ФИО, сан: монахиня Елисавета (Степаненко)

Год рождения: 1937

Место рождения и возрастания: Удмуртия, г. Куса Челябинской обл.

Социальное происхождение: из семьи служащего

Образование: среднее специальное

Место проживания в настоящее время: Апшеронский женский монастырь «Нерушимая стена»

Дата записи интервью: 29.11.2024

Беседу проводили иерей Герман Гайт, руководитель пресс-службы Екатеринодарской духовной семинарии, Шиповалов Иван Кириллович, студент, председатель студенческого совета Екатеринодарской духовной семинарии.

Матушка, расскажите, пожалуйста, о своей жизни.

Мой отец, Чабин Павел Иванович, был бухгалтером, а мать, Чабина Марфа Александровна, была неграмотной.

А какого они были года рождения?

Отец был 1904 года, а мать 1902 года. Она постарше его на два года.

А как они познакомились, матушка?

Они жили в одной деревне и ходили в один храм.

У моего отца дед был очень религиозный верующий человек. Он принимал всех странников. У него был двухэтажный дом, и верхний этаж он отводил только для странников.

Вот я Вам расскажу, как он одного странника принял. Этот странник сказал: «Вы завтра мне самоварчик поставьте. Я вот за 30 километров побегу, там престол, чтобы мне попить чай». Дед удивился: «Как же так? Что за странник такой, чай с утра пьёт?» Но он вскипятил воду, принёс самовар и поставил его на второй этаж. Странник всё молился и молился, а потом повернулся и сказал: «Добрые-то люди Богу молятся, а я стою как истукан». Дед ответил: «Наверное, Вы опаздываете». Странник сказал: «Нет». Он подошёл к самовару, открыл его. Вода кипела. Он поднял руку и сказал: «Какая водичка хорошая». И умылся. Потом подставил вторую руку. Дед смотрел и думал: «Господи, что это? Как это кипятком можно умываться?» Потом странник вышел, дед стал его провожать. Вышел за ворота, а странника и не стало. А кто это был, так и неизвестно.

А как звали Вашего дедушку?

Иваном. Он всегда принимал странников, жил рядом с храмом. Дед был старостой, в этом храме работал, всегда помогал.

Моя мама ходила в храм. Она очень хорошо пела, и они вместе с отцом пели на клиросе, там и познакомились. Дедушка сказал отцу: «Бери Марфу себе в жёны». Отец ответил: «Она из бедной семьи, я не хочу, мне надо из богатой».

А в каком храме дедушка Иоанн был старостой, не помните?

Это в Башкирии, Шучье озеро где-то там они жили. А какой там храм?..

Не помните?

Да я вообще не знаю, я его не видела. Родители отца были богатыми, их раскулачили, и отец с его младшим братом убежали. Они не знали, куда бежать, лишь бы где-то спастись. В то время мама была беременна мной. Они решили убежать в Удмуртию, думая, что там будет лучше. Приехали туда, а там русских не любят. У моих родителей уже тогда было трое детей, и я была четвёртая, вот-вот должна была родиться.

Потом я родилась, и мама взяла меня пятидневную и понесла в другую деревню покрестить. Пришла туда, а там церковь уже закрывают, матушка стоит на крыльце. Говорит: «Мы уже сейчас уполномоченному ключи сдаём». Мама заплакала, и меня покрестили. Сразу после этого семья уехали в Кусу. Это недалеко от Челябинска город такой. Когда приехали, брат отца помогал. Они купили там лес и стали домик строить. Построили этот домик. Брат уехал на Кубань, а отец остался с детьми.

Матушка, скажите, а как звали Ваших братьев, сестёр?

Старшего брата звали Венедикт, потом Дмитрий, потом Пелагея сестра, потом я и потом Григорий. Он тоже монашество принял, стал Николаем.

В 1941 году началась война. Мне было 3,5 года. Конечно, мы проводили отца, младшему брату моему было полтора годика, а старшему 13 лет. Мать осталась с такими детьми. Пошла на пекарню работать, и брат пошёл работать, а мы четверо сидели дома. Кушать нечего, конечно, было. Было тяжело. Детство вспоминать страшно даже, потому что голод был великий. Мама работала на пекарне, там где-то муки принесёт немножечко, какую-то лепёшку хоть замесим, этим мы выживали. У нас же коза была. Второй брат козу пас, подоит её, нам молочка даст. Вот этим ещё спасались.

Матушка, скажите, а у Вас были иконы? Какие-то, может, иконы до сегодняшнего дня сохранились?

Сохранилась одна икона старинная дедушкина. Спаситель.

Матушка, а можете рассказать, как проходила Ваша молодость в советские годы? Как Вы в храме работали? Как Вы пели? Как к этому люди относились?

Я очень рано начала ходить в храм. Мать водила нас туда. Мы с братом всё время бегали сами. От храма мы жили всего в одном квартале. Я брала его за руку, и мы шли. Он долго был некрещёный, тогда все церкви были закрыты, и его крестили уже только когда он подрос. Мы приходили в храм, стояли на службе, причащались и шли домой.

Матушка, это какие годы примерно?

Я сейчас Вам скажу, наверное, 1946 год.

То есть после Великой Отечественной войны?

После войны. Отец ушёл на фронт и после войны попал в плен, полгода в плену был. Мы думали, что он вообще не вернётся. Но мы с братом молились, стояли на коленках и просили, чтобы Господь прислал нам папу живым. И он вернулся, но прожил всего десять лет и умер. Он пришёл весь израненный, болезненный. До войны отец работал бухгалтером, но после возвращения он уже не работал.

А он верующим себя позиционировал в советское время?

Да, да. Перед уходом на фронт отец написал «Живый в помощи» своей рукой и положил в карман, хотя он и так знал молитву. Он принёс эту записку, чернила на ней размазались… Он рассказывал: «Мы сидим в окопе, и я говорю всем ребятам: “Молитесь, молитесь!” А они говорят: “Мы не знаем, как молиться”. Я сам читаю молитву, крещусь и молюсь, а они все слушают». Отец всё знал, потому что его родители были очень глубоко верующими. Он на клиросе пел, и моя мама тоже. Вот так они и поженились.

Ну и Вы, матушка, сами пели на клиросе, правильно?

Я пела на клиросе. У меня был хороший голос, как и у моего брата Григория. У нас в храме в городе Куса[1] отец Василий служил. Высокий такой, здоровый! Мы с братом нравились ему, он говорил: «Такие детки хорошие!» А я была большенькая уже и подпевала всё возле клироса. И как-то батюшка говорит: «Какой голосок у девочки хороший!» А моя мама тоже там пела, и она говорит: «Это же дочь моя». А батюшка говорит: «А что же ты её не берёшь?» Мама говорит: «Да бабки ругаются, не любят, говорят: “Зачем ты детей водишь сюда?”». Но потом батюшка забрал меня. Я с восьми лет научилась читать по-славянски. Я хорошо читала, и батюшка сказал: «Давай будешь мне помогать». Я стала читать шестопсалмие, каноны, кафизмы, Псалтырь и всё остальное в храме. Стала расти потихонечку, и у меня голосочек образовался.

