ФИО: протоиерей Константин Островский

Год рождения: 1951

Место рождения и возрастания: г. Москва

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: высшее, Московская духовная семинария (заочно)

Место проживания в настоящее время: г. Красногорск

Дата записи интервью: 31.05.2024

Отец Константин расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, о Вашем детстве, кем были Ваши родители, как вообще складывалась ситуация в семейной жизни?

Стандартная советская семья. Ноль религиозности. Образование среднее и ниже. Мама 6 лет проучилась в институте – в трёх разных институтах по два года. Религиозность нулевая. И не враги Церкви, и не друзья. Но, несмотря на низкий уровень образования, порядочная, даже культурная семья: матом не ругались, пьянство было совершенно не принято ни внутри семьи, ни среди родственников. Положительные советские люди.

А некоторые отголоски от царского времени, возможно, остались? Какой-то уклад в семейной жизни, традиции какие-то?

Исключительно советские традиции.

Я имею в виду от царского времени, то есть бабушки, возможно, что-то привили.

Моя родная бабушка, Берта Осиповна Половинчик, родилась в 1906 году, воспитывалась уже при советской власти, поэтому особенно рассказывать ей было нечего. Простая советская семья, озабоченная обычными, как у всех, проблемами: что поесть, во что одеться. Правда, одна дальняя родственница, жена двоюродного дедушки, Софья Григорьевна Сутковая была глубоко верующим православным человеком. Но на моё воспитание она никак не повлияла – разве только молитвой Богу о всей нашей семье – потому что я с ней познакомился, уже будучи алтарником в Предтеченском храме на Пресне. Тёте Соне было тогда уже 95 лет, а мне 27. Она умирала в интернате для престарелых, и меня попросили прочитать над ней отходную. Так и познакомились. Она с тех пор прожила ещё 15 лет, последние 5 лет дома у моей мамы, Дины Ксильевны Островской, и бабушки (к тому времени они уже стали православными христианками), я её и отпевал, и хоронил.

Что касается гонений 1920-х – 1950-х годов, тут у меня нестандартная ситуация. Обычно вспоминают о репрессированных родственниках, но нашу семью это миновало, даже два раза. Родной отец, Александр Абрамович Островский (я его почти не знал, у меня отчество по отчиму) ушёл на фронт в 17 лет, был лейтенантом-артиллеристом, попал в плен, в плену выжил, под конец даже бежал, потом был в фильтрационном лагере, откуда очень многие отправлялись в сталинские концлагеря. Но отца отпустили, было учтено, что он попал в плен раненым, и все его показания подтвердились, поэтому он не был репрессирован, как очень многие. А второй случай – это когда бабушку в начале 1950-х незаконно уволили с работы, но она написала Сталину, и её восстановили. Это нисколько не оправдывает грехи сталинского режима, но лично я и мои родные в этом отношении не можем «похвастаться» никакими страданиями.

А когда Вы приняли крещение, как пришли к вере?

К вере я пришёл на волне духовного подъёма 1970-х – 1980-х годов. Точную дату, конечно, назвать невозможно. В обществе в те годы было мощное и смутное брожение, всё было в кучу: йога, карате, суфизм и просто всякий оккультизм. Но, по милости Божией, среди этой мешанины присутствовало и Православие, в нашей приятельской тусовке его относили к «четвёртому пути» (глупость, конечно, но характерный штрих). Слава Богу, я не успел погрузиться ни в какие тёмные глубины.

Со мной тогда произошли некоторые парадоксальные вещи, потому что Бог меня вёл, не обращая внимания на мои немощи и глупости. В ходе духовных поисков некоторые друзья крестились, я тоже собрался креститься и надумал посоветоваться с неким мною весьма почитаемым Владимиром Степановым, которого считал суфийским шейхом. Но он моё намерение не одобрил, сказал, что я просто подражаю друзьям, что, может быть, мой путь йога или карате. Я с ним вполне согласился и… твёрдо решил креститься[1].

Другой парадоксальный и тоже поучительный случай был, когда я уже крестился и поехал с друзьями отдыхать на Чёрное море. Купаясь, я потерял в море свой крестильный крестик. С нами там был один очень почитаемый мною оккультист Вася Максимов. Узнав о потере мною крестика, он предложил: «Давай я тебе вырежу новый». Но я отказался, сказав, что сам куплю в церкви. Внешне – пустяк, конечно, но по существу – это было важное решение.

