ФИО: Кейдан Владимир Исидорович

Год рождения: 1946

Место рождения и возрастания: г. Москва

Образование: высшее

Дата записи интервью: 13.02.2021

Расскажите, пожалуйста, о себе. Как случилось Ваше воцерковление?

Мои родители были абсолютными атеистами. Мой отец, Израиль Вульфович Кейдан (после войны – Исидор Владимирович), родом из Одессы, закончил тамошний архитектурно-художественный институт, в 1929 году переехал в Москву и до конца жизни работал в разных проектных и строительных организациях. Участник войны, командовал сапёрным подразделением, был ранен и контужен в боях под Москвой, демобилизован в чине капитана и послан военным инженером на строительство военного объекта на окраине Москвы, Южного речного порта. Строительство велось силами Главного управления лагерей (ГУЛАГ). Моя мать, Тамара Николаевна, была ученицей 7-го класса, ей было 15 лет, когда осенью 1941 года она была направлена на работу ученицей токаря на военный завод, проработала там до окончания войны и больше никакого образования не получила. До пенсии работала в типографии «Известия» рабочей. В 1945 году мои родители познакомились и, вскоре поженившись, получили комнату в бараке рядом с зоной с внешней стороны от колючей проволоки. В 1950 году лагерь был ликвидирован, но контингент строителей мало изменился, это были расконвоированные заключенные, бывшие охранники и вольные инженеры. Здесь в 1946 году родился я. Родители много работали, отца посылали часто в командировки, и мать уезжала с ним.  

Воспитывала меня русская бабушка, происходившая из крестьян Тульской губернии, с 4-х классным образованием церковно-приходской школы. За отличные успехи в учёбе она получила в подарок от Тульского архиепископа Парфения[1] Новый Завет с параллельными текстами на церковно-славянском и русском языках и личной надписью. Она в 1915 году юной девушкой убежала в единственной в доме паре сапог из деревни Сосенки Венёвского уезда в Москву, вскоре поступила на курсы трамвайных вагоновожатых и стала первой женщиной-водителем трамвая в Москве. Тогда же вступила в большевистскую партию, в ноябре 1917 году участвовала в штурме Кремля (подвозила снаряды и отвозила убитых и раненых). До конца жизни работала партийным организатором. Бабушка Дуня научила меня в четырёхлетнем возрасте читать по газете «Правда» и узнавать по фото всех членов ЦК ВКП(б). От неё же я впервые услышал какие-то малопонятные истории из Священного Писания, перемешанные с кусками мировой истории и «Краткого курса истории ВКП(б)», она же возила меня по Москве и показывала мне разные церкви, но внутрь не заходила (коммунистам нельзя!), а просила обычно какую-нибудь входящую женщину купить мне свечку, направить меня к иконе и показать, куда её поставить, а после службы подвести к батюшке под благословение. Но до крещения дело не дошло, родители воспротивились. В 1960 г. мы переехали в район «Сокол» и поселились недалеко от церкви Всех святых и кладбища жертв «Ходынки» и Русско-японской войны (1905 г.). Здесь вместе с одноклассниками мы иногда гуляли, прогуливая уроки, заходили в церковь, старушки нас угощали печеньем и конфетами с канона. В 10 классе я подружился с учительницей математики, бывал у неё дома для дополнительных занятий и однажды увидел в книжном шкафу Библию. Она разрешила мне её посмотреть под честное слово никому об этом не рассказывать. Я начал читать с начала, первые главы мне показались очень неправдоподобными, и в следующий приход я начал с конца. Откровение ап. Иоанна произвело страшное впечатление. Потом учительница давала мне читать религиозные стихи Максимилиана Волошина, Владимира Соловьёва, и Библия отошла на задний план.

В 1965 г. я поступил на филологический факультет Московского государственного университета. На первом семинаре по старославянскому языку преподавательница задала вопрос: «Кто хоть раз держал в руках Библию?» Только я один поднял руку. – «Не густо», – прокомментировала она. Затем обратилась ко мне: «Вы можете назвать, из каких частей состоит Библия?» Я вспомнил подаренную бабушке книгу, которую она мне показывала, но не дальше оглавления и никогда не читала вслух, и сказал: «Евангелие…». – «К следующему семинару Вы приготовите сообщение на 15 минут по составу Нового Завета с перечислением всех частей. Книгу возьмёте в университетской библиотеке, вам её выдадут по моей записке». Я выполнил задание, но не уложился в 15 минут, а говорил больше получаса. Позже, когда мы уже научились читать на обоих алфавитах (кириллице и глаголице), я прочитал на глаголице Евангелие от Иоанна и сдал зачёт и экзамен по грамматике. Причём читать, переводить и делать грамматический разбор надо было не по печатному тексту, а по тусклым фотокопиям древних рукописных книг. На втором курсе я получил задание сделать реферат на тему «Состав богослужебных книг, употребляемых в Православной Церкви». На этот раз указания, где об этом можно узнать, не поступило. – «Поищите!» – было сказано.