Я хотела уехать из дома в монастырь. Приехала в один монастырь, а матушка посмотрела на меня и говорит: «Куда тебя в монастырь? Ты ещё дитё, сколько тебе лет?» – «Шестнадцать, семнадцатый пошёл». – «Нет, мы до восемнадцати лет не берём. Даже в двадцать пять мы только берём. А ты такая худая и маленькая, мы тебя вообще не возьмём». Я расплакалась и уехала. Продолжала ходить в храм, помогать батюшке и читать. Я училась вечерами, потому что днём не было возможности. Пришлось ходить на учёбу вечерами, работать и всё остальное.

В школе учились?

В школе учились, в храм бегали. Нас очень там притесняли, очень даже. Меня и брата. Очень плохо относились к нам. Даже дети все смеялись и подходили, говорили: «Уходи, ты верующий, уходи». Когда мой брат рукоположился, на него вообще плевали даже. Однажды я ехала с ним и с его матушкой в трамвае. Там стояли три парня, может быть, лет 15-20. Они заметили моего брата и говорят: «О, поп с нами едет!» И начали плевать на него. Один плюнул, затем другой. Когда мы вышли из трамвая, они выскочили и плюнули ему прямо в лицо.

Матушка, Вы же служили вместе с сейчас прославленным святым преподобным Моисеем Уфимским. Как вы с ним познакомились?

У нас там уборщица была. Матронушкой её звали. Мы поехали с ней по святым местам. Я тогда пошла в монастырь устроиться, но меня нигде не взяли. Потом она приехала и сказала: «Знаешь, в Уфе есть такой прозорливый старец. Давай поедем к нему». Мама меня отпустила, и мы с ней приехали к нему в первый раз. Старец посмотрел на меня и спросил: «Зачем ты приехала?» Я ответила: «Я хотела устроиться в монастырь». Он сказал: «Да куда в монастырь? Сейчас время такое, монастыри закрывают, кто тебя возьмёт?»

Это какие годы?

Это были 1957-1958 годы. В 1958 году у меня умер отец. После его смерти я решила, что мне нужно где-то определиться, хотя бы работать при храме. Мы приехали к отцу Моисею, и он спросил: «Ты же читать умеешь?» Я ответила: «Да». – «А петь умеешь?» – «Умею». Он сказал: «Ну, с твоим голоском тебя возьмут в наш храм, вот тебе и монастырь будет. Иди на верхний этаж в храм». А мы в подвале сидели, там крестильная была. Мы поднялись, там были отец настоятель и ещё один батюшка. Настоятель сказал: «О, Господь нам послал девицу. Чем ты занимаешься?» Я ответила: «Я хотела в монастырь, да не берут». Он спросил: «А что ты умеешь делать?» Я ответила: «Всё». Он спросил: «Петь умеешь?» – «Умею». – «А читать?» – «Умею». Он попросил: «Ну спой нам». Я спела что-то, может быть, «Достойно есть» или что-то в честь Божией Матери. Настоятель сказал: «Ой, какой голос! Мы тебя за один голосок только возьмём. Нам надо покойников отпевать, молебны служить, а петь некому. Певчие отпели и ушли, а ты будешь у нас целый день тут дежурить». Вот так меня и взяли.

Матушка, а что за храм был? Где он находится? В честь кого освящён?

Это храм в честь преподобного Сергия Радонежского в Уфе. Это собор был. В этом соборе я и работала. Когда я уехала, мой брат сказал, что если меня возьмут в храм, он тоже приедет. Мама привезла его, он ещё жил под Челябинском. Брат хотел стать алтарником, потому что у него голосок был бесподобный. Когда он начинал читать, его голос звенел, как колокольчик. Он приехал, и я сказала: «Вот, брат приехал». Меня спросили: «А что он умеет делать?» Я ответила: «Он хотел бы алтарником быть». В то время у них уже был один мальчик-алтарник. Брат родился 7 января, и как раз в январе они приехали. А тот мальчик, скидывая снег с крыши, упал и сломал руку. И брата взяли временно алтарником. Я, конечно, помогала ему во всём. Он ещё плохо всё знал, мы его учили. Мы с ним такие спевки делали! Всю службу пели! Бывало, в храме никого нет, и мы садились в уголочек, брали всё и пели: и Херувимскую, и «Верую», и «Отче наш», и «Трисвятое» читаем. Он всё готовился, говорил: «Я так хочу быть диаконом!»

Бывало, что даже в соборе по 10 гробов отпевали. Привезут два, отец Моисей говорил: «Подожди, матушка, сейчас ещё будут». Он меня всё матушкой звал, говорил: «Ну ты же будущая матушка». У нас собор на дороге стоял, и дальше кладбище было. Везут и со звёздами, и всё. Наше дело — отпеть. И вот мы с братом, с Григорием, пели. К нам приходили даже власти и хотели нас забрать, чтобы мы не здесь пели, а где-то выступали. Говорили: «Такие у вас голоса! Что же такие голоса здесь пропадают?» А я говорю: «Нет-нет-нет, даже не уговаривайте. Я в монастырь ухожу, куда мне ещё?»

Матушка, вот Вы начали рассказывать про отца Моисея. А что Вы ещё можете про него рассказать?

Ой, он был такой великий подвижник! Во-первых, он был постником. Во-вторых, он одевался очень скромно. Такие на нём подрясники были! Это он сам всё шил. Там что-то не дошьёт, тут какую-то заплату пришьёт. Я ему говорю: «Отец Моисей, зачем эта заплатка?» Он отвечает: «Эта заплатка — это грехи мои, грехи мои!» — и сам смеётся.

Люди очень любили его, и он был прозорливым. Он мог так посмотреть на тебя… Он мне всегда говорил: «Лидия, ты стой, когда я крест даю, ты стой здесь». Я стояла возле него рядышком, недалёко. Мне было 20 лет тогда. Он говорил: «Вот эту женщину не надо ко кресту, убери её, убери». Я говорила ей: «Пройдите, пожалуйста, Вы не ко кресту». Потом она мне говорит: «Почему Вы мне к батюшке подойти не дали?» Я говорю: «Ну наверное, какие-то грехи есть». — «Никаких у меня грехов нет. Какие у меня грехи?» Я говорю: «Ну значит, ещё что-то, может, в нечистоте пришли». Она не понимала: «А как это, нечистота?» Я ей объясняю, и она говорит: «А, ну да, да, это есть как раз, да, да, да, сейчас как раз у меня такая нечистота и есть». Я говорю: «Ну а что Вы пришли в храм?» Она отвечает: «Я думала, что это можно». — «Ну вот отец Моисей говорит, что это нельзя».

Матушка, а чем батюшка питался, что он кушал?

Ему приносила одна женщина супчики постненькие. Она готовила картошечку, морковочку, капусточку и варила бульон. Она приносила ему это в баночках. Он жил в крестильной, которая находилась под храмом. Там крестили деточек. Меня он столько раз брал туда, я ему помогала.

