ФИО: монахиня Сергия (Михальская)

Год рождения: 1938

Место рождения и возрастания: г. Вологда

Социальное происхождение: из семьи служащего и рабочей

Образование: среднее специальное

Место проживания в настоящее время: г. Вологда

Дата записи интервью: 01.04.2024

Мои бабушка, дедушка родом были из деревни Кулемесово – пять километров, не доезжая до Долгого, и шесть километров до Кубинского. Там Василия Великого храм. Он был разрушен, а сейчас уже поставили купола. Службы не служили, а на молебен люди собирались там. Это родина была моей мамы, она там жила. У них корова была, лошадь была, овцы были, и после революции их раскулачили, потому что богатые были. Нельзя было это иметь ничего. Так вот… Мама в семье была самая старшая. Она родилась в 1911 году. У бабушки, по-моему, было 10 родов, но 6 детей осталось в живых, остальные все – время было голодное – умирали.

У мамы сестра была Софья, она всегда отмечала свой день рождения, и собирались все у них дома, а дедушка у меня был певчий. Он придёт другой раз на кухню, выпьет винца, я приду его попроведать – сидит на кухне. Я приду туда к нему, а он скажет: «Давай мы с тобой на два голоса споём “Ныне отпущаеши раба Твоего”». Мы с ним на два голоса и споём. Певчий был. Да, такой дедушка был у нас. А бабушка умерла, когда ей было 87 лет.  

Мама верующая была. Она до 90 лет пешком ходила из Ковырино в храм, в наш кафедральный собор. А умерла мама, когда ей было 95. Пять деньков поболела мама всего. Мы позвали батюшку от храма Николая Чудотворца. Батюшка пришёл, пособоровал, причастил… А умерла она, когда приезжал Патриарх Алексий II к нам в Вологду, в этот день как раз он служил в кафедральном соборе, а мы её отпевали потом, когда он уехал.

У папы в семье было шесть братьев. У бабушки тоже много родов было, но вот шесть детей осталось в живых. Папа родился в 1905 году.

Жили мы в Вологде, в Октябрьском посёлке. Дом-то до сих пор двухэтажный ещё жив этот, где мы родились, он стоит ещё. Мама моя работала простой рабочей на стройке. А папа был работник НКВД. Нас было у мамы трое: у меня был брат 1934 года рождения, он работал на Северном Коммунаре простым рабочим. Потом я и сестрёнка была младше меня, Таня, она родилась в 1944 году. А папа в 1944-м году скончался. Танечке было 2 месяца, брату было 10, мне было 6 – вот такие мы остались. Государство никогда не помогало, 5 копеек не дало! Пенсию получали мизерную мы! И жить было, конечно, трудно. Уж травки мы досыта наелись, как говорится. Питание было очень тяжёлое. Я в школу когда пошла в первый класс, в 1945 году, бумаги не было, уроки было не на чем даже делать. Вот такие годы мы прожили послевоенные.

А папа был неверующий?

Ну, мне 6 лет было, когда он скончался, как я могу что-то помнить? Про него я мало чего знаю.

А когда Вы крестились?

Я знаю, что я крещёной была. К бабушке приходил батюшка, отец Василий, такой рыжий-рыжий был батюшка, я его помню. Бабушка с дедушкой держали ульи, и батюшка, когда садился чай пить, всегда говорил: «Калисвена Михайловна, налей медку». Жидкий мёд она наливала в стакан ему, и он из него мёд выпивал – вот это я помню и батюшку помню. Вот он крестил нас дома.

Были ли дома у родителей, бабушек, дедушек иконы, Священное Писание, молитвословы?

Иконы были. Одна икона была из женского монастыря. Долгое время она была у дедушки в деревне на чердаке. И потом, когда он в Вологду переехал, тоже она была на чердаке. Потом я забрала эту икону, когда переехала сюда. Но это храмовая икона, вот примерно, как в иконостас, она очень большая. Сейчас эта икона в женском монастыре. Передали её. И ещё в задней горнице у них были маленькие иконы.

У нас дома были две иконки Божией Матери: Казанская и Скоропослушница. Вот две висели иконочки. Это мамины были.

