ФИО, сан: протоиерей Владислав Цыпин

Год рождения: 1947

Место рождения и возрастания: деревня Чуевка, Жердевский район Тамбовской области

Социальное происхождение: из семьи служащих

Образование: доктор богословия, доктор церковной истории, профессор

Место проживания в настоящее время: г. Москва

Дата записи интервью: 13 мая 2024 г.

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье о Вашем детстве, юности. Были ли Ваши родители или другие члены семьи верующими?

Верующими были бабушка, безусловно, и мать. Отец, может быть, и был верующим, но не показывал этого. Конечно, крещены были все.

Были ли дома у родителей, бабушек, дедушек предметы религиозного обихода, религиозной литературы?

Иконы точно были. А вот Священного Писания, молитвословов не было.

Как они хранились, на виду у всех или скрыто от посторонних глаз?

Нет, на виду, всё-таки на виду.

Молился ли кто-нибудь из домашних при Вас на Вашей памяти?

Бабушка регулярно, как полагается, утром и вечером, а мать при каких-то обстоятельствах. Отец? Я этого не видел.

Водили ли Вас в детстве в храм?

Нет, не водили. Он далеко был, за 20-30 километров.

Расскажите о Ваших встречах с церковным миром. Где и при каких обстоятельствах происходили эти встречи? Какое впечатление производила в детстве и отрочестве на Вас Церковь и все церковное?

В юности, когда я был студентом университета, я бывал на службах по великим, или, можно даже сказать, по самым великим праздникам: Рождество, Пасха, и в иных случаях в другие праздники.

Какое впечатление они производили на Вас?

Я сознавал себя верующим человеком. Я не просто из любопытства заглядывал, поэтому не знаю, что можно сказать о впечатлениях.

В какой момент Вы осознали себя верующим? Или так было с детства?

Я думаю, что всегда. Но при этом степень осознанности была небольшой. Например, я, конечно, знал, что мы все христиане. Но я не знал содержания Евангелия в детстве. Я понимал, что атеизм – это что-то такое извне и сверху насаждаемое. Я сознавал себя приверженцем не очень понятной мне традиции.

Знали ли Вы в детстве и юности какие-нибудь молитвы, сюжеты Священного Писания?

Ещё мать меня научила молитве «Отче наш». Её я знаю лет с пяти-шести. А другие, их трудно даже назвать молитвой. «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», вот такие краткие обращения. Что же касается сюжетов Священного Писания, то, может быть, немножко, из рассказов, из бесед с бабушкой, которая училась в церковно-приходской школе. Но больше из литературы. Они всё-таки как-то отражены в художественной литературе, в классике. Евангелие я прочитал впервые в 17 лет, уже будучи студентом.

Когда и где Вы приняли крещение?

Меня крестили в младенчестве, я этого не помню.

Кто из домашних был инициатором, кого пригласили быть крёстными?

Это мне неведомо. Знаю только, что крещён я был священником, который обходил дома, узнавал, где есть новорождённые, или ещё некрещёные. В одном каком-то доме все собирались и его приводили крестить. После войны, с одной стороны, вольностей было несравненно больше, чем до войны. С другой, это всё было и очень опасно, но до какой-то поры было так.

Была ли официально оформлена регистрация крещения?

Нет, конечно, это не оформляли.

Приходилось ли Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением со стороны власти, общества в связи с религиозными убеждениями? Если да, то при каких обстоятельствах?

Нет. Чтобы со мной в годы студенчества по этой части вели какие-то воспитательные беседы, этого я не помню. Но я, наверное, сам проявлял известную осторожность. Когда уже к концу университета стал вполне сознательно верующим, много читал церковной литературы, святых отцов, Библию, я разговаривал на религиозные темы, только с близкими, с друзьями, с теми, к кому я имел доверие. А разглагольствовать публично я не пытался, и поэтому никаких мер по отношению ко мне не принимали. Я могу только косвенным образом судить по двум моментам, что, может быть, это было как-то замечено надзирающими инстанциями. Может быть. Но это только может быть. Первое: я был, по окончании университета, на последнем курсе, одним из кандидатов в аспирантуру. Но я не был принят. Хотя принята была девушка как раз из религиозной семьи. Но это тоже было непонятно. Она была известным человеком, теперь уже покойная. Я учился на одном курсе с ней. И тогда на кафедре было несколько кандидатов в аспирантуру. Выбрали её. Может быть, судя по тому, что она прошла, а она была из семьи религиозной, и её мать была постоянной прихожанкой, видимо, её собственная религиозность не была замечена. Но она на тот момент занимала солидную должность в иностранной библиотеке, и впоследствии, в постсоветское время, была её директором.