Он служил и иногда в четыре или в пять вставал и шёл на требу кого-то причащать. Рядом с крестильной у нас была контора, бухгалтерия. Он часто заходил в бухгалтерию, а я помогала печь просфоры. В просфорне работала матушка, которой было уже за девяносто лет. Она пекла просфоры вместе с сестрой.

А как матушку звали, не помните?

Матушку звали Варвара. Она была монахиня, у неё была сестра больная. Вот матушка Варвара всегда говорила мне: «Лидия, приходи, может, хоть немного поможешь мне с просфорками». Я приходила и помогала ей: Псалтырь почитаю, иконочки повытираю, накалывала головочки у просфор.

Вот отец Моисей, бывало, кричит: «Лидия! Ты где?» А я с просфорками матушке помогаю или читаю что-нибудь. Я ещё перебирала иконы у них в просфорне. Там старые иконы стояли. Матушка говорит: «Эти иконы надо бы унести на чердак». А я говорю: «Как я хочу, чтобы мне одну иконочку подарили». Она говорит: «Да бери хоть все их!» Я говорю: «Куда мне все? Мне одной хватит!» Я взяла одну иконку. Она чёрная была, лика нет. Принесла, поставила в уголочек. У нас уголочек был маленький. Мы с братом весь день в соборе были. Потом приходим, смотрим и замечаем – половина иконы светлая становится. На следующий день больше. А на третий день она обновилась. И написано – Василий Великий.

Отец Моисей, когда было два часа ночи, начинал читать акафист. Он всегда говорил мне: «Лидия, молись с двух до четырёх – Небо открытое». И как вот он мне сказал, я до сего времени стараюсь всё выполнять. Он говорил: «Читай акафист Божией Матери».

А сколько лет Вы вместе с ним работали, сколько лет Вы ему помогали?

Я приехала в 1959, а уехала в 1966.

То есть 7 лет Вы были вместе с батюшкой.

Да, да. Брат мой дольше был, он же служил там.

А куда Вы потом уехали после этого?

Сюда, в Краснодар.

А вот расскажите, Вы где познакомились со своим будущим супругом?

В храме. Он же был иподиаконом у владыки Никона[2]. Тогда владыка Никон был. В Краснодаре у него был дом, он сам краснодарский, у него была семья, но потом его рукоположили в архиерея, и первая кафедра его была в Уфе. Его к нам поставили.

Матушка, а как вы познакомились-то в храме?

Он придёт, ему нужно было для архиерея что-то гладить, а подержать некому. Надо было подержать облачение, один не погладишь. Он гладил, а я держала. Вот так мы и познакомились. У него был брат Иван. Когда я приехала, Иван сразу начал мне просфорки выносить и как-то ухаживать за мной. Но я говорила ему: «Нет, я в монастырь ухожу, я замуж не пойду». И он женился, но что-то там неудачно.

Матушка, а почему Вы переехали на Кубань? В Краснодар почему переехали?

Потому что владыка стал звать его.  

Владыка, получается, там закончил своё служение, сюда приехал на покой?

Да, он там послужил, но у него был дом здесь. Он всё время возвращался сюда, покупал что-то и всё привозил. Он говорил, что на Кубани тепло, а в Уфе холодно. В Уфу назначили другого архиерея. Когда я впервые приехала, мой дядя, брат отца, который жил на Кубани, сказал мне: «Лидия, оставайся у нас». Я ответила: «Не хочу жить в деревне. Я хочу поехать в Краснодар». Я поехала в Краснодар, и владыка меня с удовольствием взял к себе.

Владыка Никон?

Да. У него там кухарка была. Я стала помогать ему. Полы помою, в магазин сбегаю и всё-всё-всё. Так у них и жила.

А Ваш супруг Николай когда сюда переехал? Получается, вы уже в Краснодаре свадьбу сыграли?

Свадьбу мы сыграли ещё в Уфе.

В Уфе? То есть вы уже вместе переехали в Краснодар, на Кубань?

Я одна приехала, а он ещё учился. Он тоже на бухгалтера учился. Ему нельзя было ещё… Я тоже училась. Я два года училась на бухгалтера. Работала, а вечерами с шести до одиннадцати учишься. Четыре дня в неделю. Это, конечно, очень тяжело. Не дай Бог никому. Потому что отработаешь с восьми до пяти, час отдыха – перерыв, и сразу идёшь на учёбу.

Матушка, расскажите, а книжки Вы как находили, где брали? Акафисты, молитвословы.

Все книги были руками написаны, и вот так от людей брали. И у меня тоже много было, я сама переписывала, сейчас не знаю, куда оно всё делось. Ну поехали, их не брали же, оставили.

То есть на ночь как-то брали книжку, переписывали её?

Да, да, да, да. Что-нибудь – или акафист, или что… Ничего ж не было.

А на Кубани, когда Вы приехали, чем Вы занимались, кроме того, что помогали владыке Никону? Где-то, может, в храме пели, работали?

А он мне сразу сказал: «Я тебя устрою». И меня взяли в храм.

А в какой храм? У нас либо Екатерининский был, либо Георгиевский. У нас же два было храма в Краснодаре…

Я в соборе, в соборе.

Екатерининский кафедральный собор?

Да, я в кафедральном соборе пела. У меня голосок очень хороший был. Там ещё матушка была, по-моему, Наталья, я уже забыла. Мы с ней вместе пели. Она молоденькая была, я-то постарше уже была. Она часто матушке Зосиме[3] говорила: «Матушка, какого Вы у нас певца забрали!» Она говорит: «Кого?» – «Ну Лидию. Какой голос у неё был!» А я уже работала бухгалтером в соборе.

Меня уполномоченный всё уговаривал. Мы к нему ходили, бывало же, что надо было заполнять документы. Придёшь, а он мне говорит: «Лидия Павловна, расскажите что-нибудь. Как там батюшки ваши живут? Что они там делают? Сколько они денежек берут?» Я отвечаю: «Я не смотрю за батюшками, вообще не проверяю, сколько они берут. Откуда я знаю? Они заработают, тогда и берут. А если не заработают, кто им принесёт?»

Матушка, а вот Вы когда на Кубань переехали, какие-то паломничества совершали? Может, ездили по святым местам?

Я была и в Почаеве, и в Сергием Посаде была. Ездила, но мало, денег-то не было. Ездить-то надо же копеечку.

А в Прибалтике? В Эстонии помните, Вы рассказывали?

А, да, я была в Эстонии[4]. Меня отец Николай туда направлял. Я как раз приехала, и там мощи мучеников Антония, Иоанна и Евстафия[5]. Я очень переживала, как бы к ним попасть. Приехала – а их как раз переоблачали. Когда я спустилась вниз, увидела, что там лежат такие здоровые мужчины, прямо как живые. Я к ножке одного прикладывалась. Потом вышла такая довольная. В Эстонии, знаете, русских не любят. Даже если стоишь на остановке и спрашиваешь, как проехать куда-то, они говорят: «Рус? Рус? Уходи. Русской я отвечать не буду».

Матушка, а расскажите, пожалуйста, о дальнейшей Вашей жизни с Вашим супругом Николаем? Когда у Вас детки появились?