А Вы не помните в детстве, чтобы собиралась семья, молилась?

Нет-нет. Вот из моих родственников, кто ходил в храм – это мой двоюродный брат Александр. Он тоже человек очень интересной судьбы. Учился в пединституте и сдавал уже госэкзамены, и вот Александр Васильевич Камкин, профессор пединститута, вызвал его и сказал: «Нам верующие учителя не нужны». И не разрешил ему дальше сдавать экзамены. А у него старший брат был, он жил городе Кушканд в Туркмении, он был начальник погранзаставы, генерал. И он сказал: «Приезжай ко мне». И в Ташкенте он закончил, сдал экзамены и получил удостоверение. Потом работал в школе недолго. Он был неженатый, пел в церковном хоре у нас в кафедральном соборе. И в школе работал, и пел. Вот такой был у меня брат двоюродный.

А я закончила 8 классов и поступила в ФЗО (школу фабрично-заводского обучения) на швейную фабрику. На швейной фабрике полтора года училась. Получила образование: портниха четвёртого разряда. И работала на швейной фабрике.

Вот Вы были крещены в детстве, а желание посещать Церковь как возникло?

Я начала в храм ходить с 13 лет. Привела меня совершенно чужая женщина. Мы все во дворе бегали, она нас собрала, эта женщина, она верующая была, и говорит: «Пойдёмте, я вас всех сведу в храм». Человек 13. Из всех 13-ти только я одна стала ходить.

А что это за женщина? Кто она такая?

Соседка, наверху жила, Ирина Львовна.

А сколько лет ей было?

Ну, ей 40, наверное, лет было примерно. Она была очень верующей, у неё была очень верующая свекровь, и она со свекровью жила. Она в церкви прачкой работала. Когда я в первый раз зашла в храм, в кафедральный собор, электричества не было, горели лампадки. Я до сих пор помню то чувство, которое меня охватило… Я вот так вот вздохнула – и даже этот воздух проглотила! – так мне понравилось. И потом я жила в Октябрьском посёлке, в школу ходила женскую, пешочком бегала через тепличный микрорайон, чтобы пробежать по Горбатому мосту и посмотреть на храм. Вот такое у меня появилось желание. Потом стала ходить в храм по воскресеньям.

В школе, меня всё время «тюкали», что я «церковка». Крестик не разрешали носить, но я всё равно упорно носила. Маму вызывали в школу: «Почему она у Вас ходит в церковь?» Мама говорит: «Вам не надо, чтобы она ходила – воспитывайте. А мне, – говорит, – некогда. Мне надо накормить их, чтоб они не кричали, что они голодные». И всё. Маме, действительно, было некогда заниматься с нами, надо было работать. В общем, вот такой период времени был. Приходилось жить и терпеть – и всё.

И вот я ходила в храм по воскресеньям. Мне было лет 15-16 уже. Но поскольку я ничего не понимала и не знала, все идут причащаться – и я шла. И вот меня один раз остановила за руку Фомичёва Вера Рафаиловна. Это была потом моя подруга. Она меня на 6 лет старше. Она остановила меня за руку и говорит: «Дождись меня, пожалуйста, на крылечке у храма». Я её подождала, она вышла и говорит: «Ты почему ходишь, причащаешься – на исповедь-то не ходишь?» Я говорю: «Я ничего не знаю». И в это время по лесенке спускался батюшка. Она подошла к нему, они с ним пошептались немножко. Потом она меня подвела к нему и говорит: «Вот, она ничего не понимает, поговорите, батюшка, с ней». Он спросил, как меня звать. Я сказала, ну и мы с ним пошли. Он жил, вот где сейчас епархия, через дорогу был дом, три окошечка по лицу деревянные. В этом доме он жил. Мы зашли к нему. У матушки был маленький ребёнок в то время, Машеньке, наверное, годика два было. Матушка была дома. Он меня с матушкой познакомил и сказал: «Вот, когда придёт эта девочка, если какие вопросы будут, расскажи, помоги, чаем напои».

А не помните, как батюшку звали?