Я решил просто обратиться к священнику церкви Всех святых. Священник, к которому я обратился, расспросив кто я такой и зачем мне это знать, ответил, что по закону он не может подробно давать такие справки, но подсказал, что в дореволюционной энциклопедии Брокгауза и Ефрона есть статья «Богослужебные книги». В университетской библиотеке эта энциклопедия была в открытом доступе, и я составил реферат о 20 самых употребимых богослужебных книгах. Доклад занял всё время двух семинаров. Таким образом, церковно-славянский язык и литургические книги в обзорном плане я освоил в университете.

На первом курсе через мою однокурсницу я познакомился для получения консультаций по математической логике с математиком и будущим православным священником Ильёй Ханановичем Шмаиным[2], отсидевшим при Сталине по политической статье. Это была церковная православная семья. Там на тайных семинарах собирались катехизаторские группы по изучению церковного пения (протоиерей Николай Ведерников), церковно-славянского и греческого языков (проф. Владимир Бибихин), толкованию библейских книг и русской религиозной философии (Илья Шмаин, Евгений Барабанов, Николай Котрелёв, отец Сергий Желудков, протоиерей Александр Мень, протоиерей Александр Геронимус (исихазм) и др.)

В 1971 году по случайному совпадению в день сдачи последнего госэкзамена по научному коммунизму я принял крещение в церкви св. пророка Илии во 2-м Обыденском переулке. Крещение совершил протоиерей Владимир Смирнов, восприемниками были Илья Шмаин и Лидия Геронимус. Вскоре после крещения отец Николай Ведерников, узнав, что я знаю церковнославянский, позвал меня прислуживать чтецом и свещеносцем в церковь Иоанна Златоуста на окраине Москвы, где я прослужил четыре года (параллельно работая в различных научно-исследовательских институтах в отделах компьютерной информатики) и уже на практике углубил знания литургики. Продолжил своё богословское образование я в регулярных беседах со священником-старцем отцом Николаем Педашенко, окончившим Московскую духовную академию в 1917 году и тогда же исторический факультет Университета, участником Московского Религиозно-философского общества, лично знавшим в последние пред- и послереволюционные годы отцов Павла Флоренского, Сергия Булгакова, Сергия и Алексея Мечевых, Сергея Дурылина и др. Когда в Москву приезжал митрополит Сурожский Антоний (Блум), я бывал на организуемых в доме отца Николая Ведерникова тайных встречах, где владыка Антоний проповедовал и отвечал на многие вопросы неофитов. Я побывал на пяти-шести таких встречах. Эти встречи, пожалуй, были самым важным для духовного развития их участников. Позже я познакомился и вошёл в общение с потомками отца Павла Флоренского, Владимира Эрна и был допущен к их семейным архивам, пользовался книгами из домашней библиотеки отца Николая Педашенко, ставшего моим духовником, и много беседовал с ними на церковные темы.

Став в 1974 г. участником проекта Института мировой литературы «Блок в письмах и воспоминаниях современников. Тома 1–5», я получил доступ к главным архивным хранилищам Москвы, где работал с оригиналами рукописей поэтов и философов Серебряного века и продолжаю эту работу по сей день, будучи составителем антологии «Взыскующие града. Хроника религиозной, общественной и культурной жизни в письмах и дневниках современников. 1829–1923 гг.» (вышло 4 тома).

Вдвоём с моим ближайшим другом, Владимиром Зелинским, мы искали рукоположения и входили в контакты с архиереями Леонидом Рижским[3], Хризостомом Курским и Белгородским[4], но нашим надеждам не суждено было сбыться в России, в последние моменты перед рукоположением в деревенских приходах из областного центра или из Москвы приходил запрет от уполномоченных по делам религий.

Как Вы были привлечены к работе в Издательском отделе Московской Патриархии?

