и братом в коммунальной квартире с соседями. У нас была добросердечная семья, с хорошими отношениями, но без Бога.

Как Вы познакомились с церковным миром и после чего Вы изменили своё отношение к Церкви?

У меня был хороший голос от природы. Некоторые мои друзья, музыканты и вокалисты, мечтали, что я сделаю карьеру за счёт голоса, хотя я училась в музыкальной школе как пианист. Я познакомилась с известным певцом, Валерием Малышевым, солистом Мариинского театра. Он был очень болен. Сначала я ездила к нему за город, помогала аккомпанировать. А потом как-то студенты не пришли, и он предложил попеть со мной. То занятие оказало кардинальное влияние на всю оставшуюся жизнь. Он «вытащил» у меня голос. Я даже с его личной подачи выступала на одном из Глинкинских фестивалей в качестве вокалиста. Там я познакомилась с удивительным человеком Борисом Масловым-Берингом, потомком российского мореплавателя, офицера русского флота Витуса Беринга. Он был музыкантом, играл в оркестре народных инструментов имени Андреева. Он был обладателем изумительного драматического тенора. На момент нашего знакомства он был регентом Спасо-Парголовского храма в Шувалово[1]. Это был необыкновенной красоты человек, трудно было удержаться, чтобы не привязаться к нему. Он и привёл меня в храм на исповедь, где служил тогда отец Василий Лесняк, который окончил нашу академию в 1951 году. Его имя золотыми буквами красуется на почётной доске выпускников нашей альма-матер.

Моё вхождение в храм совпало с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы. В конце моей первой исповеди, на которой я со слезами открыла Богу, через отца Василия, все свои грехи, он покрыл мою голову епитрахилью, а вернее сказать, покрыл Божественной любовью, я услышала слова разрешительной молитвы священника. Эта исповедь в одночасье перевернула и изменила всю мою жизнь. Именно 1980 год я считаю годом моего второго рождения, моего вхождения в храм.

Отец Василий открыл мне веру. Такой простой человек, которого я увидела впервые, смог всё понять, прочувствовать. Поражает, сколько у него было любви. С тех пор я была духовным чадом отца Василия. Мне было тогда 29 лет. Так началась совсем другая жизнь. Всё стало совсем иначе.

Что принципиально изменилось после прихода в Церковь?

Полностью поменялся мой образ жизни, изменилось отношение к людям. С благословения отца Василия я стала петь в богослужебном хоре Спасо-Парголовского храма. Однажды директор музыкальной школы на Петроградской, где я преподавала фортепиано, вызвал меня и спросил: «Вы поёте в церкви?» Я сказала: «Да». На что он ответил: «Напишите заявление об уходе или уходите из хора». Мне в этот момент мой внутренний голос настойчиво говорил: «Пиши заявление об уходе, пиши заявление об уходе». И я написала.  Директор опешил, начал пугать меня что я никуда не устроюсь на работу и умру под забором. А потом он начал уговаривать меня забрать заявление. Я ответила, что должна спросить благословение у своего духовника. Когда я пришла к отцу Василию и рассказала о случившемся, он ответил: «Знаешь, возьми заявление и скажи, что ты не будешь петь в церкви. Обмануть лукавого — греха большого нет. Мы просто уберём твою фамилию из официальных списков хора». После этого  в хоровых списках я значилась три года под фамилией Петров. Вскоре регент храма Борис Маслов-Беринг принял монашество, и отец Василий благословил меня быть регентом в нашем храме. Я изучала богослужебные книги, а батюшка мне помогал с уставом. Я помню свою первую службу в качестве регента, у меня было ощущение, что кто-то водит моими руками. Так я и стала регентом хора храма в честь Нерукотворного Образа в Шувалово.