Помню. Отец Вячеслав Якобс[1]. Он был эстонец. Он потом стал митрополитом Эстонским. И с этого момента, вот как я с ним познакомилась, с его семьёй, он был моим духовником. Он мне стал всё подсказывать: вот это так, это так. На исповедь стала ходить, и он не разрешал к другим батюшкам ходить. Вот ведь тогда Лазаревский храм был, там отец Геннадий Яблонский[2] служил, такой батюшка хороший. Нам иногда охота было съездить. Папа у меня там был похоронен. Но он всегда даже как-то ревниво относился: «Не надо».

Чтобы духовные чада у него были под присмотром?

Да, под присмотром. У меня есть молитвослов, который он мне дал. Этому молитвослову, наверное, уже 100 лет. Вот этот молитвослов. Видите, какой? Этот молитвослов был подарен одной женщине. Когда она умерла, родственники этой женщины ему вернули обратно. А потом он мне его подарил.

Интересно. Так… 1916 год, Петроград, Синодальная типография. То есть ему больше 110 лет уже.

Да, да.

А читали ли Священное Писание?

Нечего было читать-то – книг-то не было! Вот молитвослов. Канонник он мне подарил. Даже закладочки все сделал мне, как молиться, чего читать где. У меня ещё одна была подруга Алевтина. У Алевтины с шести лет ноги не ходили, мы её на коляске возили и на руках заносили в храм. И вот когда он ещё здесь у нас служил, поедет в отпуск, оставит её у себя в этом доме, а мы по сменам придём, посидим у Алевтины. Ещё подруга Настя у нас была. Батюшка с отпуска приезжает – встанет на пороге, благословит и говорит: «Я у вас не спрошу, что вы здесь делали, а спрошу, что вы прочитали». А у него библиотека была, книги были. А теперь у нас никто никогда так не спросит у молодых. «Что вы прочитали?» – скажет. Вот такой был батюшка. Он вообще духовник был, духовник…

И вот, например, на Пасху в первый день вечерню Пасхальную отстоим, и матушка подойдёт скажет: «Вечером соберёмся все у нас, девчонки». Мы придём к ним туда, молоденькие, все его духовные чада, сразу же на стол чай собираем, яички, куличи, посидим, попоём. В то время у них было пианино, а отец Вячеслав был очень музыкальный и матушка тоже, он скажет: «Ну что, уже посидели, насиделись. Матушка, давай мы с тобой сыграем и споём?» И они в четыре руки на фортепиано сыграют «Вечерний звон», споют – вот так у нас проходили праздники: и Рождество, и Пасха, мы вот так их встречали, все духовные чада его.

Я свою веру никогда не скрывала. Никогда. Вот в ФЗО когда я поступила, со швейной фабрики один человек постоянно ходил в храм и записывал, кто церковные, кто ходит со швейной фабрики. Поэтому, когда узнали, что я хожу в церковь, директриса вызвала меня: «Лукинова, если ты кому-нибудь что-нибудь про Церковь скажешь, я тебя выгоню из училища!» А раньше в Вологде девочке некуда было устроиться. Швейная фабрика, льнокомбинат… Раньше, например, считалось, если ты устроилась работать продавцом или в ресторан официанткой, ты проститутка, значит. Понимаете? Так относились к нам в то время. Молодые были мы. Нельзя было туда. А на швейную фабрику или на льнокомбинат – да, можно было.

Я работала на швейной фабрике девчонкой молоденькой. Полтора года отучилась, закончила и стала работать. Знаете, ведь ещё молодость – было одеться охота. Все работали. Нас 20 человек выпустили группу, и мы все в одном цехе шили мужской костюм: брюки, пиджак. А Павла Семёновна мастером была в нашем цехе, она почему-то всегда какое-то внимание мне уделяла. На праздники, на Новый год, на 8 марта, на 1 мая, дают премию, она ко мне подойдёт, скажет: «Я тебе премию ведь не выписала, потому что ты “церковка”! Если, – говорит, – узнают, что я тебе, “церковке”, премию выписала, меня из партии выгонят». Я расстроюсь, поплачу, конечно. Через некоторое время она придёт ко мне и скажет: «Ты не расстраивайся, твоя премия в церкви свечкой горит». Я подумаю, подумаю: ах, какие она правильные слова-то говорит! Ну, сколько лет работала – никогда премию не получала. Вот это были времена. Приходилось много всего терпеть. Такое давление, оказывалось на нас. Перед Пасхой газету делали, нас нарисуют, что мы на коленочках стоим, и потом напишут: «Рабы не мы». Что мы рабы Божии.

