ФИО, сан: протоиерей Николай Бабенко

Год рождения: 1931

Место рождения и возрастания: станица Апшеронская (ныне г. Апшеронск)

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: среднее

Место проживания в настоящее время: станица Кубанская Краснодарского края

Дата записи интервью: 29.11.2024

Беседу проводили иерей Герман Гайт, руководитель пресс-службы Екатеринодарской духовной семинарии, Шиповалов Иван Кириллович, студент 4 курса, председатель студенческого совета Екатеринодарской духовной семинарии.

Родился я в 1931 году в июле месяце. По паспорту 24 июля, а так – 17 июля, в день памяти убиенного царя Николая. Крестили меня в Апшеронском храме. Сейчас там в скверике стоит крест на месте разрушенного храма. В 1937 году храм этот уничтожили. Просил я, обращался трижды или четырежды, митрополит Исидор[1] содействовал подаче просьбы восстановить храм на том же месте. Но не получилось. Для меня это было важно, потому что меня крестили в этом храме. Но, наверное, время учит, время лечит.

Батюшка, расскажите, пожалуйста, о своём детстве, о родителях.

Во время Великой Отечественной войны отец воевал. Один раз его ранило в руку, другой раз осколками отбило локоть правой руки, да и по всему телу осталось множество осколков. После войны он вернулся домой инвалидом второй группы.

Я начал работать с четырнадцати лет. Учился ремеслу – сапожному делу. В 1951 году меня призвали в армию. Школьное образование пришлось прервать. До армии я окончил только пять классов, всего окончил семь.

После армии демобилизовался в Ригу, где у меня были родственники. Сначала поехал, чтобы разведать, смогу ли там поступить работать куда-то. Там я прожил много лет. Вернулся оттуда через сорок лет уже диаконом в 1991 году.

Родители Ваши были верующими?

Да, мои родители были верующими. Однако время было сложное. Это был, наверное, 1933 год, когда начали образовывать колхозы. Отец вступил в колхоз, но вскоре увидел, что всё идёт к развалу, и решил выйти. За это его наказали, дали шесть месяцев принудительных работ. Мама вынуждена была платить огромный налог. Чтобы расплатиться с государством, она продала поросёнка.

В детстве с родителями вы ходили в храм?

Да, мы ходили. После войны начался период, когда церкви начали открывать, люди стали наполнять храмы, молиться. Это были уже 1940-е годы. До этого, конечно, церкви были закрыты.

Верующим я был с детства. У нас дома лежали богослужебные книги. Их подарил моей маме родственник, иеромонах Симеон. Она их очень берегла. Мне всегда хотелось их посмотреть, рука к ним тянулась, но мне запрещали как ребёнку. Говорили: «Нельзя трогать». Ну раз нельзя, значит, нельзя. Но вера у меня с детства была.

А как Ваших родителей звали?

Мою маму звали Верой, а отца — Евгением.

А чем они занимались?

Мама и отец были из казачьего рода, простые работяги, но глубоко верующие люди.

Как Ваши знакомые и друзья относились к тому, что Вы ходите в храм, в Бога верите?

Господь мне помог. Я не был ни пионером, ни комсомольцем, даже в армии оказался единственным, кто не вступил в комсомол. Начальство спохватилось потом, удивлялись, как так вышло. В армии я занимался сапожным ремеслом, ремонтировал обувь военнослужащим. Потом уже перед демобилизацией мне говорят: «Почему ты не в комсомоле? Надо тебе вступить!» Я говорю: «Ну это же очень серьёзно, надо знать устав, время нужно». Мне говорят: «Ну давай, учи». Я говорю: «Я же ещё в школу хожу, сапожничаю, надо же успевать сапоги ремонтировать…». – «Ну, – говорят, – готовься».

Батюшка, а нательный крестик Вы носили?

Да, носил. Никто меня за это не трогал.

Где Вы служили?

Служил я на Западной Украине – в Ковеле, Сарнах, Луцке, часто бывал во Львове.

Замечали ли Вы, чтобы кого-то притесняли за веру из знакомых?