Отец Николай Ведерников представил меня сотруднице Издательского отдела Вере Александровне Рещиковой, в период эмиграции – выпускнице парижского Богословского Института св. Сергия, ученице Владимира Лосского и отца Сергия Булгакова, я участвовал вместе с ней в переводах лекций Лосского на русский язык с французского и немецкого языков. Самостоятельно перевёл книгу Лосского и Леонида Успенского “Der Sinn der Ikonen” («Смысл икон»), по главам перевод был анонимно опубликован в нескольких номерах Журнала Московской Патриархии. Впоследствии ответственный секретарь отдела, Евгений Карманов, очень радушно ко мне относившийся, регулярно поручал мне переводы иностранных богословских статей, документов Всемирного Совета Церквей и написание текстов для конференций представителей Русской Церкви на международных встречах.

Как Вы были привлечены к подготовке «Настольной книги священнослужителя»?

При Патриархе Пимене было принято решение (и получено на то разрешение Совета по делам религий) издать многотомную серию «Настольных книг священнослужителя», которые бы заменили разбросанные по библиотекам ксерокопии и машинописные копии учебных текстов для семинарий и академий и установили нормативы преподавания и знания их выпускников в условиях атеистического государства. Ставилась важнейшая задача – сформировать современный, живой, нормативный русский язык и стиль написания православных церковных текстов. Этот язык должен был заменить церковный русский стиль XVIII–XIX вв., уже с трудом понимаемый учащимися духовных учебных заведений, вышедшими из советской школы. Был объявлен закрытый конкурс на написание отдельных тематических томов. Евгений Карманов предложил мне написать отзывы на несколько поступивших анонимных текстов 4-го тома (Чинопоследование треб) и сделать замечания и дополнения. С первых же страниц мне стало ясно, что тексты не подлежат исправлению: один был написан на русско-украинском суржике и отражал церковный обиход карпатского села, другой был написан на славяно-русском языке в старой орфографии и не содержал ни одного чёткого определения таинства и его обряда, а третий был написан… белым безразмерным стихом в фольклорном стиле! Я откровенно изложил письменно своё мнение и передал его Е.А. Карманову. Вызвав меня, он признал, что придерживается такого же мнения об этих трудах. В конце беседы он предложил мне самому написать план такого пособия. После робких и мучительных раздумий я согласился при условии назначения мне квалифицированного консультанта, с которым я мог бы обсуждать текущие проблемы и задавать вопросы по ходу работы. Он ответил, что уже сформирована издательская группа под руководством кандидата богословия Германа Фёдоровича Троицкого, который и призван заниматься составлением этих томов. Первые три тома уже сформированы и готовятся к печати, и мы должны подготовить 4-й том.

Сразу после знакомства с Троицким мы поехали в Загорск, в МДА, и он представил меня заведующему библиотекой, который записал меня в число читателей и выдал пропуск, но оговорил, что для пользования спецхраном, в котором хранятся книги зарубежных авторов, мне нужно получить допуск в Загорском районном управлении Комитета государственной безопасности. Мы сразу обратились к каталогу и заказали десятка два титулов по литургике на следующий день. Когда мы вышли на улицу, я сказал, что не хочу получать допуск в КГБ. Троицкий согласился и пригласил меня к себе домой, чтобы показать свою библиотеку, где была большая часть нужной мне литературы зарубежных изданий.

В чем заключалась Ваша работа в рамках подготовки издания?

После составления и утверждения рабочего макета 4-го тома я начал раз в неделю ездить в библиотеку МДА и делать выписки в первую очередь из книги моего главного предшественника отца Сергия Булгакова [С.В. Булгаков. Настольная книга для священно-церковно-служителей : (Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства) / С.В. Булгаков. – Изд. 3-е, испр. и доп. – Киев : тип. Киево-Печерской Успенской лавры, 1913.].

Вскоре оказалось, что у Троицкого есть эта книга, и он дал мне её на дом. В библиотеку я ездил только для расширения библиографии. Сухое изложение последования треб я старался обогатить цитатами из проповедей владыки Антония (Блума), изданных в самиздате, записанных на магнитофон его проповедей в том числе и по радио, книг отца Александра Шмемана «Водою и Духом», «Литургия смерти», православных катехизисов и пр. Толкование символики православного храма, богослужения, икон и одеяний священнослужителя я брал из работ С.С. Аверинцева, В.В. Бычкова (в разделе о церковной эстетике, об иконах и иконопочитании) и др. К сожалению, Г. Троицкий запретил цитировать в кавычках и делать ссылки на зарубежных и отечественных авторов, потому что это не пропустит цензура Совета по делам религий. Кроме того, он в самом начале предупредил, что на титульном листе всех томов «Настольной книги» не указываются фамилии составителей. Всё это относится и к 8-ому тому, но там возникло много особых специфических контекстов и условий времени написания.