В 1956 году батюшку арестовали, статья была «религиозная пропаганда» у него. Что за религиозная пропаганда? Привлекал молодёжь, слишком много к нему молодых ходило. И там много всякой гадости про него говорили. Судили его, дали ему 10 лет. Очень, жалели мы его: столько лет дали. Ведь и нас таскали. Ко мне приходили, вот у этого молитвослова корочки оторвали, а я говорю: «Я не дам», – это следствие приходило. Я говорю: «Я не отдам, вот со мной вместе тащите». Ну, они бросили всё это так.

У нас был один батюшка, отец N, у него было академическое образование, но он был секретный сотрудник НКВД. И он следил. И вот когда отец Вячеслав освободился уже из заключения, он сразу же в Вологду приехал, и говорит: «Только вологодские меня вымолили», как он выразился. «Но, – говорит, – очень плохую роль сыграл в моём судебном деле отец N», – это были его слова. Это он нам всем сказал так. Он фотографировал, кто к нему ходил, и вот очень много фотографий было в НКВД. На следствие-то вызывали, фотографии показывали: «Это ты?» – «Я», – не отопрёшься никак.

Но батюшка 10 лет не отсидел, отсидел он четыре с половиной года. А с ним сидел писатель Владимир Солоухин. У него есть такая статья «Чёрные доски». Если будет когда-нибудь возможность, прочитайте, очень интересно. Это повесть такая. И вот когда он освободился, он приехал в Москву и стал хлопотать, чтобы батюшку освободили. И его освободили.

А где он сидел?

А сидел он в Мордовии. Уже когда он стал митрополитом, власти пригласили его, там в Мордовии, где он сидел, церковь сделали – так чтобы он освятил.

А мне было в 1956 году 18 лет, я по монастырям начала ездить. В Троице-Сергиеву лавру стала ездить, там у нас тоже были духовники, конечно. Схиархимандрит Пантелеимон[3] был. Особенно вот Альку мы возили. Привезём её туда на колясочке, в поезд её кое-как на руках затащим, коляску в багажное отделение. На месяц оставляли мы её там, а потом обратно забирали. Альку любили в лавре, конечно… Замужем она не была, а у Веры Рафаиловны брат в семинарии учился. Я очень много с Верочкой ездила по монастырям.

И на Святую Землю тоже ездили?

Шесть раз.

Очень любили мы ездить в Псково-Печерский монастырь. Отец Алипий (Воронов)[4] вологодских нас очень любил. Мы с подругой Настей ездили. Настя была массажистка. Он же бывший военный, прошёл войну всю. Был игуменом в монастыре. Мы заранее ему письма писали: «Отец Алипий, мы приедем тогда-то, тогда-то». Приезжаем, идём. Игуменский покой с правой стороны, он на балкончике стоит, ждёт. Покажет рукой: заходите. Заходим. Я готовила специально такое мыло, тёрла на тёрке, и чайную соду. Воды горячей ставим, ноги напарит Настя ему, массаж делает. Он скажет: «Теперь когда приедете?» – «Батюшка, у Вас есть Петька келейник». – «Нет, ему так не сделать, как вы это делаете!» Такие были у нас батюшки знакомые. Сразу же скажет: «Сейчас пойдёмте, я устрою вас с жильём на недельку, поживёте, на послушание будете ходить, на завтрак обязательно ходить». Уж опекал нас не знаю как.   