В Риге был человек, который в плену был. Но время такое было, что тех, кто был в плену, потом после войны отсылали на подземные работы. А сам он был из Пятигорска. И вот он пришёл, посмотрел на свой дом издалека, попросил у Бога прощения и пошёл странствовать. Его задерживали, допрашивали. Однажды он следователю сказал: «Скорее иди домой, ты там очень нужен!» Он пришёл домой – его жена повесилась. После этого следователь сразу его отпустил. Позже я часто видел этого человека в Рижском кафедральном соборе, где я пел. Но однажды случилось так, что закончилась вечерняя служба, подошла машина вышли люди в белых халатах и забрали его, сделали ему укол и обратно на это же место привезли. Через полгода он умер.

После армии я работал на фабрике обуви, где стал ведущим специалистом по изготовлению образцов. Работал я в лаборатории. Вместе с рижским домом моделей разрабатывали модели обуви. Мы подготовили стенд обуви от Латвийской ССР и представили этот стенд на межреспубликанский конкурс в Москву на ВДНХ. Получили награду. Меня наградили за изготовление образцов бронзовой медалью.

А навык молитвы, жизни церковной у Вас откуда появлялся?

Мой церковный навык начался, когда я стал петь в кафедральном соборе в 1964–1965 годах. Я нигде не учился пению, но у меня был природный голос. Просто любил петь народные песни. Немного в самодеятельности участвовал, но не думал, что я могу петь. Узнал об этом только после армии. Мне предложили поучаствовать в новом ансамбле пограничных войск Прибалтийского округа. Здоровье у меня было слабое, сильно болел лёгкими, и я согласился, чтобы отдохнуть. Два года пел в ансамбле, но потом его ликвидировали, и я вернулся на фабрику.

Когда я возвращался на родину, я причащался каждый год по одному разу. Потом у меня возникло желание чаще бывать в храме, и в конце 1964 года я стал певцом в Рижском кафедральном соборе и пел там около семнадцати лет.

Потом в Рижской пустыньке[2] я познакомился со старцем, схиархимандритом Космой[3], который стал моим духовным отцом.

А можете про него рассказать? Что он за человек был? Что говорил? Чему учил?

Он из Финляндии, был воспитанником Валаамского монастыря. Он рассказывал, что с четырнадцати лет пошёл туда. Во время Великой Отечественной войны, когда Финляндия предложила монахам принять финское подданство или уехать в Россию, он выбрал Россию. Но на границе его задержали как лазутчика. Он провёл несколько дней в одиночной камере, где его держали голым. Потом о нём забыли. Думали, что, наверное, замёрз. Открывают – а он в «шубе» стоит. Мыши его греют! Эту историю я узнал уже после того, как он отошёл ко Господу. Узнал от человека, который занимался описанием его жизни. За год до его кончины в монастыре появилось много мышей. Когда монахини просили благословения отраву положить, он говорил: «Нет, не надо, пусть живут». Он был благодарен мышам за то, что они когда-то спасли его.

После службы он всегда приглашал меня к себе на трапезу. Он принимал там 2–4 человека и в том числе меня он брал. Был там один местный житель, который ему содействовал, помогал приобрести всё, что нужно было для того, чтобы ремонт сделать. И он позволял ему бутылочку водки поставить, но говорил: «Только Николаю не давайте водку. Ему только вино можно».

Он всё время называл меня «отцом». Говорил: «Отец Николай, идём в церковь!» А я говорил: «Да никакой я не отец, что ты мне, батюшка, говоришь? Я простой мирянин». — «Ладно-ладно, — толкает меня под бок, — идём в церковь». Это было несколько раз так. Он меня называл «отец», а я противился. Виноват я. Каюсь в этом. Опасно быть ослушником, очень опасно. Вот как он называл меня отцом, так я теперь и есть. Выходит так, что за то, что я ослушником оказался, Бог попустил болезнь мне. Стало развиваться у меня белокровие. Проявлялось так: выхожу я с работы за ворота – у меня градом слёзы льются. Пройду примерно с квартал – тошнота сильная. Там была станция, я на электричку садился – и к морю. Около моря проводил примерно полтора часа, не отходя от воды больше, чем на один метр, это хорошо действовало на восстановление здоровья. Восстанавливалось здоровье – возвращался домой. Потом обратился к врачам, проверили, заключение пришло, что развивается белокровие. На фабрике воздух очень тяжёлый от разных видов химикатов. Я говорю: «Можете вылечить меня?» — «Нет, меняй профессию». Я сразу с фабрики уволился и полностью пошёл в Церковь. Старался работать на свежем воздухе в огороде и пел в храме.