Первая дочка Анна, а потом за ней Андрюша родился. Потом была Лена и после Ирина – четвёртая. Андрюша был какой-то особый у нас.

Когда он родился, в каком году?

Он родился в 1968 году. Вот когда я однажды в пятницу, наелась куриного бульона, он даже не хотел брать грудь. Вот плачет, смотрит на меня так, смотрит, смотрит. Тогда я подумала, дам я ему соску. Он наелся и успокоился. Когда он подрос, он был прямо святой мальчик. Не ходил на улицу, ни с кем не играл, учился на пятёрки.

Он всегда такой спокойный был. Я работала, и папа работал, бабушка с ними сидела. В постный день посуду полегче мыть было, а когда скоромный день, если попадает очередь Иры мыть посуду, она плачет: «Опять мне скоромный день! Столько посуды!» Она самая младшая была, четвёртая. А Андрюша слушает и говорит: «Что ты плачешь? Да я сейчас всё тебе помою!» У нас колонка, вода горячая и холодная в комнате. Сложил всё в мойку включил воду, раз-раз-раз: «Иди, Ирина, бери чистую посуду!» Или ещё бывало, я ухожу на работу, говорю: «Вот вам денежки, хлеба купите». И распределяю между ними, кто что делает. А Ире за хлебом идти. Она: «Ну вот! Опять всё поменялось, опять мне за хлебом идти!» Опять ноет. Вот Иришка такая у нас была. А Андрей, долго не думая, говорит: «Да чего ты плачешь? Я схожу!» Побежал, принёс хлеба: «Вот, хлеб уже готов, а ты всё ещё плачешь!» Он любил Иринку, она же меньшая была.

Потом он закончил десять классов. Раньше нужно было обязательно предоставить школе справку о том, чем занимаешься после десятого класса. И вот отец Григорий, мой брат, который служил уже в Саранске, в Мордовии, сказал: «Давай, пусть Андрюша со мной побудет». И он там год пробыл. Его не брали в семинарию, потому что ему было всего семнадцать с половиной лет. Но он хотел только в семинарию. На работу он не хотел устраиваться.

А в какую семинарию он хотел поступать?

В Сергеев Посад.

До восемнадцати не брали?

Не брали, нет, так строго. Даже Николай у меня прислуживал в алтаре. И вот владыка Герман[6], сейчас он в Сочи, они с моим Андрюшей были друзьями. Они вместе ходили, когда были маленькими. Вот они стоят рядом с кафедрой, смотрят, смотрят. Николай выйдет, по головке их обоих погладит и уйдёт. Им так хотелось в алтарь, а нельзя было, маленьких тогда не разрешали в алтарь брать. Только после 18 лет.

И вот Андрюша закончил 10 классов и не знал, куда деваться. И он поехал к моему брату.

Брат – это тот, с которым вы с детства дружны так были?

Мы с ним были очень дружны. Потом он принял монашество и стал отец Николай[7]. У него был очень хороший голос и действительно, умная голова. Он говорил такие проповеди, что заслушаешься.

Раньше безбожники захватывали, закрывали церкви и там склады делали. В честь Николая Угодника был собор, и они в алтаре убрали престол, выкопали яму и сделали там туалет. Когда они приезжали, складывали там свои железки, оружие. Когда храм отдали, владыка пришёл, посмотрел и говорит: «Да… Тут надо мудрого батюшку». Ну чтобы определить, как восстановить алтарь, где был туалет. Он прислал моего брата, а брат говорит: «Владыка, это очень просто. Я сейчас подгоню машину, разломаем весь алтарь, погрузим кирпичи, экскаватором всё выкопаем, выбросим землю, привезём новой земли, засыпем, привезём кирпич и построим. Вот и всё». Так он остался в этом храме настоятелем. Поэтому он и стал отцом Николаем. Раньше он был Григорий, а владыка ему сказал: «Ты такие дела провернул в Никольском храме, так что ты будешь отец Николай».

А дальше, что было с Андреем? В семинарии как он учился?

В семинарии он учился очень хорошо. Он всегда говорил, что все по 17 рублей стипендию получают, а он – 25.

То есть повышенная была стипендия?

Да. Когда он приехал поступать в семинарию, ему брат дал характеристику очень хорошую, что он хорошо поёт и читает, всё так расписал. Он приехал, сдал два экзамена, письменный и устный, на пятёрки. Все ребята во дворе гуляли, а он не любил гулять. Он книги взял, в библиотеку пошёл, сел там в конце где-то и сидит. А там же документы проверяют, владыка[8] говорит: «Вот из Краснодара мальчик поступает, хорошо поёт и хорошо читает. Найдите мне его». И вот они его два дня искали, у всех спрашивали. Андрей рассказывал: «А я сижу, думаю, наверное я не поступил». Потом один семинарист подходит и спрашивает: «Как тебя зовут?» – «Степаненко Андрей». – «О! Мы тебя два дня ищем! Где ты был?» Он говорит: «Я всё здесь сижу». Его привели к владыке, владыка спросил: «Что ты нам споёшь?» Он говорит: «Что благословите». – «Я бы хотел, чтобы ты нам спел тропарь Божией Матери в честь Покрова, у нас в честь Покрова храм». Андрей говорит: «Хорошо». Встал, сам себе тон задал и начал петь. А владыка посмотрел на него и говорит: «Мы тебя только за один голос возьмём!» А он говорит: «Так я два экзамена уже сдал». – «На что?» – «На пятёрки». – «Всё, пиши маме, что ты уже наш студент». Вот так его и взяли.

У Андрея были ресницы чёрные и брови чёрные, а волосы были белые. Вот он когда приехал, когда поступил, владыка говорит: «Надо за этим мальчиком последить, как он будет краситься, когда он красится».

А его хотели забрать в армию?

У него было не очень хорошее зрение, он ходил в очках. И он уже сам оформил все документы, чтобы пойти в армию. Я потом смотрю – документы лежат. Я говорю: «Андрюша. А ты что?» Он ответил: «Так я ж в армию ухожу». Я сказала: «Какая тебе армия? Ты же слепой, что ты в армии будешь делать? Нет-нет-нет». Я всё переоформила, и он поехал учиться. Потом он вернулся из семинарии домой на каникулы довольный, сказал: «Мам, хорошо, что я в армию не пошёл. Ребята рассказывают, как там бьют, как там верующих обижают. Хорошо, что я не поехал».

Матушка, а кого Вы помните из Кубанских архиереев?

Я всех помню. Мы когда приехали сюда, был владыка Виктор[9]. После него владыка Алексий (Коноплёв)[10] был, он 12,5 лет прослужил. Мы с ним были очень дружны, часто к нему ходили. Он крестил Ирину и Лену. Хотел покрестить и Андрея, но получилось иначе. Он уехал в Москву, а раньше же телефонов не было. Я вышла из роддома, а у Андрея температура поднялась до 40 градусов. Я испугалась, что он может умереть некрещёным. Мы с мамой завернули его в одеяло и пошли в Георгиевский храм. 

Который в центре города на улице Северной?

