ФИО: Каримова Надежда Сергеевна

Год рождения: 1950

Место рождения и возрастания: г. Свердловск (Екатеринбург)

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: высшее

Место проживания в настоящее время: г. Екатеринбург

Дата записи интервью: 25.12.2024

Беседу проводили Стихин Захар Сергеевич, студент Екатеринбургской духовной семинарии, Новиков Сергей Владимирович, проректор по общим вопросам Екатеринбургской духовной семинарии. 

Надежда Сергеевна, расскажите, пожалуйста, о начале церковной жизни в Вашей семье.

Семья моя была всегда верующая и в советское время не отходила от веры по одной простой причине: мама была дочка архиепископа Товии (Остроумова)[1], а папа был сыном иподиакона. Память о первом и втором дедах всегда хранилась в семье, всегда они почитались, и родители меня воспитывали в вере. Детство моё прошло при Иоанно-Предтеченском кафедральном соборе Екатеринбурга, поскольку дедушка являлся правящим архиереем, он близко жил, мы и дома у него часто бывали, и на службах. Регулярно посещали все праздничные, воскресные богослужения. Мама меня водила.

Родилась я в 1950 году, а дедушку перевели на другую кафедру в г. Молотов (ныне Пермь) в 1957 году. Поэтому я не очень взрослая была, но у меня всё сохранилось в памяти, тем более, что мама всегда поддерживала эту память о дедушке.

И о втором дедушке, Сергее Николаевиче, тоже было упоминание всегда у папы. Он всю жизнь был иподиаконом в храме, у него не было духовного образования. Он был родом из Центральной России, из Гжатска, сейчас это город Гагарин. На семейных праздниках было замечательное пение, пели русские народные песни.  Дедушка пел очень хорошо. Пение было семейной потребностью.

Оба деда были в заключении, это всегда помнилось в семье. Второй дед был на Урале в заключении в районе Ивделя.

Когда и где Вы приняли Таинство Крещения?

Мне было не больше 40 дней от роду, в то время не тянули долго. Я приняла крещение дома, крестил меня мой дедушка, архиепископ Товия. Крёстным был второй дед (папин папа), моя крёстная – старшая дочь владыки (мамина сестра) – Елизавета Александровна.

Владыка Товия родом из Коломны. До своего монашеского пострига он был протоиереем в Москве. Он являлся вдовым священником. После заключения в 1944 году, когда его списали по списку, принял монашеский постриг. Архиерейская хиротония была совершена в 1944 году. После хиротонии его назначили на Свердловскую и Ирбитскую кафедру. Мама моя переехала сюда из Москвы в связи с замужеством.

Отец мой – участник Великой Отечественной войны. О нём много рассказов сохранилось, а мама была в Москве на трудовом фронте. Вся история очень крепко сохранилась в семье.  И конечно, вера прежде всего. Поэтому мне трудно сказать, когда я пришла к вере, мне кажется, что я никогда и не уходила из храма.

Конечно, в советское время, когда училась в институте, в расцвет советской власти в храм было ходить сложнее. Реже мы с мамой ходили. Но мама очень любила Нижне-Исетск, храм Спаса Нерукотворного, и мы с ней туда ездили, и ещё в Кыштым маме почему-то нравилось ездить.

Позднее настал период, когда я начала работать архитектором, а русская архитектура – это прежде всего храмовая архитектура. Это в противоречие не входило с моей жизнью, и я проработала архитектором 25 лет. Учреждение на улице Шевченко находилось, и поэтому в Вознесенский храм я очень часто ходила. В какой-то момент я стала понимать, что надо возвращаться совсем в храм.

Однажды я ехала из дома, и мне показалось, что надо выйти из автобуса и срочно пойти на службу в Ново-Тихвинский Александро-Невский женский монастырь. Придя в храм, я увидела объявление об открытии духовного училища. Придя по адресу на улице Репина, 6, я обратилась к отцу Валерию Лавринову[2], который исполнял тогда обязанности ректора духовного училища. Я сказала, что могу прочитать лекции по архитектуре русских храмов, на что он ответил: «А всё остальное Вы можете про церковное искусство?» Я ответила: «Подготовлюсь, смогу».