Желание у меня было посетить Псково-Печерский монастырь. И просил я благословения своего духовного отца схиархимандрита Космы. А он всё откладывал, говорил: «Подожди». Откладывал-откладывал, потом благословил ехать как раз в канун Пасхи! И сказал: «Передай моему другу поклон от меня». Там был схиигумен Лука (Земсков), они вдвоём были из Валаамского монастыря. Я поехал туда один, никогда там не был. Расстояние от станции до монастыря, наверное, километров 20-30 было. Нужно было подождать часа 4 пока подойдёт автобус, чтобы туда ехать. А мне захотелось пешком идти. Пошёл пешком, ничего не зная, в первый раз. Иду-иду и говорю: «Господи, помоги мне! Что-то непонятно». Появляется человек, я говорю: «Мне в монастырь», он показал мне дорогу. Пришёл я, перед воротами стояло человек 15. В 5 часов открывают ворота, мне вручают книгу: «Бери, читай!» Ну что сделаешь? Послушание. Надо выполнять. Почитал я. Канон, кажется, я читал. Вошёл, прошёл на службу. Спросил, где схиигумен Лука, нашёл его, мы с ним повстречались, передал ему поклон, побеседовали. Он меня спрашивает: «Когда назад поедешь?» Я говорю: «Завтра». Он говорит: «Нет, ты будешь в понедельник причащаться». Я думаю: «Как так? Мне же нужно на работе быть». И действительно, во время ночной службы что-то я неправильно сделал, не так распорядился (нищим давал деньги, покупал просфоры) и были угрызения совести, я понял, что надо мне остаться покаяться и причаститься. И я в понедельник действительно причащался Святых Христовых Таин. Когда я уже причастился, был намерен уезжать, вышел и увидел настоятеля, архимандрита Алипия (Воронова). Я к нему подошёл. Он говорит: «Откуда ты?» Я говорю: «Из Риги». – «А сейчас куда едешь?» – «Возвращаться в Ригу буду». Он говорит: «Идём со мной». Завёл меня в свои покои, оставил меня в комнате, а сам ушёл, и его долго не было, наверное, минут 40. Потом выходит и говорит: «А как же ты поедешь? У тебя же денег нет». Я думаю: «Откуда он знает, что у меня осталось денег или на билет, или расплатиться за квартиру?..» Он даёт мне денег 100 рублей, в то время это большие деньги были.

Потом я узнал уже и отца Иоанна.

Вы у него исповедовались?

Да, исповедовался у него тоже. Он благословил меня на переезд сюда. Я с ним встречался, общался. У него было столько терпения! Однажды я сидел ждал, когда он меня примет. Ждал я, наверное, около двух часов. Пришла пара молодая – парень и девушка, и девушка эта была некрещёная. И батюшка говорил, что надо ей креститься, а парень считал, что надо ещё продлить время для познания, чтобы подготовиться. И этот диалог продолжался минимум полтора часа! Я думаю: «Надо же! Хватает у него терпения!» Он так спокойно, спокойно с ними говорил.

В Псково-Печерском монастыре я часто бывал, приезжал туда из Риги, даже хотел в монастырь уйти. В 1966 году у меня такое желание было. Я даже остался, поработал там месяц. Но помешала моя мама. Закончилась служба, мама со мной стоит. Выходит из алтаря схиигумен Савва (Остапенко), подходит ко мне и спрашивает: «Это кто тебе будет?» Я говорю: «Это моя мама родная». Он подходит к ней: «Мать, благослови своего сына крестом, отпусти его». Она: «Не отпущу. Ты обязан помочь сестре, у неё пятеро детей, нужно дом построить, ты это должен всё сделать». Ну раз должен – всё, надо слушаться. Вот так и остался.