А что касается другого обстоятельства, у нас на военной кафедре, на романо-германском отделении обучались, в том числе, и девочки. И юноши получали специальность, по так называемой «спецпропаганде». А мне, как девушкам, дали специальность военного переводчика. Вполне возможно, что за этим решением стояли какие-то другие причины, не религиозные. Ничего более серьёзного в плане возможных притеснений я не испытывал.

Как Вы относились к антирелигиозной кампании, пропаганде научного атеизма? Какие проявления антирелигиозной пропаганды Вам запомнились и почему?

Пропаганда научного атеизма была слишком примитивной, вызывала скорее ироническое к себе отношение. Другое дело, прямые притеснения, о которых я хорошо знал, что они есть.

Но лично Вы с ними не встречались?

Я лично нет, в студенческие годы.

Показывали ли Вы свою религиозность в школе? Были ли в Вашем классе верующие, кроме Вас? Какие могли быть или были последствия, если бы открылось то, что Вы христианин?

Видите ли, большинство или почти все дети были крещены. В ту пору соблюдались церковные праздники, равно как и советские. Знаете, есть такая миниатюра Райкина, там нанимается в няньки к детям молодых родителей опытная по этой части пожилая женщина. И она оказывается исключительно требовательной, анекдотически далеко идут её требования. Она им выговаривает: «На первое мая, на Рождество, на октябрьскую революцию, на Пасху, на Троицу подарки обязательно! А вот на Покров и на Парижскую коммуну – это как вам ваша совесть подскажет». Вот такой уровень религиозного быта был вокруг меня. Это же всё-таки сельская местность. У большинства детей родители крестьяне, женщины-то все были верующие. Другое дело, как они участвовали в церковной жизни – очень мало. Церковь была далеко. Я бы так сказал, тех, кто соблюдал посты, было очень немного, и у них было универсальное прозвище «святые». «Вот в этом доме, в этой избе живут “святые”». То есть, здесь и посты соблюдают. А церковные праздники чтили все. Но как? По-разному…

Замечали ли Вы присутствие Церкви в общественной и частной жизни? Большие церковные праздники, Рождество, Пасха, были ли они заметны?

Когда я жил в Москве, я ходил на службу на Рождество, на Пасху. Они не были так заметны на улицах и площадях, но народ-то собирался в праздники в храмы.

Имели ли Вы какое-то представление о церковной иерархии, например, кто являлся Патриархом?

Я думаю, что со школьных лет я, наверное, знал, что Патриарх Алексий. Ну, а когда был студентом и жил в Москве – само собой.

Имели ли место крестины, отпевания, венчания в Вашей собственной семье или семьях родных, знакомых?

Крестили всех. В моей семье все родственники всех детей крестили. Я не могу сказать про всех вообще родственников, но близкие родственники, дяди, тёти – да. Венчаний не было. Кроме того, что бабушка была венчана, хотя это было после 1917 года, но в 1920-е годы тоже ещё все венчались. Родители мои не были венчаными. Также были отпевания, заочные отпевания. Я присутствовал в нашем селе за очными отпеваниями в некоторых домах. Я был свидетелем, мысленным участником, присутствовал. Но в основном это были заочные отпевания.

Ваше представление о положении Церкви в СССР? Знали ли Вы о закрытии храмов, репрессиях в отношении верующих?

В деталях я, будучи школьником, не мог знать. Но что власть антицерковная, мне хорошо было известно. О репрессиях против духовенства мне было известно, о закрытии храмов тем более. В той местности, где я жил, храм находился за двадцать километров, а в своё время одна церковь была в полутора километрах от нас, другая в пяти километрах, ещё о некоторых все помнили. Все знали, продолжали помнить свои престольные праздники: святителя Николая, Казанской иконы Божией Матери. Мама помнила их ещё в пору моего детства. Поэтому я прекрасно знал, что значительное большинство церквей позакрывали. Репрессии в отношении верующих, именно на основании их веры, мне были неизвестны. Если речь идёт не о клириках, а просто о верующих. Но я знал о других репрессиях, о временах более ранних. Один мой прадед был расстрелян, один прадед просто раскулачен, но остался жив. Двоюродный дедушка был расстрелян. Поэтому репрессии мне были хорошо известны с детства. И, конечно, от других это было слышно. Но что они были против них, как против верующих, думаю, что это не так.