Так как у дедушки дома находилась молельня, я всегда в детстве слышала, как он молится. Дома у нас находилось множество икон, богослужебных книг. Поэтому, всё это мне было очень близко, тепло, и вдруг я почувствовала, что это и есть моё призвание.

В 1994 году я по совместительству читала лекции, а в 1999 году решила перейти окончательно работать в сферу духовного образования, исполняя обязанности заведующего учебным отделом. Развивая свою преподавательскую деятельность и укрепляясь в вере. Ходила в Иоанно-Предтеченский храм, поскольку это место служения обоих моих дедов, в Вознесенский храм, в Ново-Тихвинский монастырь на все церковные праздники, на престольные праздники.

В 1999 году я осознала, что мне не хватает знаний и по благословению отца Петра Мангилёва поступила в Православный Свято-Тихоновский институт на заочный сектор. Благодаря пятилетнему обучению в институте я приобрела необыкновенный багаж знаний. И благодаря этому я проработала 25 лет в духовной семинарии.

А как проходили Ваши школьные годы?

Я училась в школе с 1957 по 1965 гг. Это были годы усиленных хрущёвских гонений. Знаю, что мою маму неоднократно вызывали на допросы в НКВД. Её отец, мой дедушка, ей говорил: «Ничего не бойся, ничего плохого мы не сделали». Я знаю, что в моём классе были верующие люди, но они это открыто не показывали.

До сих пор раскрывается что-то новое, просто читаешь молитву и удивляешься: Боже мой, как я могла этого раньше не видеть? Надо глубже смотреть. И вот эта углублённость как светильник сияет в человеке и ведёт его, пусть даже не всегда осознанно.

Помните свои впечатления от посещения церковных праздников в советские годы?

Да. Чувствовалась высота, чистота и красота праздника, мир, который погружён в веру, правду, радость и любовь. Отчётливо помню праздничные богослужения, а именно пасхальные, рождественские и Благовещение, так как день рождения дедушки был в Благовещение. Очень хорошо помню, для меня это было чудо. Мы с мамой в Иоанно-Предтеченском храме всегда стояли в первом ряду слева, ближе всего к амвону.

Когда открывались царские врата, и выходил он с Чашей, всё сразу озарялось солнечным светом, и в этом солнечном потоке стоял дедушка с Чашей Христовой. Это врезалось в память.

Особенно помню красоту церковного пения. Дедушка меня поставил в 5 лет на клирос и сказал: «Что запомнишь, то пой, что не запомнишь, то просто подпевай, и всё». Он был с юмором, шутить очень любил, он говорил: «Мурлыкай с хором-то, мурлыкай!»

Помню, в праздники из храма выходишь – а там, оказывается, во дворе народ ждёт. Весь храмовый двор был заполнен людьми. И вот этот единый дух с Господом, со священством, с прихожанами запечатлелся.

Особенно вспоминаю, когда на пасхальном богослужении духовенство, заходя в алтарь, меняло цвета облачений. Это такой праздник! Тогда для меня самым ярким впечатлением с детства была радость. Красота икон, горящих свечей на подсвечниках. Иной мир.

Надежда Сергеевна, а какова была роль архиепископа Товии в Вашем воспитании?

Я уже говорила, что в раннем возрасте дедушка благословил меня на пение в церковном хоре, благодаря чему я почувствовала красоту церковного пения. Я очень тепло полюбила иконы, богослужение. Ведь это было связано непосредственно с моей профессией архитектора. За эти прекрасные дни обучения я очень ему благодарна, за детские годы, когда дедушка был жив, и я находилась рядом с ним, что в конечном итоге определило мою жизнь, сферу моего служения, и активную церковную жизнь, жажду получения духовных знаний.