Да, в Георгиевский храм. Пришли мы туда, а там был отец Евгений Околот[11]. Он как раз выходил, и я сказала: «Батюшка, покрестите ребёнка, он умирает». Он спросил: «А что с ним?» Я ответила: «Температура до сорока, врачи сказали, чтобы я срочно ехала. А там кто знает, вдруг он умрёт? Покрестите его». Отец Евгений говорит: «Нет, владыка будет его крестить, я слышал». А владыка говорил: «Вот сейчас у Коли родится мальчик, – прямо предсказал, – и я буду его крестить». Я отцу Евгению сказала: «Я не уйду, пока Вы его не покрестите». Он ответил: «Ну раз такое дело, давайте». Мама моя была крёстной, некому было больше. И покрестили. Потом владыка приехал, а я молчу. Он спрашивает: «Ну что, когда крестить-то будем?» А я не знаю, что отвечать. Я говорю: «Ну Вы же уехали, а ребёнок с температурой, мне пришлось покрестить».

Матушка, а после владыки Алексия приехал кто? Кого Вы ещё можете вспомнить?

Сейчас я скажу. После владыки Алексия приехал владыка Гермоген[12]. Он был здесь очень мало, всего полтора года. Потом он уехал под Москву, и его там отравили. Когда Патриарх приехал его отпевать, он сказал моему мужу: «Коля, какого архиерея мы потеряли!» Владыка Гермоген был очень хорошим, он молодой был, ему было всего 42 или 43 года.

После него приехал владыка Владимир (Котляров)[13]. При нём я работала сторожем в его резиденции. У нас детки были маленькие, зарплаты не хватала одной. Владыка сказал: «Давай, Коля, пусть твоя матушка у меня во дворе дежурит. Она будет открывать ворота, и дети пусть с ней будут».И вот я дежурила в архиерейском доме и всех детей брала. Они сидели, делали уроки. Кто-то уже учился, кто-то ещё нет. Владыка Владимир город не знал, приезжий был. Он говорил: «Если что, я тебя в машину посажу, и будем ездить по городу». Смеялся. Я дежурила только днём, а ночью, когда была моя смена, Николай дежурил.

Матушка, а после владыки Владимира владыка Исидор[14] приехал, правильно?

Владыка Исидор приехал в 1987 году. Николай его встречал, но не сказал, что у него жена работает бухгалтером. Он привёз его в Екатерининский собор. Людей было немного: сторожа, уборщицы, и ещё кто-то, не знаю, кто там был. И я выхожу. Владыка спросил всех бабушек, а потом подошёл ко мне и спрашивает: «А Вы кем тут работаете?» Я ответила: «Бухгалтером». Он сказал: «О, бухгалтер! Это же хорошее дело. Вы мне будете нужны. Я приехал, города не знаю, никого не знаю. Можно с Вами будет?» Я говорю: «Конечно». Потом Николай подходит, а он говорит: «Коля, ты к молодым туда подальше». Николай говорит: «Так это моя жена». Он так удивился: «Как? А что ты мне раньше не сказал?» Коля его всё время возил.

Матушка, а как владыку Исидора встречали? Можете рассказать? Там же непросто было?

Бабки прихожанки устраивали митинги, стояли с плакатами и кричали: «Долой владыку Исидора, давайте нам владыку Владимира!» Я думала: «Господи! Да что же вы творите? Что же вы делаете?!»

А в соборе кафедральном как владыку встречали, можете вспомнить?

Закрывали двери. Он едет, а ему возьмут и ворота закроют. А я там сижу в бухгалтерии и не знаю, что происходит. Выйду, спрошу: «Что вы делаете?» Они отвечают: «Владыка приезжал, уехал». Я спрашиваю: «Куда уехал? Он же должен служить!» Потом всё потихоньку успокаивалось. Даже когда я приехала в Москву, мне нужно было ехать с документами по поводу нашего владыки Исидора, и там стоят бабки, митингуют: «Давайте нашего владыку!» Владыка Исидор пережил очень много. Гонение было на него большое, не хотели его принимать.

Матушка, ну всё же как владыке удалось всё это преодолеть? Вы его поддерживали? Были люди, которые поддерживали владыку?

Конечно, были, конечно. Ну а что делать? Власти его поддерживали и Патриарх. Я за владыку Исидора была. Он молодой приехал. Сначала в Архангельске служил, а потом его к нам направили. Я не знаю, сколько ему лет было, 47 или 45.

А как Вы ещё владыку можете вспомнить? Как Вы дальше с ним работали?

Владыке очень хотелось петь. Он был архиереем в Архангельске, там и спеть-то не с кем было, там певцов нет. Когда он пришёл к нам, на клирос встал рядышком и говорит: «Как с Вами, матушка, легко петь! Какой у Вас голос хороший!» Он как идёт, всё спрашивает: «Где моя матушка?»

Я приду в епархию, он всегда кричит: «Лидия Павловна!» Как только увидит, что я появилась, кричит: «Лидия Павловна, заходи, заходи». Смеётся и говорит: «Это мой бухгалтер!» Там батюшки сидят, мне вроде как-то неудобно. Ну я только носила отчёты. Потом меня хотели взять бухгалтером в епархию, но я не пошла. Это далеко, у меня четверо детей, мама ещё была старенькая, семья, дети школьники. Надо их встретить, надо за ними присматривать. А учились они у меня все хорошо. Вот Анна была отличница, Лена, Андрюша, Ира. Они все были самостоятельными, особенно Ира. Она была такая самостоятельная! Две дочки регентское закончили.

Матушка, а какие можете особенности припомнить взаимоотношений по Вашей работе с советской властью? Налоги большие платили?

Вот у меня Николай получал 500 рублей. Это, вроде, деньги хорошие. А ему на руки получалось 220, а 280 он платил каждый месяц налог, 19-я статья была. Вот этот налог отдаёшь. Вот 500 рублей получишь, 280 рублей сразу отдаёшь. Он поквартально платил. В 3 месяца раз платил всегда. Все батюшки по 19-й статье работали.

Матушка, а Вы как получали зарплату? У Вас тоже что-то забиралось?

Нет, я же бухгалтер, светский человек.

Матушка, а как в соборе Ваша жизнь проходила? Собор же не сразу полностью отдали Церкви?

Я сколько там воевала с этими безбожниками! Внизу было два престола – в честь Варвары и Серафима Саровского. Там были храмы. Потом, когда безбожники захватили, они сделали там Горпромторг, сделали склад, хранили там материалы. Собор был большой, и они использовали его со всех сторон.Там ещё какая-то женщина сидела, не помню, что она делала, но что-то печатала. Я ей говорила: «Тебе здесь не место. Здесь же святое место». А она была безбожницей. Я стала с ними воевать, стали закрывать ворота.Я помню, уполномоченный несколько раз звонил: «Лидия Павловна, что Вы там ворота-то закрываете?» Я отвечала: «Нам надо подсвечники почистить, и негде. На улице дождь, не вынесешь, а в храме нельзя. Только в подвале». Я им говорила: «Уходите. Вам дали помещение».