Конечно, чего говорить, по монастырям везде поездила и в Почаев ездила, везде была. Это в молодости. И везде мне очень хотелось принять постриг. В Золотоноше (Черкасская область) я уже договорилась, там наша сокольская в то время матушка была, по-моему, матушка Варвара. Я приехала к владыке Гавриилу[5], который у нас служил, попросила благословения. Он жил вот где сейчас храм Рождества Богородицы, там тоже домик деревянный стоял. А у него такой был шифоньер, и в шифоньере зеркала от потолка, низкий дом-то. Он меня так повернул в зеркало и говорит: «Галя, посмотри на себя. Вот, – говорит, – примешь ты постриг, а дальше что? Выстоишь ли ты?» Это в 1956 году было. Ну, я год, наверное, выла самым настоящим образом, что меня не благословил архиерей. А в 1960 году меня мой брат познакомил с моим мужем, с Лёнечкой – я вышла замуж за него.  

А где вы познакомились?

Мой брат Георгий работал с Лёней вместе. Как-то раз накануне воскресенья он меня встретил и говорит: «Пойдём, зайдём к моему другу. Я спрошу, на какую смену мне выходить». Ну и вот мы к Лёне домой пришли, я там полистала журналы какие-то, они о своём поговорили, потом он нас недалеко проводил. Прошло недели две после этой встречи, он к нам пришёл. А я дома глажу (раньше ещё утюгов электрических не было, на углях утюги были), мама кричит: «Галя, тебя парень спрашивает». Я вышла – стоит парень, я говорю: «Я тебя не знаю». Он говорит: «Ты с Гогой ко мне приходила. Я билеты, – говорит, – в кино взял» – «Я в кино не хожу» – «А куда ты хочешь?» – «Я в церковь хожу». Он так: «В церковь?! В церковь ходишь?!» Я говорю: «Да». Он помолчал и говорит: «А я всё равно за тобой приду». Привёл меня в кино – думаете, я помню, какое я кино смотрела? Вот так сидела и плакала: зачем я пришла в кино?! Вот такая я была! Он год ходил за мной, всё уговаривал, чтобы я замуж за него вышла.

А сколько Вам лет было?

Мне 22 было. Так вот я вышла замуж, но не венчалась. Владыка Корнилий потом уже венчал меня, вот у меня венчальные иконки. Когда я вышла замуж, я переехала к мужу, и мы жили с мужем с его родителями. У нас была 18 метров комната разделена на двоих шифоньерами. Шифоньер их открывался в их половину, наш – в нашу половину. И так мы прожили 11 лет.

Свекровь у меня была секретарём парторганизации на хлебокомбинате. И вот я с ней 11 лет жила и находила общий язык. Но, Вы знаете, как я всегда говорю, было бы очень трудно жить, если бы я была неверующей. Я всё время себя смиряла, я всё время говорила: «Я верующий человек, мне надо потерпеть». Вот начнётся Великий пост, Вовочка у меня был маленький, а я без ума хочу в храм, потому что я всё знала уже, все тонкости служб, что сейчас мефимоны там, то поют, это поют… А я жила в доме напротив Дворца культуры, три окошечка по лицу и балкончик был небольшой. Я выйду на балкон, вижу – бабушки пошли, и говорю сама себе: «Это я с ними пошла». И мне казалось, вот как будто душа из меня действительно ушла. Приду, дома всё начинаю делать, и вот покой делался на душе. Но я временами думала: «Ага, сейчас вот, наверное, это поют, сейчас это поют». Вот так вот. Это вот такая была у меня молодость.

После того, как я уволилась со швейной фабрики, я работала на заводе Северный Коммунар 20 лет на копировальном фрезерном станке копировщицей, чтобы у меня был стаж ветеранский трудовой. Когда я поступила работать на Северный коммунар, нам дали квартиру, не очень большую, конечно, но побольше. В 1971 году в феврале месяце мы заехали. Тут-то я уже была хозяйкой.

Интересовались ли Вы церковным искусством? Посещали ли выставки, музеи?

Ой, конечно, конечно. Я очень даже интересовалась, я не пропускала таких мероприятий никогда. И музыку особенно люблю. Я пела в хоре, даже есть фотографии.  

А на регента Вы учились?