Восьмой том сильно отличается от прочих: первый и четвёртый – литургика, второй и третий – месяцеслов, пятый, шестой, седьмой – тематический указатель для проповедника. То есть всё это про священника «в алтаре» и «на амвоне». Восьмой том о священнике «в целом». Решение о том, что восьмой том будет посвящён пастырскому богословию, было принято ещё в конце 1970-х, когда проект начинался, или в ходе работы?

Решение о подготовке 8-го тома было принято Германом Федоровичем Троицким, по-видимому, после совещания с митрополитом Питиримом[5] в связи с подготовкой к празднованию Тысячелетия Крещения Руси. При этом был отложен выход уже собранного 7-го тома «Христианская аскетика и нравственное богословие», часть материалов второй темы была использована в 8-м томе. 7-й том с таким содержанием, к сожалению, так и не вышел. Этот том готовился приглашённой по моей инициативе «бригадой авторов», которую возглавлял тогда диакон Георгий Кочетков. Дальнейшая судьба большей части материалов из этой папки мне неизвестна.

Была ли подготовка 8-го тома «Настольной книги» плодом организованной работы, своеобразного «семинара», или же концепция этого издания не обсуждалась, не дискутировалась?

Сначала Г.Ф. Троицкий предложил мне ориентироваться на машинописные тексты лекций по пастырскому богословию из библиотеки МДА и Издательского отдела, читавшиеся в послевоенное время в Духовных академиях Москвы и Ленинграда (Андриянов Г., иером. Антоний из Саратова, иером. Венедикт (Князев), проф. Ветелев А., свящ. Глушаков и др.). Подробно познакомившись с ними, я пришёл к выводу, что они состоят из тщательно цензурированных работ дореволюционных пасторологов, максимально адаптированных к советской действительности. Мы оба пришли к решению, что к Тысячелетию Крещения Руси надо собрать более солидный компендиум (Summa theologia pastorale) на основе дореволюционной трудов и по возможности использовать публикации зарубежных православных (и инославных!) авторов. Кроме того, мне было позволено самому искать источники в частных библиотеках, приглашать для написания разделов соавторов, предупреждая их об анонимности издания и проводить оплату их работы в бухгалтерии под своим именем.

Самыми продуктивными и значимыми участниками этого проекта, стали мой друг, тогдашний научный сотрудник Института философии Академии наук СССР и будущий священник Владимир Корнельевич Зелинский (написал главы «Понятие о совести» и «Грех»); отец Николай Педашенко и отец Александр Мень. Их профессиональными советами, ценнейшими консультациями и домашними библиотеками я пользовался.

Троицкий предложил мне самому письменно сформулировать концепцию отбора и адаптацию материалов для внутреннего обсуждения, а согласование с «внешними и вышестоящими» руководителями проекта взял на себя. Сейчас уже не вспомню точную формулировку, но моя идея была такая: во-первых, каким я представляю себе своего идеального духовного руководителя, какими духовными дарами, богословскими знаниями и моральными компетенциями он должен владеть. Во-вторых, какие качества того же порядка я хочу иметь сам, в стремлении получить благодать священства. Напомню, что мы с моим другом тогда к этому стремились.

Текстологическое исследование 8-го тома показывает, что он является компиляцией текстов из самых различных источников: начиная от архим. Киприана (Керна) и кончая документами Второго Ватиканского собора (Optatam totius). Кто занимался концептуальной «сборкой» 8-го тома?

Этим занимался я под редакторским контролем Г. Ф. Троицкого. К сожалению, в течение более, чем десятилетнего сотрудничества этот контроль ослабевал по причине обострения его хронического заболевания. Этим объясняется излишнее многословие, тематические повторы и разностилье в разделах книги.

Были ли Вы близко знакомы с Германом Троицким?