То есть они не хотели съезжать?

Ну храм за всё платил, а они на готовом. За свет не платили, ни за что не платили.

Матушка, вот Вы рассказывали ещё, что даже коммунальщики, бывало, приходили с водоканала и обманывали?

Они обманывали. Однажды приходит и говорит: «Матушка, подпишите бумаги». Я спрашиваю: «А что это столько много?» Он отвечает: «Да, я сейчас только посмотрел». Я говорю: «Нет, я сейчас пойду сама посмотрю». Я тогда была молодая, быстренько спустилась. Он говорит: «Ну утечка же большая в городе, мы на храм накладываем». Я говорю: «Нет, не надо на наш собор накладывать ничего. Куда хотите, туда и делайте».

А после того, когда выселили организацию, которая занимала нижний этаж, что там было? В каком состоянии были нижние храмы?

Андрей как раз вместе с моим Николаем чистили стены. Когда заходишь, с правой стороны они очистили стену и увидели изображение человека, какого-то монаха. К нему были приделаны рожки и хвост. Николай позвонил владыке, и он сказал: «Я сейчас подъеду». Владыка приехал, посмотрел. Оказалось, что когда закрашивали стены, они нарисовали таким образом. Когда всё расчистили, я уже не помню точно, сколько, но там было нарисовано восемь или девять угодников напротив алтаря.

Матушка, а скажите, какие ещё были храмы помимо Екатерининского собора?

Георгиевский был, и всё. Больше не было.

А Троицкий?

Он был закрыт. Андрей мой всё ходил и говорил: «Какой храм! Как хочется, чтобы его открыли!» А там делали статуи. Прямо на улице они стояли.

Матушка, у Вас же умер сын, как Вы его кончину пережили?

Я думала, что я не перенесу, потому что как-то мальчика я больше ждала, чем девочек. Мне хотелось, чтобы мальчик был. И тут вдруг родился один мальчик, и Господь забрал. Я, знаете, ночами молилась. Я ночью всё время молилась. Всё молилась, всё молилась за него. Мне казалось, что, может быть, какие-то грехи у него есть. А он вот такой чистенький ушёл.

Я всё плакала. На девять дней я приехала в Сергиев Посад, пришла к отцу Кириллу (Павлову)[15], а он говорит: «Ой! Да он с ангелами ликует, а ты, мать, плачешь! Ты чего плачешь? Он там с ангелами ликует!» Я говорю: «Как с ангелами? Ещё 9 дней, только завтра будет». А он к нему ходил, к отцу Кириллу. Он когда приехал, сначала пошёл к отцу Науму[16], но сказал: «Мне отец Наум что-то не понравился. Он меня начал спрашивать, что-то говорил, я ничего не пойму». И он пошёл к отцу Кириллу. А отец Кирилл попроще. Он его спрашивает: «А ты зачем приехал?» – «Да вот поступать учиться». – Тебе учёба-то не пригодится. Ты поступить-то поступишь, а учёба тебе не пригодится». Он говорит: «Как же учёба не пригодится? Да я с пяти лет готовлюсь в семинарию». – «Да ты поступишь, ты способный мальчик, но тебе учёба не пригодится». Вот и всё.

Он 8 августа умер, на девятый день уже Успенский пост был. Я купила рыбы, студентам можно было рыбку кушать, накрыла стол, владыка пришёл и говорит: «Я никак не могу поверить, что у нас Андрея не будет. Такой мальчик был, такой мальчик скромный». И вот они покушали, я вещи позабирала, поехала домой. Конечно, было очень тяжело.

Матушка, а Вам же сон снился ещё. Можете рассказать про сон, которым Господь Вас утешил?

Я всё плакала. Потом пришла домой, легла спать, вижу сон. Я чувствую, что это сон. Я пошла, вроде как, Андрея искать. Пошла на Небо. Пришла туда, захожу в одну комнату. А там как бы барак, и там внутри мужчины строгают какие-то брёвна. Я говорю: «Мне Андрея надо». Мне говорят: «Вот в этой комнате», показывают. Я туда смотрю, а там детские голоса сильно кричат. Открываю дверь и говорю: «Я пришла к Андрею». Мне говорят, что его перевели на четвёртый этаж в четвёртую комнату. А там ангелы стоят в золотых одеяниях, вот как у наших батюшек облачения, и у них крылья выше головы. Мне говорят: «Иди на четвёртый этаж, там его увидишь». Я поднимаюсь на четвёртый этаж, там какая-то женщина. Я её спрашиваю, где Андрей, и она говорит: «Он в четвёртой комнате. Он знает, что Вы пришли». Я иду по коридору, смотрю на номера комнат, дохожу до десятой, возвращаюсь – и Андрей выходит с книгами. Он говорит: «Мам, меня домой отпустили, только ненадолго. Мы сейчас с тобой домой пойдём». Он уходит куда-то, а потом возвращается, и за ним идут два мальчика-монаха в клобуках. И мы пошли по воздуху, воздух сине-голубой, так хорошо! Спускаемся очень долго, и я думаю: «Как же далеко Царство Небесное от Земли!» Очень высоко и очень далёко. Кричать будешь – и не докричишься. Мы с ним спускаемся, а я такая любопытная, хочу посмотреть, что с ним за мальчики. А они лица закрывают облачениями. А Андрей говорит: «Мам, ты на них не заглядывай, им нельзя лица показывать». Мы пришли к нашему дому, зашли в комнату, и вдруг их не стало, ангелочков этих, они исчезли. Андрей раздевается, аккуратно складывает вещи. На нём чёрные туфельки, в которых я его похоронила. Я спрашиваю: «Андрюшенька, расскажи хоть, как ты там живёшь?» Он говорит: «Я живу хорошо, но мне с ними тяжеловато». Я говорю: «С кем?» – «Ну с детьми-то тяжеловато. Их же надо учить». Я говорю: «А чему ты их учишь?» – «Ну как же? Они же “Отче наш” не знают, “Верую” не знают, “Богородицу” не знают». Потом он говорит: «Мне надо ещё в одно место зайти» и начинает одеваться. Надевает китель. И опять появились эти два ангелочка и снова исчезают. Так вот он и ушёл.

И вы знаете, после этого, наверное, с неделю такое благоухание было в комнате! Даже девчонки стали замечать, говорили: «Мам, чем ты тут надушила? Какие-то духи прямо необыкновенные!» А я прямо не могу надышаться!