Нет. Отец Василий Павлов[6] – помните такого батюшку? Ведь у нас хоры-то распадались. В те годы я читала немножечко и иногда ходила на левый клирос. А отец Василий услышал, что я могу петь, и меня спросил: «А Вы не можете?» А я говорю: «Не знаю, я нот не знаю». Он говорит: «Я буду репетировать с Вами». Репетиции были. И вот матушка Нина отца Константина и я – мы самые молодые были. Остальные все старухи пели уже. Некому было петь абсолютно. А потом отец Василий набрал уже молодых. Это уже после, когда в 1988 году Тысячелетие Крещения Руси прошло, и немножко начали молодые приходить. А потом уже я старостой начала работать.

Вы упомянули отца Василия Павлова. Он как раз же был, если не ошибаюсь, связан с музыкой?

У него образование было, он концертмейстер. Он, конечно, очень был музыкальный. Очень музыкальный.

Я пять лет пела в кафедральном соборе. А потом отец Константин[7] предложил мне вступить в приходской совет. И меня выбрали старостой.

Когда, на Ваш взгляд, стало безопасно ходить в церковь?

Оттепель самая сильная, мне кажется, была с 1988 года. А до этого времени всё равно как-то смотрели на нас… И сейчас-то ещё смотрят не так: «церковки» и прочее. Вот, с 1988 года, я считаю. Стали открываться семинарии, стали ребята учиться. Это намного проще стало.

В 1990 году, когда у владыки Корнилия была хиротония (его рукополагал Патриарх Алексий II во епископы), мы присутствовали там. Он позвонил: «Галя, приезжайте на хиротонию». И мы с Настей поехали в Таллин. Я у отца Константина работала, попросилась: «Батюшка, как хочешь, отпусти к моему духовнику, я поеду». Приехали, в субботу было наречение, в воскресение хиротония совершилась. И был стол в ресторане – 90 человек присутствовало, даже городские власти были эстонские, все батюшки были, и мы, гости вологодские, присутствовали. Когда все батюшки уже подошли к Патриарху под благословение, я самая последняя подхожу (люблю всегда последняя подходить): «Ваше Святейшество, благословите». А владыка Корнилий стоял рядом, он Святейшему и говорит: «Это мои духовные чада вологодские». А я ему говорю: «Приезжайте к нам в Вологду». А он так смотрит на меня, руку держит и говорит: «Я очень хочу поклониться вологодским святым, постараюсь побывать». Я приехала, докладываю отцу Константину: «Я Святейшего пригласила в Вологду». А он говорит: «А как?» А я говорю: «Да вот так вот: под благословение последняя подходила и позвала его, и он мне так ответил». Он доложил владыке Михаилу (Мудьюгину)[8], нашему епископу, тогда он служил. Прошло сколько-то времени, и вдруг владыка меня вызывает в епархию. Я иду и размышляю: «Чего я потребовалась владыке?» Прихожу – по уставу, как положено, молитовку прочитала, зашла, а он благословляет меня и говорит: «Галина Галактионова, как это Вы дерзнули вперед меня Святейшего пригласить?» Я так растерялась, думаю: «Как же это я пригласила-то не по уставу?» А потом собралась с мыслями, рассказала. Он помолчал и говорит: «Ну ладно, будем готовиться». А у него в сентябре бывает день ангела, он, видимо, Святейшему приглашение послал, тот ему ответил теми же словами, что и мне. Я подхожу на помазание к нему, он мне говорит: «Галина Галактионовна, Вы знаете, Святейший мне ответил такими же словами, что очень хочет побывать в Вологде и постарается приехать». Через два года он приехал, моя внучка его встречала. Так что вот дерзнула Святейшего пригласить даже я.

Я 17 лет работала старостой в кафедральном соборе. И Лёнечка потом со мной работал в кафедральном соборе водителем: уволился и тоже работал. Мы строили воскресную школу с батюшкой, и надо было к начальству ходить, ведь средств-то не было. Надо было где-то находить эти средства, чтобы строить-то.

А кто строил? Это благотворители? Или какая-то организация помогала?

Только храм. На средства храма строили. Я в кафедральном соборе работала до тех пор, пока у меня внучка не закончила учиться, а мне в это время исполнилось 70 лет, и я оставила работу. Сказала, что больше я не смогу работать. Вот, и всё, на пенсии сижу.