Ещё была проблема: мне многое не нравилось в Евангелии (например, почему блудить нельзя?), надо было как-то разобраться. Поэтому я решил поговорить с одним парнем из нашей компании, который считался православным, и задать ему свои каверзные вопросы. Один раз с ним поговорил, не помню, что сказал этот парень, но все вопросы исчезли. Так Бог меня, можно сказать, даже не привёл, а занёс в Церковь, как спасатель выносит заморыша из подвала.

А вот само крещение было очень правильным – с катехизацией. Потому что в нашей тусовке был один действительно православный человек. Сейчас это совсем старенький протоиерей Валерий Мишин,[2] а тогда был просто Валера, мы с ним познакомились на квартире у Коли Новикова[3], болтали довольно долго на кухне. Валера мне всё объяснил, а на следующий день стал моим крёстным.

Это всё мелочи сами по себе, но, мне кажется, в такого рода случаях очень ярко проявляется властное действие благого Промысла Божиего о всех нас. Как я из такой сумятицы вдруг попал в алтарники? – Ни с того, ни с сего.

В июне 1978 года я крестился, а работал в то время старшим инженером в Республиканском информационно-вычислительном центре Минздрава РСФСР (РИВЦ МЗ РСФСР), был программистом. Работа меня мало интересовала, обычно я в 9 утра приходил, а в 10-11 уходил домой. Мне нравился такой график, вообще ничего не делал, совсем, но получал зарплату, где-то год примерно так трудился. И вдруг объявили, что надо ходить на работу, порядки изменились. Я был, конечно, недоволен и решил срочно искать другую работу. А тут на Пресне, где Валера Мишин был пономарём, второй алтарник поступил в семинарию, Валера мне предложил занять освободившееся место, и я согласился.

Если рассудить, то полный, конечно, бред! Дело для меня совершенно незнакомое, среда незнакомая, я до этого в церковь заходил считаные разы. Зарплату обещали 73 рубля (тысяч 30 на наши деньги), ровно в 2 раза меньше, чем я получал на светской работе, а у меня была жена (она не работала) и годовалый ребёнок. Я на всё это махнул рукой и стал алтарником.

И вот с этого момента моя жизнь полностью переменилась. Впервые я ощутил себя на своём месте и затем довольно быстро воцерковился. Оккультный мусор почти сразу осыпался и превратился в некий жизненный опыт.

А были ли до знакомства с этим алтарником какие-то встречи с церковным миром?

Да я же говорил, почти не было. Были какие-то дальние родственники верующие, но, кажется, на уровне крашения яиц. Поэтому остались детские воспоминания, что вот где-то у тёти Лёли ели яйца и куличи. Ещё было несколько случаев, когда я заходил в храм. Ну и сразу уходил. Не то, что мне там было неприятно, но было верное чувство, что ещё не пора (именно чувство, я так не думал, конечно). Поэтому я заходил и уходил. Бог пока не призвал, там делать было нечего. А когда настало время, Бог взял и выдернул меня. И поставил на своё место.

А удавалось ли доставать какую-то религиозную литературу в то время, самиздат?

Это бывало. Насчёт церковного самиздата я не интересовался, поэтому не читал. Но однажды мне попало в руки Пятикнижие на двух языках, на иврите и на русском. По-русски я прочитал. И вот интересно: хотя я был ещё неверующим, мне понравилось. Я был достаточно образованным человеком, и те противоречия, которые, враги Церкви находят в Священном Писании, я тоже видел, не мог не видеть. Но меня это совершенно не интересовало. И это был правильный подход. Хотя я ещё был неверующим и не понимал, что Библия – слово Божие, но ясно было, что надо просто принять. И мне текст этот нравился. Потом уже, позже купил полную Библию и также принял.

Интересный штрих относительно церковнославянского языка. Ещё до крещения мне понравилась молитва «Отче наш…», у бабушки жены нашлось Евангелие с параллельным текстом (на русском и на церковнославянском), я его прочитал и молитву «Отче наш…» запомнил и потом повторял именно на церковнославянском. Что-то есть замечательное в нашем церковнославянском языке.