Да, конечно. Это был человек, очень преданный Церкви, происходил из семьи потомственных священнослужителей (в довоенный период его отец был в разрыве с митрополитом Сергием), со своей церковной позицией и личной судьбой. Однако ему не удалось избежать тех личностных проблем и деформаций, которые поражали «церковных профессионалов» той эпохи. Здесь только отмечу, что Герман Фёдорович был келейником митрополита Никодима (Ротова), до поступления в Издательский отдел работал в Отделе внешних сношений Московской Патриархии и выполнял функции церковного дипломата, был членом Всемирного братства православной молодёжи (СИНДЕСМОС), выезжал на конференции Всемирного Совета Церквей, присутствовал в составе делегации Русской Православной Церкви на II Ватиканском соборе, был несколько лет представителем Русской Православной Церкви при императоре Эфиопии и Эритреи Хайле-Селасии I. Он показывал мне фотоальбом со снимками делегации Русской Православной Церкви с Папой Павлом VI, а также вместе с императором в интерьерах его дворца, где свободно разгуливали ручные львы. Он был женат на переводчице с амхарского языка советского посольства в Аддис-Абебе.

В заметке о выходе 8-го тома указано, что помимо Вас и Г.Ф. Троицкого в подготовке участвовали архиепископ Симон и Елена Белякова – в чём заключалась их роль?

Архиепископ Симон написал «Введение. Понятие о предмете» к тому. Елену Белякову привлёк к проекту Троицкий, она перепечатывала приносимые мной рукописные материалы и выступала в роли литературного редактора. У меня не было собственной пишущей машинки, купить её было невозможно. Моя работа и привлечённых к ней участников регулярно оплачивалась по возрастающему тарифу, это было хорошим материальным подспорьем для всех нас. Вспоминаю об этом с радостью и благодарю Бога за это благоустроение.

Кто рецензировал работу и давал добро на публикацию?

Благословение дали архиепископ Симон, митрополит Питирим, Патриарх Пимен. Насчёт Совета по делам религий не знаю, не спрашивал. Возможно, там к этому отнеслись поверхностно, поскольку очень доверяли политической благонадежности митрополита Питирима.

В одном из материалов о работе издательского отдела указано, что Г. Ф. Троицкий привлекал к работе над Настольной книгой священнослужителя «светских специалистов». Кто имеется ввиду – сотрудники церковных институтов не в священном сане или сотрудники государственных учреждений и частные эксперты?

Г. Ф. Троицкий, кандидат богословия, по теме «Богословие освобождения в Католической Церкви стран Южной Америки» был первым из этих «светских специалистов», остальных я перечислил, может, кого-то забыл, хотя вряд ли, в конечном итоге все рукописи проходили через мои руки.

В списке литературы, приложенном к 8-му тому, числится большое число машинописных работ, подготовленных в МДА. Напрашивается мысль, что существенная часть работы проходила в стенах этой академии. Известно ли, чтобы кто-то из профессоров МДА участвовал в составлении 8-го тома Настольной книги священнослужителя, кроме Г. Ф. Троицкого?

Мне неизвестны такие участники. Библиография составлялась в основном задним числом как стимул читателю расширить богословский горизонт. Труды авторов из русской эмиграции, а также инославных были вставлены в последний момент в вёрстку, до этого цитировались без кавычек и ссылок на их имена. Надеюсь, будь они живы, не осудили бы нас. Вот так были явлены соборность и подлинный экуменизм!

Кто-то из авторитетных профессоров той эпохи, кто-то из тех, кто читал курсы пастырского богословия, привлекался к рецензированию или участию в составлении? Отец Тихон (Агриков), отец Иоанн (Маслов). 

Не привлекались.

А кто-то из опытных приходских священников той эпохи привлекался ли к работе или рецензированию?  

Приснопоминаемые отцы Николай Педашенко, Николай Ведерников, Александр Мень, Сергий Желудков. Герман Фёдорович напрямую с ними не общался, доверив это мне.

C одной стороны, есть сведения, что владыка Питирим не читал выходившие в свет тома Настольной книги, потому что был высок уровень его доверия к тем, кто заведовал направлениями работы. С другой стороны, у меня появились сведения об определенном уровне напряжения, которое имело место между владыкой Питиримом и Г. Ф. Троицким. Тут особенно интересно то, что, как утверждает один из сотрудников Издательского отдела Русской Православной Церкви той поры, Г. Ф. Троицкий платил привлеченным сотрудникам из собственных средств. Можно ли сказать, что владыка Питирим «отдал на откуп» Г.Ф. Троицкому указанные тома с условием их финансовой независимости от бюджета Издательского отдела Русской Православной Церкви? И, если это близко к правде, то зачем это было нужно владыке Питириму? И не опасался ли он того, что из рук человека, с которым у него нет полного единодушия, выйдет продукт, не соответствующий его представлениям?