Владыка Корнилий, духовник мой, в 2018 году скончался 19 апреля. Вот будет 19 апреля день памяти митрополита Корнилия. Будете молиться – помяните его. А мы с ним общались до 2018 года. Он раз в месяц позвонит и скажет: «Матушка, как молишься? Скажи». Я ему скажу: вот так-то, то, то я читаю.

Когда и как у Вас появилась мысль посвятить свою жизнь служению Богу, приняв монашеский постриг? Первые мысли у Вас были, Вы говорили, ещё в юности, да?

В восемнадцать лет первые мои мысли были. Но потом-то я уже их отбросила, я никогда не думала, что я буду в постриге.

Я почти 20 лет с владыкой Максимилианом[9] проработала, кормила его всё время в трапезной у нас. Я первая была, кто встречал на вокзале владыку. Он портрет мне подарил свой. Мы его провожаем до машины, я иду и говорю: «Как я люблю чёрный цвет»! Он: «Все вопросы к отцу Константину», – мне скажет. Я говорю: «Владыка, какие вопросы? У меня муж есть. Какие вопросы могут быть?»

Как-то владыка Корнилий пишет мне письмо. У меня ведь столько его писем есть! Я храню письма, которые он мне писал, газеты посылал свои таллинские не один год. Всё храню это. Но он, когда освободился, сказал, знаете какие слова? Говорит: «Не храните никаких писем, это не мои свидетели». У него в Америке были родственники, эти родственники ему писали. Видимо, может быть, когда у него обыск был, письма все эти забрали, там что-нибудь, может, наковыряли, кто знает. К нам возили на коляске одного молодого человека, он был инвалид, Порфирий, а мы все звали его Пуша. Он говорить не мог, руки такие у него кривые были. И вот мне владыка пишет: «Пуша был в Череповце в инвалидном доме, а сейчас его перевели в село Молочное. Съезди к нему, узнай, может, его причастить надо». Я поехала, Пушу этого нашла. Приехала, звоню отцу Константину: «Батюшка, как в Молочное в инвалидный дом съездить? Священник чтобы причастил инвалида». А батюшка мне и говорит: «А может, он не один хочет, съезди!» Я поехала снова. В какую палату ни зайду – все хотят, я на трапезной пишу объявление: «Приедем завтра с батюшкой, ничего не ешьте: причащать будем, кто желает причаститься». Ну вот я приехала, опять батюшке докладываю, а он говорит: «А ты с директрисой договорилась?» А я говорю: «Нет». А он: «Поезжай!» Я поехала, а она говорит: «А я не хочу чтобы вы приезжали!» А зима была, я села в автобус, у меня замерзали слёзы – как я плакала. Как это так?! Люди хотят, а она не разрешает. Я приехала к отцу Константину. Потом вечером он звонит мне: «Мы с тобой едем. Где встречаемся?» А тогда ещё в храме машин не было. Я говорю: «На вокзале. Я приду пораньше, билеты на автобус куплю и буду Вас ждать». В общем, сели в автобус, я спрашиваю: «Батюшка, как всё получилось? Расскажите!» А тогда ещё управляющий по делам религий в облисполкоме был у нас мужчина. Батюшка говорит: «А я дозвонился до министерства по делам религий, сказал: “Вы не имеете права запретить нам приехать. Какое вы имеете право?” И сказал, чтобы позвонил этот управляющий ей туда, что мы приедем». Мы когда приехали, она нас встречает и говорит: «Что ты в Москву-то жаловаться сразу?» Отвела нам читальный зал. Батюшка меня спрашивал, сколько брать. Я говорю: «Берите как можно больше, потому что очень много людей». Он сколько уж частиц взял, я не знаю. Мне кажется, человек сто, наверное, он причастил. И вот после этого мы стали ездить каждую неделю. То один батюшка едет, то другой. То отец Василий Павлов, то сам отец Константин. Там была комнатка, где были 11 девчонок. Там одна девочка была, у неё обеих рук нет. Она ртом вышивала и рисовала. Так рисовала! Лучше художника любого. И мы после причастия в эту комнату зайдём, они нас чаем напоят, а потом поедем домой. Батюшки с ними поговорят, расскажут им что-нибудь. Они все сидят, рот откроют, слушают. И потом прошло несколько лет, года три, может быть, звонит отцу Константину одна из девочек, Таня, и говорит: «Батюшка, я хочу постриг принять». У неё вот такие короткие ножки были, она на колясочке ездила. Я нашла портниху, всё облачение мы ей сшили, едем. Едет отец Никита, с Лазаревского храма, игумен, едет отец Василий Павлов и я. Я с отцом Никитой сижу и говорю: «Мне понятно, что вы едете. Я-то за какой целью еду? Я-то кто?» А отец Никита мне так руку на голову положил: «Ай, будешь!»  У меня в голове даже не было таких мыслей. А он: «Ай, будешь!» Так мне сказал. Вот как будто предугадал. В общем, постриг совершили, и через месяц Танечка умерла. Она была инокиня Тавифа. А вот если бы не владыка Корнилий… Он как будто Пушу-то этого заставил меня найти и всё пошло, пошло, пошло. Так что ничего просто не бывает. Это Промысл Божий был такой.