А когда, на Ваш взгляд, стало безопасно ходить в церковь?

Если иметь в виду, что тебя не арестуют, тогда всегда было безопасно. На основании того, что кто-то ходит в храм, всё-таки не арестовывали. Другое дело, что карьере своей человек мог повредить. Поэтому простой крестьянке, тем более пожилой, было во всех смыслах безопасно ходить в церковь. Только далековато. Если раньше было рукой подать, то теперь надо было идти и ехать за двадцать километров. А что касается людей, которые были служащими, это грозило их карьере. В случае моих родителей, школьных учителей, это было опаснее, чем, например, бухгалтерам. Могли найти основания для того, чтобы уволить, но этого не происходило.

Приходилось ли Вам встречаться с практикующими представителями других религий? Чем отличалась их жизнь в советском обществе?

Живя в Москве, само собой разумеется. Были и мусульмане, и евреи, насчет язычников, не знаю, может быть. Если же иметь в виду времена детские, то около нас было татарское село, очевидно, они были мусульмане. Даже мечеть у них была. Также было слышно о баптистах – что где-то есть баптисты, где-то хлысты по периферии. Можно ли так сказать, что их жизнь отличалась? Я затруднюсь сказать. Я бы сказал, что в мусульманской среде вероотступников было меньше, чем у христиан. Другое дело, что их религиозная жизнь, даже при соблюдении всех основных норм, она всё-таки элементарнее.

Какие отношения у Вас складывались с ними? Какое впечатление они на Вас производили?

Может быть, мусульмане производили немножко экзотическое впечатление. У меня была шкала оценки. Иноверцы – это немножко лучше, чем атеисты. А атеистов вокруг много. Значит, скорее благоприятное отношение.

Были ли среди Ваших знакомых священнослужители или люди, о которых Вы точно знали, что они посещают храм?

Да, конечно, я знал о том, что люди некоторые посещают храм. Хоть я себя верующим сознавал с детства, но внешне правильной церковной жизнью я стал жить где-то на исходе своего двадцатилетия. С тех пор, понятно, что среди моих знакомых был духовник и другие священники. А до тех пор я приходил в храм, но я не исповедовался. Поэтому я знал священников, которые служат в том и в другом, и в третьем храме. Но я не вступал в личный контакт. В Москве я учился в университете с шестнадцати лет.

Исповедовали ли они свою веру открыто?

Я не участвовал в подпольных, полуподпольных кружках, поэтому все, кого я знал как верующих, посещающих церковь, они это делали открыто. Может быть, они и избегали того, чтобы это было на глазах, например, у их начальства. Может быть, ходили в храм подальше от места службы, но не собирались тайно.

Приобретали ли Вы самостоятельно религиозную литературу, переписывали, перепечатывали, участвовали в распространении религиозного самиздата?

Я приобретал религиозную литературу. В основном я её покупал, но не у коммерческих торговцев, такие тоже были, а у тех, кто распространял её в своём кругу, приобретал за деньги и продавал за деньги, без наживы, как мне представлялось.

Хотя её распространение, кажется, было противозаконным?

Сама по себе религиозная литература не была вне закона. Она просто не популяризировалась. Но вам не могли инкриминировать, что, у вас имеется нелегальная литература. Что касается продажи, книги не воспрещалось продавать. Другое дело, если, например, это издание из-за рубежа. Может, это было антисоветское издательство. А так, в основном это были ксерокопии. Библия продолжала издаваться. По-моему, было издание 1968-го года. Я приобрёл издание 1976 – 1978-го года прямо в издательстве Патриархии. Тогда оно находилось в Новодевичьем монастыре. Я узнал, что Библию издали, пошёл и купил её. Это было дорого, 80 рублей. На наши деньги, я бы сказал, тысяч 15 – 20 рублей. Это была минимальная зарплата. Вам могли инкриминировать перепродажу, продажу с прибытком. Это уже называлось спекуляцией. Чтобы продавать и иметь доход, нужно было легализоваться и платить налоги. Я знал одного священника, которого посадили за это где-то на исходе советской эпохи. По-моему, в Новосибирске. Он занимался торговлей церковными книгами по-крупному, но его осудили не за распространение религиозной литературы, а за какое-то нарушение финансового режима.