В юности я осознала, что область знаний неисчерпаема, как и то, что я впитала в детстве от своего дедушки Товии, благодаря его уникальной библиотеке, которая включала в себя богослужебную литературу, Минеи, различные книги по культуре, по изобразительному искусству. В связи с этим жизнь моя определилась благодаря воспитанию дедушки.

Всё было вместе – и церковное пение в храме, и пение у дедушки дома, потому что праздники заканчивалось общей трапезой не только в храме, но и у него дома. Домик был маленький, но туда священники приходили в праздники.

Прекрасно помню Пасху – это такой необыкновенный запах куличей! Дедушка был очень простым человеком, очень искренним и очень добрым. Перед Пасхой, дома у него пекли куличи и выставляли на завалинке, на улице. Любой проходящий мимо мог угоститься праздничным куличом. Крашеные яйца раздавались обязательно.

Интересно, что от владыки Товии мне достались пасочницы. Когда он был протоиереем, была жива его матушка (она была тоже дочкой священника), она готовила просто замечательно! Пасочницы были обычного размера, и ещё была очень высокая (сантиметров 30 в высоту, узенькая). И делали пасху не только из творога, но и из топлёной сметаны по необыкновенной семейной традиции. Из творога тоже делали, но я навсегда запомнила, что пасха была не только творожная, но и сметанная.

Я составила хронологическое древо, корни свои нашла до XVII века, и по линии владыки Товии там только священники, он происходил из священнического сословия.

Расскажите немного о начале священнического служения архиепископа Товии.

Начинал владыка своё служение псаломщиком в 1909 году в храме святителя Николая Чудотворца в Голутвинском переулке (ныне Китайское подворье). В 1912 году был рукоположен во диакона. Рукополагал его тогда ещё епископ Трифон (Туркестанов)[3], потом они очень дружили. А в 1919 году в том же храме он был рукоположен во пресвитера и назначен настоятелем того храма, где начинал своё служение псаломщиком.

Дедушка никогда не скрывал свою религиозность. Служил безвыездно в Голутвинском храме, был заведующим библиотекой, активно вёл приходскую религиозную жизнь. Он приглашал преподавателей из Московской семинарии, часто организовывал паломнические поездки. К примеру, в Троице-Сергиеву лавру, в Оптину пустынь, в Саров. Однажды, когда батюшка находился со своим приходом в Сарове, блаженная Паша Саровская, подняв палку с пола, молча подала ему в руки. В нашей семье всегда считалось, что это было тайное пророчество архиерейского служения. Тогда ещё бабушка была жива.

В 1933 году храм Николая Чудотворца был закрыт и разорён, и дедушку перевели в храм Григория Неокесарийского на Полянке. Потом советская власть всячески ограничивала его служение в Москве. До 1937 года дедушку перемещали. Сначала в Истринский район в Троицкий храм уже настоятелем и протоиереем, а потом в Павшино, в храм Рождества Богородицы, запретив возвращаться в Москву. Батюшка был арестован в 1937 году и отправлен на строительство Рыбинского водохранилища.

При каких обстоятельствах батюшка был арестован?

Матушка, моя мама и её сестра, Елизавета Александровна, оставались в Москве, их выселили в Останкино (тогда это была окраина Москвы) с возможностью навещать отца. И очень редко ему разрешали ездить в Москву, один раз в месяц. Однажды его супруга не дождалась, поехала в Павшино, и ей сказали: «Он был арестован прямо на службе в храме». Бабушка всё-таки ездила в Павшино, искала его там. Однажды она стояла за решёткой милицейского участка и увидела, что его волокут по полу после допроса, и он весь в крови, весь в синяках. Встретиться им не дали. На него был написан донос. Он был осуждён и отправлен в ссыльный пункт на Рыбинское водохранилище, на лесоповал. Там он заболел и был отправлен в лазарет, где был врач – прихожанин его храма в Голутвинском переулке, который также находился в заключении, но трудился в лазарете. Ему удалось оставить дедушку санитаром. Как я думаю, благодаря этому он остался жив.