Николаю пережить это очень было трудно. Мне легче было. Но всё равно, хоть легче, не легче, а переживала. А он возьмёт портрет, поставит, встанет на коленки и говорит: «Вот я тебя не сохранил, я тебя не уберёг, это я виноват». И плачет, плачет. Ну и всё, его парализовало. Он четыре с половиной года лежал трупом. Но он молился. Я ему ставила молитвослов, он подует, листочек перевернётся, он дальше читает. И к вечеру прочитает акафист Божией Матери. Он Казанской читал. И Божия Матерь ему явилась. Он говорит: «Я лежу, темно ещё на улице, смотрю, окно вроде как расходится, открывается. И идёт Божия Матерь во всём таком красивом! У Неё одежда была белая и голубоватая. И за Ней идут девы. Она подходит ко мне ближе и говорит: “Коля, тебе надо вставать и ходить”. А я заплакал и говорю: “Как я буду ходить? У меня же ножки не ходят”. – “А Я говорю, тебе надо ходить”. Три раза Она сказала и стала удаляться». А я как раз пела в соборе, прихожу, а Лена говорит: «Мама, папа так уж плачет, так тебя ждёт!» Я захожу. – «Мать, садись! Садись!» А сам плачет. Я смотрю, он руки поднимает! – «Ко мне Божия Матерь являлась! Сказала, мне ходить надо, а я лежу! Поднимайте меня!» Мы с Леной подняли его, он сел, а сам весь трясётся. Рассказал, как Божия Матерь ему явилась. Мы его подняли, и он пошёл по всем комнатам. И до вечера всё ходил, за стенки держался. И просит: «Отведи меня в храм. Я хочу в Георгиевский храм». Я повела его. Отец Пётр (Чалый)[17] исповедовал его, и владыка сказал, чтобы он приходил причащать его каждую неделю. Как-то он приходит, поисповедовал его и говорит мне: «Мать, он умирает уже. Как мы его причастим?» Я говорю: «Давайте быстрее». А он в рот частицу взял и не глотает. Отец Пётр тряхнул его за плечи, и он проглотил. Он говорит: «Ну вот, слава Богу! А теперь можно и спать». Быстренько собрался, ушёл. А Николай как уснул, так три дня не просыпался, всё спал. А после этого он встал и стал ходить в храм. Я его привела, посадила на скамейку, а сама пошла в Георгиевский храм. Я по лестнице поднимаюсь, а отец Пётр Чалый выходит и говорит: «Что, умер?» Я говорю: «Да вот он сидит!» – «Как сидит? Он же уже был полумёртвый, когда мы его причащали». Побежал к нему: «Коля! Коля! Как ты?» Повели его в храм, причастили его прямо у порога. А на другой день он опять собирается! Я говорю: «Нет, милый мой, будешь дома сидеть. Сиди дома молись». Он с недельку посидел, потом каждый день хоть какая погода, он собирается и идёт сам в храм Георгиевский. Поисповедуется, причастится, придёт. И ещё жил два с половиной года, а потом на Казанскую умер 4 ноября. Он полюбил эту икону, потому что когда-то они ещё с владыкой Алексием ездили в Сергиев Посад. А икона Божией Матери Казанская была в Елоховском соборе. Она висела вверху, и спускали её. И вот владыка ему говорит: «Коля, мы сегодня будем молебен служить. Патриарх будет, я буду, и ты будешь возле меня. И ты особо посмотри на Божию Матерь, что-то ты получишь от Неё или нет». Молебен отслужили, и он говорит: «Я почувствовал такое благоухание от неё, когда молебен шёл, когда акафист читали». Потом они поехали, остановились в Сергиевом Посаде. И он с того времени стал эту икону чтить. Каждый день стал акафист читать Божией Матери. Вот Божия Матерь его и забрала на Казанскую.

После 40-го дня я вижу сон. Андрея вижу, и он говорит: «Мам, а папу-то привезли к нам, только в другой корпус. Я сейчас ходил к нему. Их когда везут, они сильно устают, когда мытарства проходят. И надо ему отдохнуть, он спит». Я говорю: «Я тоже зайду». Зашла в комнату, комната большая, и всё кровати стоят. И у Николая такая кровать высокая, и он лежит спит. Я говорю: «Ну я не буду будить, пусть спит». Андрей говорит: «Ничего, раз привезли, то я потом его увижу». И я больше не видела. Как-то один раз Андрея видела, он говорит: «Мам, ты меня всё забываешь. Ты их не забываешь, – показывает на Землю. – А меня больше забываешь». Я говорю: «Да я же за тебя молюсь! Как забываю?».

Вот я похоронила Николая, похоронила маму, но сама ещё работала и пела в соборе. И захотела уйти в монастырь. Поехала к брату в Саранск. Брат сказал: «Хочешь в монастырь уйти? Давай я тебя устрою». Мы поехали, и он сказал: «Вот сейчас будем подъезжать, если ворота открыты, это твой монастырь». Подъезжаем – ворота закрыты. Он сразу разворачивается: «Это не твой монастырь, поехали дальше». Приехали к другому монастырю – опять закрыто. Брат смеётся. Мы четыре монастыря объехали, я говорю: «Больше не поедем. Значит, я не достойна в монастырь». Он говорит: «Нет, ещё один есть». Приехали, а там открыты были ворота, и матушка игумения срезала цветочки, три розочки держит в руке. Она сказала: «Я, отец, тебя увидела, – а там дорога такая с горы на гору. – Вроде, промелькнула машина твоя, думаю, подожду». Когда я вышла, она говорит: «Ну ты что, сестру привёз?» Он говорит: «Да, она хочет в монастырь». – «Ну мы её возьмём. Пусть приезжает, мы её сразу пострижём». Я согласилась сначала, но потом говорю: «Нет, домой поеду, спрошу, что мне дети скажут». Я приехала домой, рассказываю девчонкам, что я уеду к брату в Саранск. А они заплакали: «Зачем ты нас бросаешь? Мы ещё не взрослые, ты нам нужна. Куда ты поедешь? Лучше здесь. Пойди к владыке Исидору, он тебя где-нибудь здесь пристроит. Может, где-то здесь есть монастырь. Только не уезжай никуда». Я говорю: «У нас нет монастырей». Они говорят: «Да ты не знаешь». И так я осталась, не поехала.

Потом мне приснился сон. Я иду возле нашего монастыря. Ещё его не было, а я его во сне увидела. Вижу монастырь белый. Подхожу, там написано «Нерушимая стена»[18]. Захожу и вижу, стоит собор, вот как сейчас. Я зашла во двор и вижу, как всё красиво сделано, какой монастырь красивый. Как сейчас вот всё сделано! А тогда ещё ничего не было. А слева от места, где собор сейчас стоит, выкопана яма, и там рыбки плавают маленькие, большие – всякие! Золотые даже есть. Спрашиваю: «Чей же это монастырь?» А какая-то женщина говорит: «Владыки Исидора». Я говорю: «Ой! Я хочу сюда прийти». А она мне отвечает: «Да Вы пойдите, он Вас возьмёт». Я зашла в храм, а там внутри росписи – ангелы нарисованы большие такие! Вот сейчас пока ещё их нет. Владыка всё хотел роспись собора сделать, но не дожил.

Вот я сон увидела и, долго не думая, пошла к владыке. Рассказала ему, какой я сон видела. Говорю: «У Вас монастырь есть? Я хочу в монастырь, а меня дети не отпускают далёко». Он смеётся, говорит: «У нас ещё и монастыря-то нет, он ещё в проекте, мы ещё только думаем. Вот мне три места дали, мы будем монастырь строить. Ты будешь у меня. Поезжайте с моей Зосимой, посмотрите».