А были ли у Вас иконы и предметы религиозного обихода?

Иконы, конечно, были дома. Вначале это были печатные иконы. А иконы писаные появились немного позже. Конечно, их надо было где-то купить. Впрочем, это можно было сделать и в антикварных магазинах. Со временем, ещё до моего священнического служения, до того, как я стал здесь преподавать, стали появляться лампадки и прочее.

Какие храмы Вы посещали?

По своей Красной линии метро. Сравнительно редко – на Воробьевых горах. Как называется тот храм, я позабыл. Затем в Новодевичьем монастыре тогда был Успенский храм открыт, он единственным был. Храм святителя Николая в Хамовниках. Храм Илии Пророка в Обыденском переулке. Затем, не так часто, в Брюсовском переулке храм Воскресения Славущего, можно сказать, на Тверской улице, которая тогда называлась улица Горького. И Антиохийское подворье.

А почему Антиохийское подворье?

Оно тоже находится на Красной линии. Кроме того, бывал в Елоховском Богоявленском соборе. А иногда на престольные праздники я бывал и в разных других храмах Москвы. Я думаю, что тогда было меньше 50 церквей в городе. И, наверное, больше, чем в половине из них я бывал раз-другой. Конечно, я приезжал в лавру без всякого календарного основания, но бывал здесь и на Рождество, и на Пасху. Каждый год, конечно, здесь бывал, может, два-три раза в год.

Никаких попыток как-то свою принадлежность к Церкви прятать я не предпринимал, наверное, после 25 лет. Осторожность я соблюдал в студенческие годы, потому что из университета могли исключить.

Через год после университета была служба в армии, я в Германии служил военным переводчиком. Не могу сказать, знал ли я, что там есть православная церковь в Дрездене, в Лейпциге. Я нередко заглядывал в тамошние инославные лютеранские, католические церкви, как гость, как посетитель, наполовину с сознанием того, что здесь тоже молятся. А после этого я уже никак, ни с кем не проявлял никакой осторожности. Другое дело, что в церковно-диссидентские кружки я никогда не входил.

Вы рассказывали, что после армии уже начали отращивать бороду, и как-то Вы шли у реки, и Вам хотели подать милостыню. Можете пересказать этот случай?

Отращивать я её не отращивал, она сама собой росла. Просто после армии я перестал бриться. Мне был 25-й год. А этот случай произошёл, когда мне уже было за 30. Это был исход 1970-х или начало 1980-х. Я приехал посмотреть город Муром. Утром рано я шёл по берегу и вижу пикник. Вдруг мне кто-то из пиршествующих протягивает бутылку. Я не понимаю, пожимаю плечами, выражаю недоумение, спрашиваю: «А зачем она мне?» И тогда я слышу: «Да это не нищий, это то ли поп, то ли художник, то ли профессор». И я понял ситуацию. А у меня портфель был, может быть, не очень новый, в руке. Подумали, что я в портфель собираю бутылки. Этим, видимо, промышляют люди.

Знали ли Вы других прихожан храмов?

Конечно, знал. Тех, с которыми часто встречался, тех знал.

Среди них были Ваши друзья, или близкие?

Были те, с кем я общался. Один из них был рукоположен раньше меня, и раньше меня сюда пришёл студентом, учился здесь.

Можете ли Вы сказать, что в храмах была приходская жизнь? Что прихожане общались друг с другом?

Я назвал Вам храмы, в которых бывал часто, но не назвал храма, прихожанином которого я был. Позже, на рубеже 1970-х и 1980-х, до того, как я пришёл сюда в 1984-м году, я был прихожанином храма святителя Николая в Кузнецах.

Каким было пение хора?

Разное было пение. Во всех церквях, которые я назвал, оно было полноценным. Одно время я ещё ездил в Переделкино, там находится летняя резиденция Патриархии, и в ней храм. Там был правый и левый хор, правый был нормальный, а левый, конечно, был дефектный. На нем пели пожилые люди, совсем пожилые, и, в то же время, какие-то мальчики и девочки. Это был странноватый хор. Регентом была мать Ксения. Помню, когда мне в первый раз поручили прочитать шестопсалмие, матушка Ксения сочла, что самое там опасное и рискованное место – это слово «услышиши». Она сказала: «Не “услыши”, а “услышиши”!» Она настолько на меня надавила с этим «услышиши», что когда я дочитал до этого места, я переусердствовал, и сказал трижды: «услышиши-ши». Ну, чего-то же она хотела от меня большего!