А когда Вы пришли в храм, появились ли у Вас какие-то люди, священнослужители, которые производили на Вас впечатление, то есть открыли Вам веру в Христа?

Слава Богу – Он сразу послал людей. Во-первых, это мой напарник, алтарник Валерий, нынешний отец Валерий Мишин, о котором я уже сказал ранее. Он меня был и по возрасту гораздо старше, я его очень уважал и во всём поначалу слушался. Но это было недолго, потому что я искал духовного руководства. Вскоре я стал духовным сыном протоиерея Георгия Бреева[4], он служил тогда на Пресне третьим священником. Отцу Георгию было в то время немногим больше сорока, но он имел подлинный духовный опыт. Я считаю великим даром Божиим, что Он привёл меня под пастырское крыло отца Георгия.

Всё это происходило очень быстро. Точно могу сказать, что если первый раз я вошёл в Иоанно-Предтеченский храм на Пресне накануне Успения, то в октябре того же года, когда я венчался с супругой, будущей матушкой Александрой, я уже был духовным чадом отца Георгия. Я к нему прицепился и старался во всём слушаться.

Большую роль в моём воцерковлении сыграл ещё Боря Даниленко[5], теперь протоиерей. Он много мне объяснял, рассказывал, всякие мои ошибки богословские исправлял. Боря был совсем молодым, только школу кончил и учился в институте, окормлялся у нашего настоятеля, протоиерея Николая Ситникова[6] и был на Пресне внештатным алтарником. С подачи отца Николая его приметил митрополит Филарет (Вахромеев)[7], который тогда был председателем ОВЦС, и взял к себе личным секретарём. Потом Борю призвали в армию, как церковника, определили в стройбат, но военное начальство его так полюбило и зауважало, что выделило Боре комнату для занятий и позволяло по воскресеньям ходить в церковь. Дело было в Тамбове, там тогда служил архиепископ Тамбовский и Мичуринский Михаил (Чуб) [8], которого Боря регулярно посещал и с ним беседовал. Отслужив в армии и отучившись в Московской духовной академии, протоиерей Борис стал известным церковным учёным, много лет руководил Синодальной библиотекой Московского Патриархата, сейчас – настоятель храма в Москве.

Приходилось ли Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением советской власти?

Понятно, что Церковь была тогда гонимой. Без тех жестокостей, какие были в сталинские годы, однако гонимой. Но, поскольку я больших или идеологических должностей не занимал, был просто старшим инженером в вычислительном центре, то увольнение мне не грозило. Ну, конечно, какой-нибудь журналист или милиционер мог бы пострадать. Поэтому многие свою веру скрывали. На алтарников советские власти внимания не обращали, никаких неприятностей у меня не было. Когда указывал место работы, я писал «ЦИКР» – Церковь Иоанна Крестителя.

А знали ли Вы о гонениях и репрессиях?

Это я знал и раньше. Ещё когда в школе учился, доходили слухи, которым как-то не верилось, потому что думалось, что как же так? Если были массовые гонения, почему о них никто не знал? На самом деле, кто знал, тот молчал, а остальные были убиты, поэтому мало и говорилось. Вообще, народ был в те годы так вышколен, что люди, даже вполне расположенные к советской власти, старались на острые политические темы не болтать. Потом уже в институте антисоветская литература, конечно, стала попадаться. После института мы с женой её даже распространяли. Слава Богу, нас не посадили, Бог сохранил.

Я не был каким-то заметным деятелем диссидентского движения. Письма никакие не подписывал, не из страха даже, а потому что как-то презирал всякие подписывания, они мне не нравились. Но жена размножала на пишущей машинке очень опасный диссидентский журнал «Хроники текущих событий», где публиковалась информация о репрессиях против инакомыслящих в СССР, а я его отвозил Жене Юрченко, школьному приятелю, который как раз был видным диссидентом. Если бы нас поймали, мы могли бы надолго сесть, но по молодости мы не боялись.

В школьной жизни были верующие люди, которые позиционировали себя как верующие?