Мне ничего не известно о натянутых отношениях Г.Ф. Троицкого с митрополитом Питиримом и «отдаче на откуп» издания «Настольной книги». Исходя из духа некоторых высказываний Г.Ф. Троицкого, можно было предположить, что у него были прямые связи с Советом по делам религий, но у меня нет доказательств этого. Митрополит Питирим выборочно читал предоставленные мной машинописные материалы «Настольной книги». Именно от него, например, исходили указания, переданные мне через Троицкого, об устранения темы крещения и исповеди детей и несовершеннолетних прихожан, и вообще их присутствия в церкви. Я выполнил эти указания не полностью, а он повторно не проверил. Он также отклонил составленную мной главу «История формирования церковного летоисчисления и христианской пасхалии» как слишком «учёную».

После сдачи мной и принятия каждой порции рукописей (переписанных Беляковой на машинке стандартным форматом 28 строк по 60 знаков на странице) Троицкий составлял фактуру с указанием объёма сданного материала и тарифа оплаты за авторский лист (40 тыс. знаков). Мне запрещалось оставлять себе 5-ый экземпляр рукописи. Правку вносил в кабинете Троицкого на Погодинской. С фактурой я шёл в бухгалтерию Издательского отдела, где каждый раз составлялась платёжная ведомость с указанием моих личных данных и оплачиваемой работы (подготовка материалов для Настольной книги), ведомость подписывалась главным бухгалтером и направлялась в кассу, где я и получал гонорар.  Ни о каком «личном фонде» Троицкого я не слышал. Единственная привилегия, которой я пользовался время от времени, были бесплатные (с 1980 года) обеды вместе с ним в столовой Отдела за общим столом со всеми сотрудниками и руководством. Митрополит Питирим тогда шутил: «Мы выполнили хрущёвскую программу КПСС и построили коммунизм в отдельно взятом издательстве».

Вы сказали, что решение издавать 8-й том было принято в связи с решением праздновать Тысячелетие Крещения Руси. Насколько мне удалось узнать, патриархийная комиссия была создана в 1981 году, а решение о «всесоюзном» праздновании было принято где-то в начале 1988 года. Когда приблизительно была начата работа? Может быть, Вы помните, в каком году?

Да, именно в начале 1980-х годов был начат проект 7-го тома «Аскетическое богословие». В начале тома предполагался большой исторический экскурс по истории аскетики во всех мировых религиях: иудаизме, восточном и западном христианском монашестве, мусульманстве, буддизме, синтоизме и даже в греко-римском жречестве (весталки). Я не чувствовал себя компетентным в этой теме и, по согласованию с Г.Ф. Троицким, подготовку этих материалов я перепоручил группе диакона Георгия Кочеткова (А. Копировский, Олег Генисаретский и др.), но от прямых контактов с ними он отказался, оплата проходила через меня. Отец Георгий Кочетков до этого за экуменические контакты с баптистами был исключен из Ленинградской духовной академии и вёл подпольные курсы катехизаторов, на которые был допущен и я. Параллельно я собирал в академической библиотеке материал по теме «исторический опыт русского монашества», по аскетической практике на Афоне и на приходах.

Я был дружен и получал устные, письменные консультации и доступ в домашнюю библиотеку отца Александра Меня, отца Сергия Желудкова и историка обновлеченства Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина, последнего диакона обновленческого митрополита Александра Введенского и воспитанника последнего, отца Глеба Якунина. Сам Г.Ф. Троицкий делился со мной своим опытом келейника и секретаря у митрополита Никодима (Ротова) и дал мне скопировать и опубликовать в томе текст декларации о взаимном снятии анафем, подписанный Папой Павлом VI и Вселенским Патриархом Афинагором в Иерусалиме.

В какой-то момент (возможно, это была середина 1980-х) работа была перенаправлена на проект 8-го тома «Пастырское богословие» с использованием уже собранных текстов по темам христианской совести, чтения Священного Писания (В.К. Зелинский), борьбы с грехами, таинства Покаяния, подготовки к исповеди, нравственной проповеди и жизни самого пастыря «в предложенных условиях». История аскетики осталась в архиве, 7-й том не вышел, а в последующем переиздании Настольной книги 8-й том получил номер 7 и был существенно кем-то переработан. Более точных дат указать не могу.

[1] архиепископ Парфений (Левицкий), (1858 – 1922).

[2] протоиерей Илия Шмаин (1930 – 2005).

[3] митрополит Леонид (Поляков), (1913 – 1990).

[4] митрополит Хризостом (Мартишкин), епископ Русской Православной Церкви на покое.

[5] митрополит Питирим (Нечаев), (1926 – 2003).