В 1983 году, с благословения своего духовника протоиерея Василия Лесняка, я решила поступать в регентский класс при ЛДАиС. В это время я ещё была регентом богослужебного хора храма и продолжала свою преподавательскую деятельность в детской музыкальной школе. За год до этого я побывала на одной из служб в академическом храме академии. Я была потрясена услышанным и увиденным. Сколько молодых людей, какое дивное пение звучало за богослужением! И в этот момент внутри меня появилась мысль, как бы высказанная вслух: «Как хорошо было бы быть здесь регентом». Но мне говорили, что все места тут заняты, и у меня не получится. Я думала, что может быть регентовать тут не выйдет, но поступить-то я смогу. Вот тогда я окончательно решила поступать в регентский класс. Отец Василий меня благословил на поступление, сказал только, что мне придётся уйти из музыкальной школы, и я сделала окончательный выбор между светской работой и церковным служением, оставив преподавательскую деятельность в музыкальной школе. В августе я ушла в отпуск с последующим увольнением, тогда же поступила в академию. На вступительных экзаменах во время собеседования меня попросили что-нибудь сыграть на фортепиано и спеть. Я спела Великий прокимен «Кто Бог велий…». После этого ректор академии владыка Кирилл (ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси) спросил меня, как я пришла в Церковь. Я ответила: «По любви». Потом я услышала ещё один вопрос: «По любви к Богу или к человеку?» Я ответила: «Сначала к человеку, потом к Богу». Это была правда. После окончания приёмных экзаменов я нашла свою фамилию в списках поступивших. С тех пор моя жизнь стала связана с духовной академией. С 1983 года, так что уже 41 год.

В декабре того же года, в день празднования иконы Божией Матери «Знамение», когда я подошла к владыке Кириллу на помазание, я услышала обращённые ко мне слова зайти в его приёмную в ближайший день. В назначенный день, когда я вошла в кабинет, владыка Кирилл встал из-за стола, идя мне навстречу, благословил и сказал: «Ну, сестра моя Ирина, прошу садиться». От этих слов я пришла в большое смущение. Неожиданно для меня владыка предложил мне стать регентом богослужебного смешанного хора академии. После этих слов я вся наполнилась радостью, но, немного смущаясь, сказала, что должна испросить благословения своего духовника, отца Василия Лесняка. Владыка засмеялся и ответил: «Если тебя благословляет архиерей, то, конечно же, батюшка тоже благословит. Но ты правильно делаешь, что испрашиваешь благословения у своего духовного отца».

Вскоре после этого вышел указ о моем назначении регентом смешанного хора левого клироса. В течение 10 лет я трудилась на этом поприще, а первые полтора года под омофором архиепископа Кирилла. Это незабываемое время, наполненное множеством чудес, осталось в памяти моего сердца на всю жизнь со словами благодарности Богу и Святейшему Патриарху Кириллу.

В 1985 году я завершила своё обучение в регентском классе, получила диплом с присвоением премии владыки Никодима (Ротова) I степени. Моя творческая жизнь в стенах академии продолжается и по сей день на Факультете церковных искусств, но теперь в качестве старшего преподавателя церковного пения.

Были ли какие-то последствия для Вашей семьи из-за того, что Вы были связаны с академией? Было ли что-то негативное со стороны светского государства?

Никаких негативных последствий для моей семьи со стороны государства я не помню. Но вот из-за моего ревностного служения регентом в приходской церкви я подвергалась притеснениям со стороны старосты нашего храма. Староста Спасо-Парголовского храма, Петр Иванович, был тесно связан с уполномоченным по делам религий Жариновым Григорием Семёновичем, которому мешали «царствовать» часовня Ксении блаженной, духовные школы и отец Василий Лесняк. Я очень любила красоту в храме, хорошее пение. Но староста запрещал петь антифоны на два хора, пресекал красивое пение, слушал проповеди, чтобы ничего лишнего не сказали, смотрел кто ходит. Тяжёлый был человек. Когда я решила поступать в регентский класс, он написал на меня донос и отправил его уполномоченному. Туда вошло всё плохое, что можно было только написать. Эту бумагу Жаринов показал владыке Кириллу, который был в это время ректором академии. К счастью, владыка не поверил написанному.

Когда Вы уже здесь учились и несли послушание регента, удавалось ли совершать какие-нибудь паломнические поездки по стране, возможно, даже за границу?

Для меня это было золотое время. Это было время, когда в государстве был застой, а наш смешанный хор воспитанников духовных школ совершал миссионерские поездки не только по стране, но и за границу. Я написала об этом даже в своей дипломной работе. Я не пишу там о себе, а рассказываю про Михаила Ивановича Ващенко — регента Санкт-Петербургского Князь-Владимирского собора. Это был год Тысячелетия Крещения Руси. Духовная академия стала уже не закрытым учебным заведением, а открытым для народа. Мы давали концерты, делали выступления.