Верующие были. Точно был православным завуч Герман Наумович Фейн[9], известный литератор, знаток творчества Льва Толстого, но я о его православии узнал через много лет после окончания школы. Среди ребят, если и были православные, об этом мало кто знал. Я однажды ради смеха принёс в школу красное яичко. Не помню, откуда взял, наверное, маме дал кто-то из соседей. Но учителей это яичко страшно напугало, меня поругали, и справедливо, ведь на них могли бы донести, были бы большие неприятности. Но яичко съели.

Как Вы относились вообще к антирелигиозной пропаганде? Какие её проявления были?

Пока я сам искренне верил в советскую власть, то я относился к безбожной пропаганде равнодушно-положительно. А когда я во время учёбы в институте разочаровался в советской власти, то к любой советской пропаганде стал относиться презрительно и с полным недоверием. Но в 1960-е – 1970-е годы эта пропаганда была привычным фоном, и мы на неё обращали мало внимания. Настоящий кошмар был в 1920-е, 1930-е годы. В 1970-е был сравнительно безобидный застой.

А замечали ли Вы присутствие Церкви в общественной жизни? То есть понятно, что Церковь была гонима, но какие-то традиции, Пасха, Рождество, отпевания…

При коммунизме присутствие Церкви в обществе было очень маленьким и строго регламентированным. Интересно, что среди интеллигенции были очень завышенные понятия о семинарском образовании. Мой троюродный брат, сам неверующий, но интеллигентный человек, учёный, меня старше на 6 лет. Он говорил, что в семинарии очень высокий уровень гуманитарного образования. Ну, это, видимо, осталась в народе память с дореволюционных времён.

Я имею в виду в сознании людей.

В сознании большинства тогдашних русских людей – не всех, конечно, но большинства – церковность была очень искажена. У меня были соседи крещёные, православные. Они пытались пригласить меня – некрещёного, и не верующего – в крёстные своим детям. Вот такая религиозность была в народе. Мою жизнь это никак не затрагивало. Ну, слухи ходили, что какие-то некультурные люди празднуют Пасху, но «празднуют Пасху» – имелись в виду куличи и яйца. Даже не крестные ходы.

Купания в Крещение, ничего такого не было?

Купания? Даже слухов не было. А где купаться? В деревнях только?

Какие-нибудь формы окормления сохранялись? Бабушки отпевали, псалтырь читали по усопшим?

Ну, не так всё было плохо! Церкви были, в Москве действовало, по-моему, 33 храма, в них служили священники, было немало хороших пастырей. Отец Владимир Воробьёв, отец Димитрий Смирнов – мои современники, почти ровесники, немного старше. Уже упомянутый отец Георгий Бреев, мой духовный отец. Да и ещё было много достойных пастырей, о них книги написаны. И, конечно, православные люди участвовали в церковных таинствах, отмечали праздники, но это всё было или в храме, или дома, в общественное пространство высовываться было нельзя.

Интересовались ли Вы церковным искусством и впоследствии посещали ли Вы концерты, выставки?

Интересовался, но только из приличия, не горел. Вот когда я воцерковился, то для меня стало важным всё церковное. Я даже ухитрился обменять несколько имевшихся у меня собраний сочинений классиков на несколько же альбомов с иконами – очень неравноценный обмен. Однако, по милости Божией, получилось, что вся русская классика: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, Гоголь и другие осталась на полках. «Уплыли» Бальзак, Стендаль, Золя… Тоже жалко, но не так.

На выставках и концертах я в доцерковные годы бывал и в театры ходил, в кино. Но не думаю, что это имело большое значение для моего воцерковления.

Если в отношении искусства нет, то в отношении паломничества?

Тем более, нет.

В монастыри, в лавру какие-то поездки были?

Я даже не слышал. Ну, потом, конечно, когда стал церковным человеком, стал бывать и в разных храмах, и в лавре, и в других монастырях.

Что касается каких-то подступов к религиозной жизни, Бог вёл меня не через искусство, а через математику и программирование. Я окончил факультет прикладной математики в МИЭМе[10] и, хотя не был учёным, но очень интересовался основаниями математики и проблемами искусственного интеллекта (тогда ставился вопрос: «Может ли машина мыслить?»). Даже для собственного интереса выучился читать по-английски математические книги и статьи, хотя вообще знал язык плохо. В ходе этих размышлений – сами по себе они сейчас не имеют значения – я вдруг понял, что осталось просто вставить механически слово «Бог», и это будет вера в Бога. Так я и поступил и понял, что в Бога я верю.