С мужем мы полтора месяца не дожили до Золотой свадьбы. Он был на полгода меня моложе, 1939 года рождения. Уже Лёнечка когда умер, потом монастырь у нас открыли Успенский. Начал этот вопрос поднимать владыка Игнатий[10]. Когда он приехал, я ему и говорю: «Владыка, у нас ведь существует монастырь неоткрытый». Он поднял этот вопрос. А потом как-то вызывает меня в епархию и говорит: «Я Вас назначаю старшей сестрой восстанавливающейся Горне-Успенской обители». Я уже не работала в кафедральном соборе. Я говорю: «Владыка, а я кто?» – «Будете!» – «Я ещё не в силах это сделать». – «Будете. Готовьте облачения, я Вас постригу». Вот с этого и началось всё. Вот с этого момента у меня пошла уже такая мысль, что я, наверное, всё-таки приму постриг. Лёнечки у меня уже не стало, я уже жила одна.

Расскажите про Ваш постриг, про монашеские труды после пострига. Какие-то, может быть, особые воспоминания?

Я вот что расскажу. Совершили постриг, я ночь в храме провела, утром причастилась и приехала сюда. Неделю прожила, и меня начали одолевать мысли: «Тебе это было надо?» Вы знаете, я нигде себе места не находила. Поехала в Прилуки к отцу Игнатию, говорю: «Не могу. Сил нет». Он взял меня за руку, привёл к себе в канцелярию, он тогда игуменом там был. Привёл, дал пять листков и говорит: «Как мысли одолевают, читай!» Я храню эти листочки. И ведь отошло это от меня. Вот я настолько испытала «козни диавольские», как я говорю. После этого больше не было такого у меня. А так трудов у меня уже никаких нет. Единственное, что я помогла матушке – ограду сделать вокруг монастыря. У меня был в Череповце один приятель знакомый очень богатый. Я к нему съездила, письмо свезла от матушки. Вот единственная была моя помощь. Забор мы сделали, поставили. На второй день утром встали, забор этот самый, врата снесли и истоптали, изломали всё. Такая вражья сила. Но снова позвонили туда, он приехал, сделал, больше не трогали, ворота сделали, поставили снова.

[1] митрополит Корнилий (Якобс), (1926 – 2018).

[2] протоиерей Геннадий Яблонский (1923 – 2004).

[3] схиархимандрит Пантелеимон (Агриков), (1918 – 2000).

[4] архимандрит Алипий (Воронов), (1914 – 1975).

[5] архиепископ Гавриил (Огородников), (1890 – 1971).

[6] протоиерей Василий Павлов (1946 – 2001).

[7] протоиерей Константин Васильев (1929 – 2010).

[8] архиепископ Михаил (Мудьюгин) (1912 – 2000).

[9] архиепископ Максимилиан (Лазаренко).

[10] митрополит Игнатий (Депутатов).