Вспоминаю нашу первую поездку в Финляндию в 1986 году на открытие штаба молодёжной организации «Синдесмос» в Куопио. Мы поехали квартетом. Это была первый квартет студентов академии и регентского класса, который выехал за границу. А в 1987 году в Польше в городе Хайнувка проходил фестиваль церковной музыки. Мы поехали туда небольшим певческим составом, в котором пел и преподаватель академии отец Александр Ранне, украшая своим лирическим тенором наши выступления.

После поездки в Польшу по телефону мужской голос пригласил меня прийти в гостиницу Москва, указав к какому подъезду мне подойти, где меня должен встретить кто-то. Я пришла, но перед этим я поговорила со своим духовником, отцом Василием Лесняком. Он мне сказал, чтобы я не боялась, не верила им и ничего не просила. Мне задавали вопросы, а я все темы разговора переводила на музыкальные темы, и с меня нечего было взять. На том и расстались.

Незабываемы концерты хора в Кировском театре и в зале Капеллы в дни празднования Тысячелетия Крещения Руси.

В этом же 1988 году, на Светлой седмице, мы небольшим хоровым составом посетили Смоленскую епархию, чтобы поздравить с этой знаменательной датой нашего дорогого владыку Кирилла, который был ректором Ленинградской духовной академии с 1974 по 1984 год. На Смоленской земле мы активно участвовали в юбилейных концертах. Мы испытывали огромную радость в общении с нашим бывшим ректором, который часто в своих словах повторял, что годы ректорства в академии — золотое время его жизни.

После 1988 года мы ездили ещё больше по всему миру. С 1989 по 1993 год наш хор выступал с концертной программой в Швейцарии, Бельгии, Финляндии, в Америке, где приняли участие в культурной программе на Играх доброй воли в 1990 году.

Каждый старался нести свою веру, показать свою веру и свою жизнь в Церкви и передать это людям. Своими выступлениями мы свидетельствовали о жизни Русской Православной Церкви в годы безбожной власти, в годы продолжающегося контроля и слежки за Церковью и нашими духовными школами.

Да, это было удивительное время, время нашей миссионерской деятельности. Духовная школа внезапно вышла из подполья и открылась людям, которые приходили, чтобы послушать и посмотреть на православную молодёжь. Народ не верил, что так много молодых людей служат Богу и поют Ему церковные гимны.  По их мнению, это было совершенно непонятно и противоестественно.

А паломнических поездок было ещё больше. В начале 1987 учебного года мы со студентами отправились в паломничество в Иоанновский монастырь на Карповке. По лестнице одного из зданий, в котором были жилые помещения, мы со страхом и трепетом через слуховое окно выбрались на крышу и сфотографировались между куполами без крестов ещё закрытого монастыря. Там мы пели тропарь Пасхи Христовой.

Незабываемы были поездки по Ленинградской области. В 1990 году на 9 мая мы посетили городок Парфино, где прямо под дождём на улице пели литию по усопшим. Народ плакал и без умолку благодарил нас, и мы тоже плакали вместе с ними.

Позже мы посетили заброшенный Свирский монастырь, который много лет уже стоял в дряхлых лесах. Именно там возникла мысль постоянно петь тропарь Пасхи «Христос воскресе», чтобы церковная жизнь в этих местах возродилась.

Посетили и Великий Новгород с его множеством церквей, в которых мы неустанно пели церковные песнопения и тропарь Пасхи. А потом, когда прошло много лет, меня пригласили выступить с хором в школе Искусств города Подпорожье, в котором я когда-то была завучем и преподавала фортепиано. Я три года после окончания университета проработала в Подпорожье — туда меня распределили после окончания учёбы. Нас приняли с восторгом.

Ох, сколько же было таких поездок – и не сосчитать, но о них напоминают фотографии.

Как было воспринято Вашими близкими Ваше погружение в академическую жизнь?

Мама восприняла мою жизнь в академии спокойно. Она вообще была по характеру добросердечной, как ангел. А папа очень возмущался. Он был вспыльчивым, вспыхнет и тут же погаснет. Незадолго до своей смерти, когда прошло время, я услышала их разговор в соседней комнате. Отец говорил маме: «Знаешь, какие наши дети? Один — коммунист, а другая — в Церкви». И когда он отошёл ко Господу, отец Василий сказал мне: «Сейчас он очень счастлив, потому что теперь понимает, какое это великое благо, вера в Бога».