В 1984 году мама умерла мама, все работы уже были сделаны, помог я сестре, восстановили дом, уже я чувствую, что могу позволить себе послужить Богу. Я вернулся в Ригу в кафедральный собор и бывал полгода в кафедральном соборе – полгода в Апшеронске, там был молитвенный дом. Но это же несерьёзно, что это за певец? Терпели меня. Когда я через три года вернулся в последний раз, мне сказали: «Всё, мы уже набрали певцов, штат у нас заполнен». Я обратился к митрополиту Леониду Рижскому и Латвийскому[4], у нас хорошие были взаимоотношения, но он сказал: «Я полностью власть дал регенту, не хочу вмешиваться». Я говорю: «Тогда, владыка, благословите меня идти петь в Свято-Троицкий храм в Задвинье». Он меня благословил. В Задвинье большой красивый хороший храм. Я уже раньше там когда-то пел, мне всё знакомо было. Я вернулся туда. Пел я один месяц, потом меня архимандрит Кирилл забрал в алтарь, говорит: «Ты мне здесь нужен». Вот я там был пономарём, а в 1988 году уже меня рукоположили во диакона. Три года я диаконом послужил в Преображенском храме в Рижской пустыньке, а оттуда уже вернулся на родину. Во время отпуска пришёл в храм, где я певцом был. А там служил архимандрит Флавиан, представился я ему, он мне предложил послужить с ним диаконом. И вот я отпуск провёл с ним, служил с ним диаконом.

Когда меня рукополагали во священника, сказали: «Если согласишься стать настоятелем Свято-Троицкого храма в станице Кубанской, будем рукополагать. Не согласишься — не будем». Сюда никто не хотел идти, потому что храм был в аварийном состоянии. Холодно было. Иконостаса не было. Раньше был позолоченный, его увезли, неизвестно, где он. Здесь была дискотека, склад был и даже общежитие было. В алтаре стояли кровати. Когда я пришёл, крест лежал на земле плашмя в алтаре.

В первую очередь нужно было сделать отопление. Здесь была холодина страшная. Мы поставили в храме печку, через окно проходил дым.

Стены были обшиты фанерой, покрашенной в синий цвет, здесь чувство было как в тюрьме. От этого синего цвета я избавлялся, наверное, целых двадцать лет. Еле избавился. Крыша была полностью плоской, купола не было, звонница была сорвана. В 1964 году закрыли этот храм. И всё это пришлось на мою долю.

Пошли мы в лесничество, чтобы лес приобрести. Нам предложили так: «Мы можем только вам делянку дать, а вы сами там разрабатывайте». А как сам? У меня рабочих нет, и доступ должен быть у рабочих. В лесу работать – там свои правила. Это нереально было. Помочь они не хотели или не могли. Тогда мы обратились на химический завод. Там нам пообещали, но сказали: «Вы подготовьте нам список, какой формат нужен, какой длины». Всё эти данные мы подготовили. Ждём-ждём, ничего нету. Уже начинаем плакать. А потом спустя полтора года подъехал сюда целый караван с лесом! Когда мы увидели, мы от радости заплакали! Приняли этот лес. А потом стали искать, кто будет работать. Один нашёлся человек приезжий из казаков, который согласился. Дали мне адреса плотников, столяров, я их обошёл, все отказались. А тот, который согласился, утром приходит к 8 часам утра работать: «Батюшка, напарник есть?» Я говорю: «Нету». И уходит домой. И так он три дня подряд приходил в 8 часов утра. Заставил меня шевелиться. Я стал тогда уже искать за пределами района. На хуторе мне предложили человека, познакомили меня с ним. Я у него спрашиваю: «Покажи мне свою работу, что своими руками сделал». Он мне показал, что он два дома построил. Один с мансардой, с переходными лестницами. Я говорю: «Кто лестницы делал?» — «Я делал». — «Окна кто делал?» — «Я». — «Двери?» — «Я всё делал». Я посмотрел – на поворотах узлы лестницы настолько впритирку сделаны, никаких зазоров! Аккуратно делает, очень грамотно. Посмотрел я – мне такой рабочий нужен! А он с одним глазиком ещё… Работал очень хорошо, быстро, знаток хороший. Тот, который приходил три дня подряд и не приступал к работе, за ним не мог успеть! Только пришёл, лестница стоит наверх, никому ничего не сказал, побежал – он уже на крыше! Ну так они вдвоём стали работать, потом подключились ещё помощники.

