ФИО, сан: протоиерей Георгий Николаевич Горбачук

Год рождения: 1945

Место рождения и возрастания: деревня Кривляны, Каменецкого района Брестской области, БССР. Возрастал на территории Брестской области.

Социальное происхождение: из семьи священнослужителя

Место проживания в настоящее время: г. Владимир

Дата записи интервью: 15.06.2024

Образование, род занятий

В 1952 году поступил в 1-й класс Омеленецкой семилетней школы Высоко-Литовского района Брестской области (по месту церковной службы отца – священника Николая Антоновича Горбачука).

Со второго до десятого класса учился в средней школе с. Дмитровичи Каменецкого района.

В 1962 году окончил среднюю школу рабочей молодежи № 4 г. Бреста.

В 1966 году окончил Брестское музыкальное училище.

В 1971 г. окончил Брестский государственный педагогический институт им. А.С. Пушкина по специальности «Русский язык и литература».

В 1982 году окончил Московскую духовную академию.

2011 год – Северный (Арктический) федеральный университет им. М.В. Ломоносова, программа магистратуры по направлению подготовки «Социальная философия». Там же защитил кандидатскую работу по социальной философии на тему: «Социально-философский анализ формирования личной религиозной идентичности (на материалах творчества С.И. Фуделя)».

С 1965 года начал трудовую деятельность в качестве преподавателя (Лунинецкая музыкальная школа, различные общеобразовательные школы Каменецкого района Брестской области). С 1971 по 1972 год служил в рядах Советской армии.

В мае 1974 года в Покровском храме Московской духовной академии Высокопреосвященнейшим Владимиром (Сабоданом), ректором МДАиС, был рукоположен в сан диакона, а в сентябре – в сан пресвитера.

В декабре 1974 года Высокопреосвященнейшим Николаем (Кутеповым), епископом Владимирским и Суздальским, был принят в клир Владимирской епархии и назначен настоятелем в Свято-Богоявленский храм села Леоново Петушинского района Владимирской области, где прослужил до 1993 года.

31 марта 1993 года назначен настоятелем Спасо-Преображенского прихода города Владимира, в котором несу пастырское послушание до настоящего времени.

С 1993 по 1997 гг. – ректор Владимирского Духовного училища.

С 1988 по 1991 гг. – секретарь Владимирского епархиального управления.

С 1997 по 2017 гг. – ректор Владимирской Свято-Феофановской духовной семинарии.

В настоящее время являюсь преподавателем Владимирской Свято-Феофановской духовной семинарии, членом Епархиального совета Владимирской Епархии.

С 1993 по 2005 год – член Комиссии по правам человека при губернаторе Владимирской области.

С 2005 г. по настоящее время член Общественной палаты Владимирской области (всех шести составов).

Состав семьи, обстоятельства жизни, достаток

Отец – священнослужитель Русской Православной Церкви. Окончил Ленинградскую духовную семинарию. Мать – домохозяйка.

Дедушка по отцовской линии, протоиерей Антоний Симеонович Горбачук, родился в 1880 году в д. Кривляны в семье крестьянина. До революции окончил педагогический институт в Седльце (ныне Польша). Женился на украинке и преподавал русский язык и литературу в различных гимназиях на Украине. Рукоположен в сан пресвитера в 1920 году в Ростове-на-Дону Преосвященным Митрофаном (Семишкевичем). До 1943 года проходил служение в различных приходах на Украине, с 1943 по 1946 год служил на территории Брестской области в Белоруссии.

Бабушка по отцовской линии, Васса Филиповна Гречко, родилась в 1892 году в станице Левченки Сумской области. Преподавала в гимназии курс домоводства для девочек.

Дедушка по материнской линии, Тимофей Игнатьевич Дмитрук родился в д. Кривляны в семье крестьянина. Убит зимой в 1943 году во время сожжения деревни.

Бабушка по материнской линии, Ирина Степановна Кислячук, родилась в д. Кривляны в семье крестьянина. Убита летом 1944 года вместе с другими женщинами, когда немец выгнал их с погреба, где они прятались, так как наверху шло сражение – наши войска оттесняли фашистов на Запад. Тогда же была ранена и её дочь-подросток – будущая моя мать.

Семья моего отца всегда жила в церковных домах. Однако после перевода в 1953 году с Омеленца в Дмитровичи летом священнический дом отобрали. Переселились мы в полуразрушенный псаломщицкий. Отремонтировали. Но в 1959 году отобрали и его (там поселился председатель сельсовета). С большим трудом отец построил очень маленький домик. Там все мы и жили: бабушка, отец, мать, я и брат.

Насчет вопроса о достатке западно-белорусских священников при советской власти приведу один факт.  Приблизительно в течение пяти лет после войны коммунисты людей в колхозы в Западной Белоруссии не загоняли – страна была в руинах. Но как только немного отстроились – взялись за старое. Отобрали землю (остался только огород), лошадей и коров – в колхоз. Пошел грабеж, а уж попа ограбить – дело первейшее.

Помню, сижу на подоконнике и смотрю в окно. Во двор въезжает много телег и входит больше десятка грабителей из местных и районных «партяг». Некоторые из них с пистолетами. Началась «экспроприация экспроприаторов». С сарая и клуни (овин) вытащили всё и погрузили.

После этого в дом вошёл один из этих «представителей власти» и начал шарить. Увидев, что на печке мама насыпала жито (рожь) для просушки, так как собиралась печь хлеб, он не погнушался отобрать и последнее – всё сгреб и унес.

Показателен и ещё один факт. Летом по детской неосторожности сгорела соседняя деревня Сипурка Безики. Сгорело всё, осталось только четыре дома. Всё трудоспособное население было на сенокосе. Животные тоже находились на пастбище. Когда люди прибежали, то подойти к деревне было уже невозможно – сплошная стена огня. Я это хорошо помню. Пожар Сипурки был виден и с Омеленца. Всё сгорело. Погорельцы остались только в том, в чём были одеты.