Как складывалась жизнь батюшки после ареста?

Из-за грыжи в 1943 году его считали неопасным для советской власти и списали из лагеря. Батюшка был отправлен в колонию-поселение в г. Муром, где он поступил на счётную работу в контору коммунального треста Мурома. Пятого декабря 1944 года на заседании Священного Синода он был избран епископом Свердловским и Челябинским. У меня есть цитата: «Быть после пострига монашеского епископом Свердловским и Ирбитским».

Трудами владыки увеличилось количество приходов на кафедре почти в два раза. Владыка был ещё и в разное время временно управляющим Челябинской, Курганской, Костанайской и Пермской епархий. При владыке открыли 8-10 храмов, которые были закрыты в период советского гонения, увеличилось количество духовенства. Он добился, чтобы вернули колокола на Иоанно-Предтеченский кафедральный собор Екатеринбурга и разрешили звон. Также был противником обновленчества.

В 1947–1948 гг. усердно хлопотал перед уполномоченным по делам религий Смирновым В. Н., чтобы тот поддержал его в разговоре с Карповым Георгием Григорьевичем[4] для того, чтобы вернуть мощи святого праведного Симеона Верхотурского, но, к сожалению, не вернули мощи. Это же было уму непостижимо! Ведь ещё бушевал «махровый большевизм», когда владыка решился на этот поступок. Как я думаю, когда к человеку приходит какое-то понимание, ему ничего не страшно, и он чувствует, что он ведом Богом и идёт этим путём, крест свой несёт до конца.

Также в Нижнем Тагиле был достроен Троицкий собор (приделы). Было налажено свечное производство и свечами обеспечивали Свердловскую, Челябинскую, Курганскую и Костанайскую епархии.

При нём возобновились крестные ходы вокруг храмов. Несмотря на все трудности, которые делала советская власть, – отключение электроэнергии, скручивание номеров с автомобилей, чтобы он не мог посещать отдалённые приходы, отключение телефонной связи, ограничение количества муки для выпекания просфор, несмотря на всё это он шёл путём Христовым и не сдавался. И эта решимость в его жизни стала величайшим примером для меня.

Расскажите, пожалуйста, про последние годы жизни владыки Товии. Когда его перевели со Свердловской кафедры?

Ещё в 1953 году перед Пасхой у него случился приступ, его положили в больницу, а в больнице произошёл коллапс – нарушение сердечной деятельности. А ему нужно было служить, и он подписал документ. Его отпустили из больницы, и он служил на Пасху.

В марте 1957 года пришёл указ о переводе архиепископа Товии на Молотовскую кафедру. Это всё было очень быстро. Он начал тут же собираться. Есть фотография, как его встречают в Молотове (это Пермь сегодняшняя).

На кафедре он прослужил неполных два месяца, с марта по май. Он служил, старался войти в дела епархии. Он уехал вместе со своим другом, отцом Орестом (Бычковским)[5]. Последние два месяца они в одном храме служили. Он потом тоже архиепископом стал, постриг принял. Они покоятся рядышком, две могилки рядом.

На Жен-мироносиц у владыки случился приступ. Вызвали Елизавету Александровну и маму мою, мама меня взяла, конечно. Дедушка был рад, но он уже слёг. Мы жили в епархиальном доме на территории Троицкого храма, сейчас сохранился этот маленький домик. Мама с тётей Лизой дежурили каждую ночь. 5 мая 1957 года тётя Лиза рано утром пришла и сказала маме, что дедушка скончался. Тихо скончался, благословил дочку.

Отпевание владыки Товии совершал сонм архиереев. Мама меня взяла. На меня это такое впечатление произвело необыкновенное. На его отпевании присутствовало множество духовенства, весь храм и вся прилегающая территория к нему была забита большим количеством прихожан.

Вы имели представление о положении Церкви в СССР?