А кто выполнял функции церковнослужителей?

Пономари. Как полагается, как и везде.

А дети среди них были?

Да. Это во времена хрущёвских гонений даже детей священников могли потребовать удалить из храма. А в эти-то годы нет. Дети были в церкви.

Были ли в храмах особенности богослужений, которые Вам запомнились?

Это нужно долго припоминать, чтобы какие-то характерные особенности вспомнить. Конечно, приходские службы и монастырские отличались.

В лавре службы были более продолжительные?

Да, да. Канонарх, полное, или казавшееся полным, чтение кафизм. В некоторых храмах кафизмы – это три стиха из псалма. Было заметно, что слишком наскоро.

Как часто было принято посещать храмы в советское время?

У разных людей по-разному. Одни посещали на Пасху и Рождество. Другие по какой-то семейной надобности, например, чтобы отпеть. Чаще всего заочно. Крестили детей одни в церквах, другие, чего-то опасаясь, приглашали священников домой. Некоторые священники на это шли, другие нет.

Отказывались из-за какой-то опасности?

Да не то чтобы прямо опасно было, но неприятности могли быть.

Говорят, что вместо настоящих крестин могли устроить розыгрыш над священником.

Это уловки давних лет, довоенных, и, может быть, хрущёвских гонений. Во времена хрущёвских гонений я ещё был житель сельский. Когда я поступил в университет, Хрущёв уже заканчивал свою карьеру. Я поступил в 1963, а в 1964 его отправили в отставку, и режим стал более мягким по отношению к Церкви.

Какие обрядовые обычаи богослужебной храмовой жизни того времени Вам запомнились?

Ну вот, например, такое: читали Апостол почти всюду женщины на приходах, особенно сельских. Помню, я, уже будучи священником в своём храме, в Большом Вознесении, вдруг слышу: что такое? Я как бы вернулся в 1970-е годы. Читают женским голосом. Потом вижу – подросток возвращается в алтарь. У него ломался голос. Ему было лет 13-14, ну просто голос старушки, которые читали в те годы! Это мне напомнило те времена. Сейчас, наверное, такое редко встретишь, и вообще, про должность алтарницы сейчас не слышно.

То есть раньше были алтарницы? Они присутствовали в алтаре?

Они уборку делали.

Это было распространено в городских храмах?

Да. Просто мужчин-то было меньше таких, которые на это были готовы.

А участвовали ли эти женщины, например, во входе с Евангелием на литургии, выходили ли со свечами?

Нет, этого я не помню. А вот читать – это было обычное дело.

Каким было отношение к таинствам Крещения, Покаяния, Причащения, Соборования?

Большинство населения крестило детей. Может быть, в больших городах, в Москве, чуть меньше половины, но по стране – явно больше половины. А что касается исповеди, в лучшем случае, раз в 10 лет. Это был сравнительно узкий круг людей. Регулярно прибегали к этому те, кто регулярно причащался. Правда, если иметь в виду традицию, то в старину, в дореволюционной России причащались в Великий Четверг. Почти все и только в Великий Четверг. А в советские времена народ уже был благочестивый, стал причащаться чаще. На счёт таинства Соборования, я застал практику примерно ту же, что есть и в наше время, когда соборовались не тяжело больные, находящиеся при смерти, как было в старину. Хотя это таинство установлено ради исцеления больных, на практике в старой России редко исцелялись. Большей частью умирали после. Не от соборования, а после соборования. Я читал у Карамзина, он, правда, пишет о временах более ранних, что тем, кто выжил после соборования, полагалось одеваться только в чёрный цвет или поститься ежедневно. Если кто замужем, прекращать сожительство. Понятно, что это были редкие случаи. А в большинстве своём соборовали почти как у католиков. Однако у католиков это закреплено доктринально, что когда у человека нет надежды, тогда к нему приходят и соборуют его. Это напутствие умирающего. А так вообще-то все мы чем-то больны, отсюда и основание для современной практики.

Какие семейные религиозные традиции советского времени Вам известны? Общее чтение молитв?

Если иметь в виду широкий круг крещёного народа, то, конечно, на Пасху пекли куличи, красили яйца, готовили пасху.

Были ли в то время пирамидальные формы для пасхи, наподобие сегодняшних?

Нет, я думаю, нет. Могла быть и такой, но могла быть и иной формы.