Мы поехали в Апшеронск. Там было три места: клуб, детский сад и ещё что-то. Он сказал: «Я не хочу клуб, там осквернённое всё. А вот детский сад — это святое место, там были дети». Мы приехали, а там бурьян выше головы. Всё заросло, и был старый сад с грушами и яблонями. Я посмотрела и подумала: «Какой же тут монастырь?» Корпус детского сада стоял, но без крыши и окон, всё было убрано.

А про место выбора собора тоже интересная история из Вашей жизни есть. Как Вы ходили и искали место собора. Вы, матушка Зосима и владыка.

Я собор во сне видела вот на том месте, где он сейчас стоит. Я поднималась по ступенькам, а там такие ангелы нарисованы! Владыка сказал: «Ну вот сейчас построим, если всё будет хорошо, то и роспись будет».

И вот владыка, матушка Зосима и я выбирали место. Ходили-ходили, всё кругом обошли и опять к этому месту подошли. А я говорю матушке: «Матушка, я видела сон, что собор должен вот здесь стоять». Она говорит: «Да ну тебя с твоими снами! Ты всё сразу про сон. Не надо снам верить!» Я говорю: «Я так видела». Владыка ходил и ходил, обошёл все возможные места, а потом жезлом своим вот так ударил и говорит: «Вот здесь будет собор». А я говорю: «Точно. Я же сон-то видела». Потом показывает на то место, где сейчас большие ворота, и матушке говорит: «Я хочу, чтобы нас с тобой похоронили здесь». Когда владыка умер, я сказала: «Владыка, никто тебя сюда не привезёт. Ты же хотел, чтобы тебя похоронили здесь, вместе с матушкой…».

Матушка, расскажите, в монастыре, когда Вы строили, всё ли легко было? Как люди на это реагировали?

О, всё было очень тяжело. Люди даже в монастырь приходили и бросали мусор. Они бросали мусор нам во двор или привозили на тележке и высыпали у монастыря. Сколько раз нам говорили, чтобы мы уходили, что это место не для нас. Но значит, это было место для нас.

Когда начали строить собор, там столь воды было! Начали копать, а вода подземная всё идёт и идёт. А когда колокольню строили, сваи забивали. А утром приходят – всё залито. Из-под земли вода идёт и идёт.

Меня постригли в монашество в 2005 году, а я пришла в монастырь в 2001 году. Владыка сразу благословил меня в алтарь, но я плакала, не хотела в алтарь идти. Брат, Григорий, работал в алтаре, я знала, что там тяжело. Потом позвонила брату, он говорит: «Да чего ты плачешь? Я сейчас позвоню отцу Науму». Он в хороших отношениях был с ним, а отец Наум же прозорливый был, он ему сказал: «Я сегодня помолюсь и тебе скажу, благословит её Матушка Царица Небесная в алтарь или нет». На следующий день брат звонит и говорит: «Ты скажи, у тебя аборты были?» Я говорю: «Нет, не было». Если аборты были, заходить в алтарь нельзя. Даже переступать порог алтарный нельзя. Потом он утром мне звонит, говорит, что отец Наум ночью помолился, и Матерь Божия благословила меня в алтарь. И я 18,5 лет проработала в алтаре.

Матушка, а можно такой вопрос задать? Как менялся человек в приходе? Какие люди были в разные годы? Как всё менялось, можете проанализировать?

После войны люди больше ходили в храм. Мужчины всегда становились на правую сторону, выстраивались в рядочки. Я это знаю, потому что сама ходила в храм и видела, что женщины всегда стояли на левой стороне. Когда собирали пожертвования с тарелочкой, всё было организовано. Людей было очень много. Потом пришли безбожники, власть стала притеснять верующих. Люди перестали ходить в храм, крестить детей не стали. Если ты покрестишь ребёнка, тебя с работы убирают.

Матушка, что Вы можете посоветовать современным молодым людям?

Ну что я вам посоветую? Чтобы вы служили хорошо. Какие-то ошибки бывают у нас, для этого есть покаяние. Каемся и причащаемся. Очищаемся. Молиться, я считаю, лучше всего ночью. Эта молитва ценнее, чувствуешь, что она до Бога доходит.

[1] Храм Казанской иконы Божией Матери, г. Куса.

[2] Епископ Никон (Лысенко), (1890 – 1972).

[3] Игумения Зосима (Быстрова), настоятельница Апшеронского женского монастыря.

[4] Видимо, имеется в виду поездка в Литву. Мощи мучеников Виленских Антония, Иоана и Евстафия по ходатайству Патриарха Алексия I в июле 1946 года были переданы в распоряжение Патриархии. Несколько дней они находились в московском Богоявленском соборе, 26 июля были доставлены самолётом в Вильнюс (с того времени 13 июля по юлианскому календарю в Литовской епархии — второе обретение мощей Виленских мучеников). До середины 1997 года мощи покоились в пещерной церкви во имя Виленских мучеников Свято-Духовского храма, затем по благословению митрополита Виленского и Литовского Хризостома были перенесены в сам храм.

[5] Мученики Антоний, Иоанн и Евстафий Виленские (Литовские).

[6] Епископ Сочинский и Туапсинский Герман (Камалов).

[7] Иеромонах Николай (Чабин), до пострига – митрофорный протоиерей Григорий Чабин (1940 – 2019), был одним из старейших священнослужителей Саранской епархии, насельником Иоанно-Богословского Макаровского монастыря, долгие годы был настоятелем Никольского храма г. Саранска.

[8] Архиепископ Александр (Тимофеев), (1940 – 2003), ректор Московской духовной академии с 1982 по 1992 гг.

[9] Митрополит Виктор (Святин), (1893 – 1932). С 1956 по 1966 на Краснодарской и Кубанской кафедре.

[10] Митрополит Алексий (Коноплёв), (1910 – 1988). С 1966 по 1978 на Краснодарской и Кубанской кафедре.

[11] Протоиерей Евгений Околот (1933 – 1999).

[12] Архиепископ Гермоген (Орехов), (1929 – 1980). С 1978 по 1980 на Краснодарской и Кубанской кафедре.

[13] Митрополит Владимир (Котляров), (1929 – 1922). С 1980 по 1987 на Краснодарской и Кубанской кафедре.

[14] Митрополит Исидор (Кириченко), (1941 – 2020). С 1987 по 2020 на Краснодарской (с 2001 г. – Екатеринодарской) и Кубанской кафедре.

[15] Архимандрит Кирилл (Павлов), (1919 – 2017). духовник Троице-Сергиевой лавры. Один из наиболее почитаемых старцев Русской православной церкви конца XX — начала XXI веков, духовный отец трёх русских Патриархов.

[16] Архимандрит Наум (Байбородин), (1927 – 2017). духовник Троице-Сергиевой лавры. Один из наиболее известных духовников Русской православной церкви последней четверти XX — начала XXI веков, который многими почитался как старец.

[17] Иеромонах Пётр (Чалый), (1928 – 2022).

[18] Монахиня Елисавета (Степаненко) является насельницей Апшеронского женского монастыря в честь иконы Божией Матери «Нерушимая Стена».