Возможно, приходилось Вам слушать передачи иностранных радиостанций?

Да, слышал, но только не религиозные, а политические. А, придя в Церковь, я и их слушать перестал, и газеты перестал читать, и телевизор смотреть.

Когда, на Ваш взгляд, стало безопасно ходить в храмы? Полностью безопасно?

В 1970-е годы опасно было ходить в храмы только идеологическим работникам или крупным чиновникам, у них могли быть из-за этого неприятности. Но многие такие люди ходили в храм тайно, на рожон не лезли. Батюшки, если человек чего-то опасался, крестили или венчали, не оформляя официально. Иногда совершали такие таинства по домам. Поэтому особенной опасности и не было.

А вот очень крупные начальники могли себе позволить, можно сказать, всё. Помню, на Пресню регулярно ходила на службу и причащалась одна пожилая женщина, Валентина. Её возили в храм на «Чайке». «Чайка», чтобы Вам было понятно, – это машина советской суперэлиты. Сейчас даже не знаю, с чем сравнить. Её муж был референтом Устинова[11], а Устинов был членом Политбюро ЦК КПСС, министром обороны. Понятно, какой «шишкой» был её муж. Когда Валентина умерла, её отпевали в нашем храме, и муж сидел у гроба на стульчике и плакал.

Ходило на Пресню много известных людей: семья Волшаниновых[12], например, всемирно известные цыганские артисты, знаменитый филолог Сергей Аверинцев ходил, поэт и переводчик, лично знавший Ахматову, Анатолий Найман[13] был нашим прихожанином.

Когда у Вас появилась мысль посвятить свою жизнь служению в священном сане? И как это произошло? В какое-то время?

Став церковным человеком, я первое время внутренне противился желанию стать священником, правильно понимая, что, поскольку священника весь церковный народ почитает, это разжигает в нём тщеславие и неполезно для души. Это было похоже на то, как какая-нибудь девушка влюбилась в парня, но отгоняет мысли о замужестве, потому что считает себя недостойной. На самом деле, как только я, будучи алтарником, стал осознавать, что такое священство, то, думаю, сразу захотелось. Это было как влюблённость, без рациональных оснований. И я готов был ехать куда угодно, лишь бы служить у Престола Божиего. Мне было всё равно, деревня или город, полуразвалившийся храмик или кафедральный собор. И это подтвердилось на опыте – мне приходилось служить литургию и в храме Христа Спасителя, и в Успенском соборе Кремля, и в деревнях, и в армейской палатке. Литургия одна и та же, я просто хотел служить.

А как Вы пошли в духовную школу?

В духовную школу меня как раз не взяли. А до этого ещё три года духовный отец мне и не благословлял искать священства. Считаю, совершенно правильно: всего три года после обращения – рано было рукополагаться. Я это принял с послушанием, но желание стать священником никуда не делось. Ещё пять лет потом искал место в провинции, но нигде не брали, а потом на Дальнем Востоке взяли.

Сразу в семинарию взяли?

Нет, в семинарии[14] я учился уже будучи священником, заочно. Меня рукоположили в Иркутске, а оттуда отправили в Хабаровск (это была в те годы одна епархия).

В связи с заочной учёбой в семинарии у меня возникло интересное наблюдение, насколько полезно для богословского образования участие в богослужении и чтение аскетической литературы и житий святых. Дело в том, что у меня с детства такая особенность – очень не люблю систематически учиться. А вот «Жития святых» святителя Димитрия Ростовского и многие другие я читал постоянно и даже перерабатывал их для чтения детям. И святых отцов-аскетов тоже постоянно читал (Добротолюбие, Авва Дорофей, Лествица и другие). Кроме того, я как алтарник много времени проводил на клиросе, мы там читали и пели в старушечьем хоре, то есть Минеи, Триоди и Октоих были мною много раз прочитаны.

И вот, когда я стал заочно учиться в семинарии, оказалось, что этого багажа почти достаточно, чтобы сдавать экзамены, не готовясь. То есть, если у меня учебники были, я, конечно, готовился, а, если не было учебников (приблизительно в половине случаев), то я сдавал, не готовясь, и окончил без троек.