Когда сняли старую кровлю, сверху обнаружили много помёта летучих мышей – 40 мешков. По одному мешку за каждый год запустения. Это подарок от советской власти. Этот помёт мы раздали желающим, кто нам помогал работать. Все были довольны – хорошее удобрение.

Батюшка, как Вы считаете, кто повлиял на то, что Вы приняли священный сан?

Я думаю, что схиархимандрит Косма. Это его заслуга, только его. Его беседы, его молитвы.

Вот что интересно. Перед тем, как ему отойти ко Господу, за сутки до этого я прихожу на работу, разложил инструменты, надел передник, сел за рабочий стол. Только приступаю к работе, вселяется в меня смертельная тоска и скорбь невыносимая. Невыносимая! Я думаю: «Ну что такое? Что со мной делается?» Сказать кому-то боюсь, потому что меня бы сразу в психиатрическую больницу отправили. Я походил по цеху, цех большой, где мы занимались раскроем кожи, подшивали, там же делали заготовки, сапожники работали. Подошёл я к окну, открыл окно, чтобы подышать свежим воздухом, может, лучше будет — не помогает. Даже потом вышел на фабричный двор, прогуливался – ничего мне не помогает. Что делать? Вернулся обратно. Это продолжалось около полутора часов, а затем будто кто-то вынул её из меня. Ничего не осталось, всё прошло. Я удивился. Что такое? Не понятно. На следующий день прихожу на работу – опять вселяется в меня смертельная тоска и скорбь. Опять меня мучает. Столько же времени прошло – раз! Исчезло. Как будто ничего не было. Пришёл я домой, по телефону звонок. Звонит вдова, которая познакомила меня со схиархимандритом Космой, и говорит: «Николай, срочно езжай в пустыньку. Батюшка отошёл ко Господу». Это как раз было перед выходным, и я сразу поехал. И в первый раз я читал Евангелие перед своим любимым старцем. В слезах еле-еле прочитал одну главу и передал монашкам. На следующий день его хоронили. Гроб его стоял уже во дворе, и очень много народу было, большая очередь. Когда я подошёл поцеловал его руку, у меня на губах осталось бархатное тепло. Мне так приятно было! Это тепло я ощущал целую неделю. Вот это осталось у меня в памяти на всю жизнь. Я уверен, что это его заслуга, что я стал священником.

А были ли другие старцы в Вашей жизни?

На первом месте для меня был схиархимандрит Косма. Было у меня желание, тяга, хотелось мне попасть к архимандриту Серафиму (Тяпочкнину). И вот однажды выезжает из монастыря митрополит Леонид Рижский и Латвийский, и я у него прошу благословения к старцу поехать. Он даёт мне открытку с изображением моря и говорит: «Вот с этой открыткой и поезжай к нему». И я поехал. Представился ему, сказал, что я с благословения митрополита Леонида, а он был в то время духовником митрополита. Он меня позвал в алтарь и там меня исповедовал. И во время исповеди мне жаром обдало всю спину. Как будто спина у меня горела. Никогда я такого не чувствовал. Вот ведь какая милость Божия! Потом я спросил его: «Когда мне ещё можно к Вам прийти?» Он ответил: «Только в сане». Так я больше и не посетил его.

Надо признать, что по молитвам схиархимандрита Космы и архимандрита Серафима (Тяпочкина) я стал священником.

[1] митрополит Исидор (Кириченко), (1941 – 2020).

[2] скит Рижского Свято-Троице-Сергиева женского монастыря

[3] схиархимандрит Косма (Смирнов), (1885–1968).

[4] митрополит Леонид (Поляков), (1913-1990).