Общее семейное чтение молитв практиковалось только в очень благочестивых семьях. Каждый молился, как знает в большинстве случаев. Тут можно судить по-разному: о тех, которые не отпали от Церкви, но не жили нормальной, правильной, религиозной церковной жизнью, и о тех, которые жили церковной жизнью – это большой диапазон.

А чтение Священного Писания?

Люди с образованием, верующие, всё-таки в 1970-е годы так или иначе находили доступ к священным книгам и их читали. Когда я говорю «с образованием», имеется в виду не элементарное, среднее, а всё-таки, образование основательное. Простые люди, очень благочестивые, могли быть и малообразованные, но, конечно, грамотные, иначе как же читать? Поэтому, в христианских семьях некоторые читали. Я в первый раз прочитал Евангелие в 17 лет, хотя я в Москве, наверное, мог как-то приобрести Евангелие. Но первое Евангелие я взял у соседа по деревне, старика. Я знал, что у него есть, и он дал мне почитать. Я прочитал. Помню, что оно было с параллельным переводом: русский и славянский. И с этих пор я научился читать по-славянски. Таких изданий много с параллельным текстом. Читая по-русски, я заглядывал туда, и в конце концов понял, что я могу читать по-славянски. Хотя грамматику я так никогда и не изучал.

Расскажите о практике соблюдения постов в советское время.

Моё предположение, что после голода одного, другого, третьего (третий массовый голод был послевоенный – в год, когда я родился, 1947-й год, я его сознательно не пережил) должно быть, люди как-то отошли от постов. Жизнь и без того была постная. Поэтому постились только очень благочестивые люди. Но всё-таки в Москве был не такой уж узкий, не такой уж избранный круг верующих, и в сознательно религиозных семьях посты соблюдали.

В народе, я так представляю, и по рассказам стариков, и по литературе, в старой России всё-таки в пост рыбу ели. Ей запасались. Простой народ, бедный народ, питался селёдкой, в основном. А люди состоятельные, но соблюдавшие посты, купечество, ели осетрину, севрюгу, белугу. Но, конечно, старообрядцы и купцы, сохранявшие старообрядческие традиции, рыбу, наверное, не ели в Великий пост. Так это представляется из литературы. В дворянской среде говели на Страстной, чтобы причаститься в Великий Четверг. Кроме благочестивых, они в любой среде встречались. Думаю, что Хомяков постился. Но вот Тютчев, он, конечно, как философ, религиозный философ, не думаю, что постился как-то особенно.

Можете ли Вы сказать, что в Советском Союзе отсутствие поста и регулярной домашней молитвы вредило духовной жизни?

Ну конечно. Если бы это не вредило, тогда не нужны были бы и посты.

Знакомы ли Вы с особыми традициями отмечания праздников на приходах в советское время?

Я знаю, что в крестьянской среде иногда плохо различали, какие обряды собственно церковные, а какие восходят к языческой эпохе. Есть что-то, что Церковью было адаптировано: масленица, или радоница – это же старинное дохристианское название. Красная Горка – это название от времён языческих. Были и какие-то другие. Я помню разговоры о том, что в руку покойнику надо вложить платок, чтобы он умывался, утирался, что-то такое. В народе много таких предрассудков, связанных с тем, что называют двоеверием. Это, может быть, сильно сказано, потому что это в реальной психологии и сознании. Но при более ответственном отношении, если человеку сказать внушительно, что это не по-христиански, то он по возможности от этого отстанет. Элементы бытового язычества, наверное, соприсутствовали, но это больше в среде крестьянской. А в среде людей образованных и верующих, наверное, это было всегда минимально.

Вы были свидетелем практики посещения кладбищ в пасхальный период?

Ну ещё бы. На Пасху уже в позднесоветское время сама городская власть устраивала транспорт, направлявшийся на кладбище. Видимо, они догадывались, что это не вполне соответствует церковной традиции, поэтому в этом можно пойти навстречу народу.

Но для советского периода не свойственно было почитание предков?

Ох, советский период продолжался долго, и были разные моменты.

Я помню один разговор со студентом лет 20 назад. Я рассказывал на занятиях по церковной истории о гонениях на священнослужителей в самых радикальных видах: расстрелах, арестах, лагерях. И мне один студент говорит: «Ну что Вы такое рассказываете? Мой папа священником служил в советское время, и никаких арестов, ничего этого не было». Я спросил: «Вероятно, Ваш папа не служил в 1920-е, 1930-е годы?» – «Нет, – говорит, – он родился после войны». Советское время, всё-таки разное. Да, конечно, в 1970-е годы не арестовывали, не расстреливали.