Из этого стало ясно, какое большое не только духовное, но и образовательное значение имеет сознательное участие в богослужении.

Расскажите, пожалуйста, как происходило Ваше рукоположение?

Куда бы я ни обращался, меня везде «заворачивал» уполномоченный, а все архиереи в те времена сначала отсылали документы ставленников на проверку уполномоченному, а потом рукополагали. В принципе, это было разумно, потому что без регистрации уполномоченного священник всё равно не имел права нести приходское служение. Зачем рукополагать человека, если заранее известно, что служить ему не дадут? Архиепископ Хризостом (Мартишкин)[15], был, кажется, единственным на весь СССР, который сначала рукополагал, а потом отправлял документы к уполномоченному. (Совсем «объехать» уполномоченного было невозможно.) Из-за этого иногда получалось (я таких случаев знаю по меньшей мере два), когда уполномоченный был недоволен, и священник долгое время оставался без регистрации. При этом он занимал какую-нибудь должность в епархиальном управлении, а служил только с правящим архиереем.

Одним из таких священников был нынешний митрополит Виленский и Литовский Иннокентий[16] (в то время иерей Валерий Васильев). То, что он рекомендовал меня владыке Хризостому, было подвигом с его стороны, потому что тогдашний отец Валерий меня почти не знал, мы с ним не разговаривали ни одного раза, он просто доверился рекомендации отца Георгия Бреева. Владыка Хризостом пригласил меня для беседы в Иркутск, оплатил мне дорогу из Москвы в оба конца. Поговорили, и он решил меня рукоположить. Хиротония была совершена в Иркутске, в Знаменском соборе[17]. Интересно, мне запомнилось, что там матушка настоятеля кафедрального собора работала в этом же самом соборе уборщицей. Мелочь, конечно. После рукоположения владыка отправил меня в Хабаровск в командировку, пока уполномоченный не решит, что со мной делать. Тот махнул рукой, и так я стал клириком Христорождественского собора в Хабаровске.

А можете что-нибудь вспомнить о своём служении на Дальнем Востоке? Какая там была обстановка?

В Хабаровске меня назначили в Христорождественский собор[18], тогда это был главный храм в городе. Я был в нём четвёртым священником. Большинство священнослужителей и даже пономарь были приезжими – москвичи и украинцы. Один батюшка был местный, потом ещё одного местного рукоположили в диакона – отец Сергий Мещеряков[19], сейчас он – митрофорный протоиерей, сын у него погиб на СВО.

Духовной литературы в Хабаровске в то время было совсем мало. В Москве-то ещё можно было что-то достать в виде ксерокопий за большие деньги или в букинистическом магазине – за очень большие деньги, а на Дальнем Востоке – пустыня! Как раз, когда владыка Хризостом в 1987 г. рукоположил отца Сергия Мещерякова в диакона, он потом на обеде спросил отца Сергия, читал ли тот какие-нибудь духовные книги. Отец Сергий сказал, что читал. Владыка спросил: «Какие?» Он отвечает: «Не знаю». Архиепископ Хризостом удивился. А отец Сергий объяснил ему, что все эти книги были без начала и конца. Дело в том, что, по рассказам местных жителей, книги в Хабаровске в довоенные годы сжигались на площадях. Мы видим такое в хрониках нацистской Германии, точно так было и на Дальнем Востоке. Поэтому в 1987 году даже в Хабаровском соборе (не только за ящиком, но и у прихожан) нельзя было достать ни Евангелия, ни молитвослова, никаких книг вообще. Но вскоре, конечно, положение изменилось.

Храмы на Дальнем Востоке были закрыты все. Первым был открыт во время войны, в 1943 году, храм Александра Невского в Хабаровске, под него отдали хлебный магазин. Я в нём потом год служил настоятелем. В конце 1980-х на весь Дальний Восток было 16 храмов и 19 священников.

А были ли какие-то сложности при взаимодействии с государственной властью?