Когда папу хоронили, я во всеуслышание прочла всё, что было положено. Такая тишина настала среди его коллег по работе, и все так одобрительно на меня смотрели. Это был 1983 год. Я подумала, что, может быть, они бы хотели, чтобы их дети сделали также.

Брат тоже поначалу не очень хорошо отнёсся к моему выбору. Он удивлялся и говорил: «Как в такой здоровой советской семье мог родиться такой выродок?» Потом брат тяжело заболел, и всё поменялось. Перед смертью он пособоровался и причастился Святых Христовых Таинств.

Но все семейные нестроения и непонимания никуда дальше семьи не выходили. Родители нас любили, они были простые люди, им было нечего терять. Папа воевал, мама блокадница — оба пережили тяжёлое время, у них никогда не было желания роптать, быть недовольными и причинять кому-то вред.

Что Вам помогало преодолеть несправедливое и местами суровое отношение со стороны родственников и знакомых?

Честно говоря, сейчас я не могу вспомнить своё состояние. Конечно, мне было не очень приятно, но я не испытывала негативного отношения к своим родителям. Я понимала, что, наверное, так и должно быть. Я пришла к вере, и путь этот труден, отсюда и нестроения. Меня это не ранило и сильно не трогало. Бывало, конечно, неприятно, но не настолько, чтобы я порвала с родителями. Если к нам гости приходили, то я крестилась перед едой и читала молитву — говорила, что у нас такая традиция. Я с большой благодарностью вспоминаю своих родителей. Теперь пришло время, когда я за них молюсь. Я никогда не была несчастной — я прожила очень счастливую жизнь, в которой я вижу Промысл Божий.

Когда в советское время люди чувствовали себя в безопасности в Церкви? Или так стало только после распада СССР?

В то время на будничных службах пели бабушки. Они уже ничего не боялись. Молодые люди в основном, конечно, боялись. Многие просто скрывали, что поют в хоре. Но были и те, кто не боялся и не стеснялся это делать. Главное, чтобы их имена и фамилии не высвечивались в денежных ведомостях.

Лично я, почему-то, особо не боялась, может быть, потому что со мной был отец Василий. Он сам ничего не боялся, был очень духовно одарённым пастырем. Я всегда ходила к нему, если возникали вопросы. По моим наблюдениям общечеловеческий страх исчез, когда Церковь праздновала Тысячелетие Крещения Руси. Было много разных торжеств. Тогда Церковь вышла из подполья. Многие люди стали креститься, воцерковляться, появилась потребность в катехизации. Именно 1988–1990 годы были Торжеством Православия.

Как Вы можете прокомментировать парадокс того, что верующие люди, прошедшие через машину советской власти, смогли остаться интересными, радостными, творческими и верующими?

Мне кажется, что они обладали какой-то внутренней Божественной свободой. Как-будто у них была такая природа. Так случилось, что всё негативное, слава Богу, прошло и мимо меня. Я понимаю, что Господь меня хранил. В Церкви раскрылся мой творческий потенциал с огромной силой. На моём жизненном пути я встретилась с удивительными, духовно одарёнными людьми, в общении с которыми я ощущала себя счастливой.

Как Вы думаете в чём заключалась миссия Церкви тогда, в чём миссия Церкви сейчас?

Я думаю, что миссия той Церкви заключалась в сохранении и передаче в наследство следующим поколениям своих вековых церковных традиций. И она эту задачу достойно выполнила, многие даже пострадали за это дело. А сейчас время, когда мы, получив это богатое наследство, строим и восстанавливаем соборы, церкви, монастыри, духовные школы. Но самое главное и самое сложное — построить храм в душе человека. Надо помнить, что Церковь — это не здания, а люди. Мне хотелось бы передать следующему поколению историю о людях и событиях того непростого времени, чтобы сохранить память о них. Каждое время несёт свои требования, возможности — колоссальные возможности. Но не стоит забывать и о внутреннем человеке. И я хотела бы рассказать об этом следующему поколению. Вот как размышляет о значении памяти академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв: «…Память — преодоление времени, преодоление смерти. В этом величайшее нравственное значение памяти…Хранить память, беречь память — это наш нравственный долг»[2].   

[1] храм Спаса Нерукотворного Образа в Парголово, г. Санкт-Петербург.

[2] Лихачёв Д. С. Письма о добром и прекрасном. Письмо сороковое.