Знать знали всегда. Среди нашей родни, по линии дедушки, все были священниками, большинство из них были репрессированы. Есть даже пять человек, прославленных в лике святых. Среди них есть святители, протоиереи, священномученики. К примеру, двоюродный брат владыки – священномученик Григорий, епископ Шлиссельбургский[6]. Ещё есть в нашей семье прославленный в лике святых, муж бабушкиной сестры. Это священномученик Константин Пятикрестовский[7]. Он был очень дружен с владыкой.

Останавливало тогда церковного человека от посещения храма только одно – страх быть репрессированным, а в 1960-е годы репрессии были возобновлены.

Беспрепятственно стали посещать храмы с 1988 года, с Тысячелетия Крещения Руси. Тогда пошло возрождение Церкви. Важно ещё то, что были люди, в основном, бабушки в платочках, которые веру сохраняли. Им было ничего не страшно ни в какое время. Многие прошли заключения, аресты, допросы.

Какие проявления антицерковной пропаганды Вам запомнились и почему?

Мне запомнились попытки развенчания почитания святых. Особенно преподобного Сергия Радонежского. Когда мы с мамой ездили в Москву, всегда посещали Троице-Сергиеву лавру.

Особенно мама запомнила момент разграбления и надругательства над храмом Николая Чудотворца в Голутвинском переулке в 1933 году. Она была не очень большая, она ведь в 1917 году родилась. Вспоминала, что прихожане рыдали, когда пришли большевики и выкидывали иконы, сдирали с них драгоценные оклады. Это ведь такое кощунство!

Дедушка Сергей Николаевич рассказывал, он папу моего водил, когда закрыли Екатерининский храм. Он видел, как люди выхватывают иконы и тут же прячут их, а их стараются запомнить.

Сама память о том, что произошло с моими дедами и дальними родственниками, поддерживала и укрепляла меня в вере.

[1] Архиепископ Товия (Остроумов) (1884-1957).

[2] Протоиерей Валерий Лавринов – российский церковный историк, известный исследованиями в области новейшей истории Русской Православной Церкви.

[3] Митрополит Трифон (Туркестанов) (1861 – 1934).

[4] Георгий Григорьевич Карпов (1898-1967), советский государственный деятель, генерал-майор НКГБ. С сентября 1943 по февраль 1960 года председатель Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете народных комиссаров СССР (позже — при Совете министров СССР).

[5] Архиепископ Орест (Бычковский) (1893 – 1981).

[6] Епископ Григорий (Лебедев), епископ Шлиссельбургский, викарий Ленинградской епархии. 16 апреля 1937 г. арестован в Кашине и отправлен в Калининскую тюрьму. Был обвинён в том, что «являлся руководителем контрреволюционной группы фашистско-монархической организации в г. Кашине». Виновным себя не признал, на допросе показал, что «никаких разговоров на политические темы и, в частности, по вопросу отношений советской власти к Церкви, я никогда не имел», «бесед на политические темы не было, так как я не охотник до таких бесед». 13 сентября был приговорён Тройкой Калининского УНКВД к расстрелу и расстрелян через четыре дня. 16 июля 2005 г. канонизирован Русской Православной Церковью в чине священномученика.

[7] Протоиерей Константин Михайлович Пятикрестовский (1877–1938 гг.), священномученик. 5 декабря 1937 г. «тройкой» при УНКВД по Московской области приговорён к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на 10 лет. Впоследствии один из очевидцев тех событий рассказывал: «Всех заключенных собрали… явились молодцы с ножницами и бритвами и, глумясь, издеваясь, всех обстригли, побрили, сорвали со всех рясы». Отец Константин был отправлен в Мариинские лагеря. Скончался отец Константин 6 марта 1938 г. в Центральном госпитале Сиблага в городе Мариинске и был похоронен в безвестной могиле. 6 июля этого же года во Введенской церкви Дмитрова состоялось его заочное отпевание. Реабилитирован Московским областным судом 15 мая 1959 г. Канонизирован определением Священного Синода Русской Православной Церкви от 27 декабря 2000 г.