Расскажу один случай. Я вообще по натуре такой человек, что всё время по неосторожности куда-то попадаю, а потом оттуда ловко выбираюсь. И там был такой момент. В Москве прошёл юбилейный собор (Тысячелетие Крещения Руси)[20], на котором было принято решение, что настоятель может быть председателем Приходского совета. Не обязательно, как сейчас, но может быть. Соответственно, настоятели зашевелились, что надо становиться председателями, то есть возглавлять хозяйственную жизнь прихода. Это было совершенно правильно и очень важно.

И архиереи вроде бы обязаны были продвигать это решение центральной церковной власти, а уполномоченные Совета по делам религий (существовал такой государственный орган) были, разумеется, против. Потому что они, надо сказать, «кормились» от Приходских советов, ими же поставленных. Наверное, бывали исключения, не буду говорить обо всех тогдашних старостах.

И вот помню, идёт епархиальное собрание Хабаровской и Владивостокской епархии во главе с епископом, ныне покойным, Гавриилом[21], где нас сидит 19 человек духовенства. И уполномоченный Совета по делам религий Виктор Андреевич Никульников выступает перед нами и говорит: «Ведь вы и так по уставу возглавляете Приходское собрание, оно такое большое, в нём 20 человек. А Приходской совет, он такой маленький, в нём только три человека. Зачем вам брать на себя эти лишние тяготы?» И вот я «вылезаю» и обращаюсь к владыке, понимая, что ставлю его в неловкое положение, потому что Патриархия требует от него, чтобы мы становились председателями Приходских советов, а уполномоченный против этого, и я своим вопросом владыку и уполномоченного сталкиваю. Я спрашиваю владыку: «Ваше Преосвященство, конечно, быть председателем Приходского совета – это тяжкий крест, но как Вы нам благословите, брать на себя этот крест или не брать?» Владыка вынужден был сказать, что брать.

Я, конечно, понимал, что настроил против себя уполномоченного, а может быть, и архиерея, и поэтому решил замириться с уполномоченным. Поэтому я взял дорогую иностранного издания книгу «Библейская энциклопедия» (стоила она 200 рублей, на наши деньги – тысяч десять), пошёл к уполномоченному и книжку ему подарил. Он спрашивает меня: «В каком смысле?» Я ему ответил, что для добрых отношений. И он понял! И, действительно, когда я уже уезжал в Москву, обещал мне не противодействовать. И не противодействовал.

А как Вы оказались в Московской области?

Мы с матушкой Александрой не предполагали уезжать с Дальнего Востока, думали, что уезжаем навсегда, но дети стали болеть. Сын Илья, нынешний владыка Константин[22] был язвенником, а там на весь Хабаровский край один детский гастроэнтеролог. Пришлось его в больницу класть, а там крысы бегают. Потом ещё матушка заболела. Мы посоветовались с отцом Георгием, и он благословил семье на время переехать в Москву, обследоваться и подлечиться. А плюс к этому, вполне неожиданно, нам дали в Москве квартиру. Это сама по себе замечательная история, но я её опускаю. Дали квартиру ни с того, ни с сего. Четырёхкомнатную. Тут уж семья осталась её обживать, но я ещё год прослужил на Дальнем Востоке, а потом тоже перебрался. И с 12 апреля 1990 года служу настоятелем в Успенском храме города Красногорска.

Библиография:

1. «Он стал священником, когда мне было всего четыре года»: иерей Павел Островский и его отец, протоиерей Константин Островский, рассказывают друг о друге / записала Сабина Кухарчук // Фома.ру. – URL: https://foma.ru/on-stal-svjashhennikom-kogda-mne-bylo-vsego-chetyre-goda-ierej-pavel-ostrovskij-i-ego-otec-protoierej-konstantin-ostrovskij-rasskazyvajut-drug-o-druge.html (дата обращения 07.05.2024).
2. Островский К.Ю., прот. Отец Георгий Бреев. Воспоминания духовного сына / протоиерей Константин Островский. – Нижний Новгород : Христианская библиотека ; Москва : Синопсись, 2020. –  95 с.
3. Протоиерей Константин Островский – программист, благочинный, отец епископа // Правмир. – URL: https://www.pravmir.ru/protoierej-konstantin-ostrovskij-bog-menya-xranil-i-nes-na-rukax-cherez-velikie-opasnosti/ (дата обращения 07.05.2024).