Интересовались ли Вы церковным искусством, иконописью, церковной архитектурой, музыкой? Посещали ли выставки, концерты, музеофицированные памятники церковного зодчества?

Да. Выставки и концерты, которые включали в себя и церковные темы. Они не выделялись как церковные. Если речь идёт о концертах, то церковное пение называли византийским, древнерусским, как-нибудь в этом роде. Понятно, что это не дворцово-византийское пение, а церковное. Ну, а музеи – везде были музеи. Древнерусская живопись – это значит иконы. Это всё было. И старинные города с церквами, всё это посещалось тогда.

Посещали ли Вы в качестве туриста или паломника святые места, действующие или закрытые монастыри, храмы, святые источники, места захоронений, почитаемых в народе подвижников?

Почитаемые церковно, конечно. Я посещал и лавру, и закрытые монастыри, например, в Ферапонтово в монастыре я был в те времена, когда это был музей. Я был на Соловках до того, как там открылся монастырь. Мне было известно, что это место мученичества. Это было в середине или в конце 1970-х годов. Конечно, там никакого лагеря уже не было, но ещё и монастыря не было. Был своего рода неоформившийся музей, реставрация ещё не велась.

Расскажите, пожалуйста, о Ваших впечатлениях, о людях, с которыми Вам довелось там общаться. Припомните их рассказы об этих местах.

Какие-то рассказы сейчас мне трудно будет припомнить. Хотя, конечно, я слышал такие рассказы. Например, почитаемый подвижник, отец Иоанн (Крестьянкин), с которым я имел случай беседовать. Отец Кирилл (Павлов), тоже подвижник.

А как насчёт отца Иоанна Кронштадтского?

Да, когда я был в Питере, то я был в монастыре, основанном по его благословению, и там рассказывали о нём. О нём я больше знал из книг. В монастыре говорили о нём не потому, что они его знали. Те люди уже ушли из жизни. А, скажем, они говорили о памяти о нём, какой она была в 1920-е, 1930-е годы. О его мощах, которые ещё не считались официально мощами.

Святой праведный Алексий Мечёв?

О нём я знал только из литературы. Да, я знал некоторых пожилых женщин, которые, вероятно, в пору детства были его духовными чадами. Но всё-таки сказать, чтобы об отце Алексие Мечёве говорили – нет. Была одна специалист по древнерусской иконе, доктор наук, профессор, пожилая старушка, которая в детстве подходила под благословение к Патриарху Тихону. Она о нём рассказывала. Но она присовокупляла к этим рассказам что-то немного фантастическое. Ей уже было за 80 лет.

Блаженная Матрона Московская?

О ней я узнал только в комиссии по канонизации. Я до того о ней не слышал. Видимо, её известность не была такой широкой. Канонизация долго тянулась, и в это время уже появились толпы паломников, особенно тяжело больных, больных раком. Я слышал о дивеевских подвижницах, но параллельно и читал о них.

Приходилось ли Вам слушать передачи иностранных радиостанций на религиозные темы?

Их я слушал регулярно. Несколько раз я вживую общался с протоиереем Виктором Потаповым. Он вёл передачу «Религия в нашей жизни» на радиостанции «Голос Америки». Он священник Русской Зарубежной Церкви. Я беседовал с ним в Вашингтоне, где он служит, затем он приезжал сюда, и мы беседовали с ним здесь. О владыке Василии (Кривошеине) я слышал много ещё при его жизни, но я его не видел. Владыка Василий (Родзянко), ещё будучи священником Владимиром Родзянко, вёл религиозные передачи по BBC. Конечно, я их слушал. Он тоже приезжал к нам в академию, регулярно бывал в Москве. А к церковному диссидентству здешнему, я имею в виду какие-то кружки, к ним я не имел отношения. Я знал об их существовании, но сам в них не входил.

Какие впечатления у Вас были от прослушивания этих зарубежных радиостанций и передач?

Я воспринимал их как религиозно-просветительские. Политический элемент в них присутствовал меньше, чем в других передачах этих радиостанций. Конечно, церковная история XX века имела такие акценты, которые в штыки воспринимались внешней советской пропагандой, это понятно.