[1] После обращения ко Христу и крещения [27 июня 1978 г.] (мне было тогда 27 лет) у меня как будто открылись глаза / протоиерей К.Ю. Островский https://foma.ru/on-stal-svjashhennikom-kogda-mne-bylo-vsego-chetyre-goda-ierej-pavel-ostrovskij-i-ego-otec-protoierej-konstantin-ostrovskij-rasskazyvajut-drug-o-druge.html (дата обращения 07.05.2024).

[2] Протоиерей Валерий Мишин, клирик храма Рождества Иоанна Предтечи на Пресне г. Москвы, с 2019 года находится за штатом.

^[3] Н.М. Новиков через много лет стал церковным человеком и автором получившей заслуженную известность книжной серии «Путь умного делания».

[4] Митрофорный протоиерей Георгий Бреев (1937 – 2020) был одним из старейших московских клириков и епархиальных духовников Москвы, дважды в год он исповедовал всё московское духовенство и принимал ставленнические исповеди перед хиротонией.

[5] Протоиерей Борис Олегович Даниленко, настоятель храма Святителя Николая Мирликийского в Старом Ваганькове, Автор ряда публикаций, в том числе отдельных изданий, по литургике, славистике, истории русской религиозной мысли в зарубежье ХХ века.

[6] Протоиерей Николай Ситников (1929 – 2006), настоятель храма Св. Иоанна Предтечи на Пресне.

[7] Митрополит Филарет (в миру Кирилл Варфоломеевич Вахромеев; 1935 – 2021), почётный Патриарший экзарх всея Беларуси.

[8] Михаил (в миру Михаил Андреевич Чуб; 1912-1985), архиепископ Тамбовский и Мичуринский.

[9] Фейн Герман Наумович (1928-2023), профессор, литературный псевдоним Герман Андреев.

[10] Московский институт электронного машиностроения.

[11] Дмитрий Фёдорович Устинов (1908-1984); советский военачальник и государственный деятель, маршал Советского Союза, герой Советского Союза.

[12] Волшанинов Николай Иванович (1938)  гитарист и певец, засл. артист  РФ. Волшанинова Рада (Золотарева Бронислава Александровна (1936, Москва).

[13] Найман Анатолий Генрихович (1936-2022), поэт, прозаик, переводчик.

[14] Московскую духовную семинарию окончил в 1992 году.

[15] Хризостом (Мартишкин Георгий Фёдорович; 1934), митрополит Виленский и Литовский. 26 декабря 1984 года назначен архиепископом Иркутским и Читинским, временно управляющим Хабаровской епархией.

[16] С декабря 1985 г. был клириком, с февраля 1986 г. — настоятелем в храме Рождества Христова г. Хабаровска, одновременно исполнял послушание благочинного Хабаровского округа. С 1988 г. — настоятель Воскресенского храма г. Читы, благочинный Читинского округа // Иннокентий (Васильев Валерий Фёдорович; 1947), митр. Виленский и Литовский // Патриархия.ру. – URL: http://www.patriarchia.ru/db/text/78631.html (дата обращения 07.05.2024).

[17] Хиротонисан 29 марта 1987 г. архиепископом Иркутским и Читинским Хризостомом в Знаменском соборе г. Иркутска.

[18] Хабаровский Христорождественский собор был построен в 1900 году Фондом имени Александра III. Небольшая деревянная церковь, в народе именовавшаяся «Вокзальной» или «Высыльной» (в ней окормлялись перевозимые через Хабаровск ссыльные). В связи с возрождением Хабаровской и Владивостокской епархии в 1988 году собору был возвращён статус кафедрального.

[19] Островский К.Ю., прот. Отец Георгий Бреев. Воспоминания духовного сына / протоиерей Константин Островский. – Нижний Новгород : Христианская библиотека ; Москва : Синопсись, 2020. – С. 66.

[20] На Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1988 года духовенству вновь была возвращена возможность активного участия в финансово-хозяйственной стороне жизни приходов, это нашло отражение и в принятом на Соборе новом Уставе.

[21] Гавриил (Стеблюченко Юрий Григорьевич; 1940-2016), архиеп. Благовещенский и Тындинский.

[22] Митрополит Константин (в миру Илья Константинович Островский; род. 1977), митрополит Зарайский, Патриарший экзарх Африки.