Окружающие сёла добровольно разобрали семьи погорельцев по домам. Семью Феодора приютил и батюшка, мой отец. Выделил место для его скота, а также для накопления сена и соломы – ведь впереди зима.

Погорельцы трудились, не покладая рук, и готовились к зиме. Феодор тоже что-то где-то накосил, собрал и поместил в нашем овине. Но вот явились вышеназванные представители власти и начали тотально грабить всё, в том числе и то, что имел Феодор. Он просил их, умолял, но «защитники трудового народа» отпихнули его и забрали последнее. От отчаяния несчастный выхватил перочинный ножик, но получил пинок.

Заниматься погорельцами властям было ни к чему. У них была главная задача – отобрать у народа хозяйство и скот и загнать всех в колхоз. Видя эту бедственную ситуацию, этим делом занялся «враг народа» – поп. Отец объявил в церкви сбор на погорельцев, и люди откликнулись.

В храм и к храму несли всё, кто что мог. Из глубины памяти встаёт картина: на «цвинтари» (околохрамовая территория) высится огромная куча всего – одежда, обувь, мешки и сумки с разным зерном, картофелем и овощами, куски самотканого полотна и «рядна» (самодельные покрывала), ковры, постельные принадлежности, буханки хлеба своей выпечки, коровье масло, «повисма» льна, охапки овечьей шерсти – всего не перечислить. Погорельцы ведь потеряли всё.

Возле этой кучи собралась огромная толпа народа – и жертвователи, и погорельцы. Здесь же стоит отец, насколько помню в епитрахили. К нему подходят пострадавшие и под его руководством подбирают себе хоть что-то из необходимого.

За этой бедой вскоре последовала другая. Мало насильно согнанного колхозного рабства и работы за пустые «палочки» – трудодни, власти объявили о «добровольной» вербовке в Карелофинск – на лесоповал. Работоспособных мужчин в прямом смысле ловили, запихивали в машины и увозили. Люди разбегались, кто куда мог.

Перед моими глазами встаёт картина, а в ушах слышатся звуки выстрелов – это идет «добровольная» вербовка. Обречённые на карелофинскую каторгу отцы семейства, сыновья бросились прятаться на болото в густой лозняк. Вербовщики (а это, в основном, милиционеры) бегут за ними. В лозняке слышатся выстрелы. Это для острастки, чтобы нагнать больше страха. На поражение всё же не стреляют. Переловив, кого смогли, и выполнив один из планов «строительства социализма в одной отдельно взятой стране», мучители уезжают и увозят с собою от осиротевших семей их кормильцев.

Государственные налоги на попа и Церковь – это история особая. Налоги определял райфинотдел. Поскольку духовенство жило с треб (доход от свечей, иконок, крестиков и т.д. был церковным), то для составления декларации о доходах к священнику приезжала группа представителей райфинотдела и самолично определяла денежный налог.

Кроме того, надо было сдавать ещё налог натурой: молоко, мясо, яйца, шерсть, шкуры и так далее. Все это в огромных количествах. Задача – ободрать «врага народа» до последнего. Никого не интересовало, откуда ты это будешь брать. Если выплачивал один побор, то чаще всего добавляли ещё.

Был, правда, один неблагочестивый метод, как уменьшить сумму и количество грабежа. За редкими исключениями среди налоговых инспекторов было немало просто негодяев и пропойц. Если он тебе доверится, то следовало отблагодарить его чем-то лично, но чаще всё выглядело проще. Накрыв «гостевую поляну», блюстителя советской законности надлежало накачать водкой (или самогоном – что уж имелось в наличии) до «потери сознания». Протрезвев, благодарный представитель власти обыкновенно «по умолчанию» снижал и церковный, и личный налог на священника.

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, Вашем детстве и юности. Были ли Ваши родители (или другие члены семьи) верующими? 

Вопрос о религиозности или безрелигиозности нашей семьи в данном случае неуместен. Зачем безбожникам такая жизнь, о которой я кратко упомянул в вышеприведенном эпизоде? Тогдашнее духовенство в массе своей – это исповедники. Они знали, зачем и на что шли – крепко верили в бытие Божие, в бессмертие души и в ответ на суде Божием за прожитую жизнь по слову Писания: «человекам положено однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27). Сравнение духовного уровня того духовенства и нынешнего не в пользу нынешнего.

Когда и где Вы приняли Крещение?

Крещен вскоре после рождения моим дедушкой протоиереем Антонием Симеоновичем Горбачуком в Свято-Успенском храме села Речица Каменецкого района Брестской области.

Были ли дома предметы религиозного обихода, религиозная литература — Священное Писание, молитвослов, иконы?

Некоторые книги религиозного содержания и несколько икон дошли от дедушки до меня.

Расскажите о Ваших встречах с «церковным миром». Где и при каких обстоятельствах происходили эти встречи? Какое впечатление производила в детстве/ отрочестве на Вас Церковь и все церковное. Если Вам приходилось в детстве бывать в храме, что Вы испытывали?

Я родился в семье диакона и возрастал в семье священника. В семье обрел и веру. Сколько себя помню, помню себя в Церкви и при церкви. Прислуживать отцу стал в четыре года. Во мне всегда жила живая тяга к Богу и Церкви. Единственное, о чем я действительно мечтал с детства, – быть священником, стоять у престола в священных одеждах, как мой отец. И где бы я потом ни учился, чем бы ни занимался, внутри жило чувство, что жизнь моя в каком-то смысле проходит напрасно. Полнота её может быть переживаема лишь в священническом служении.

Поэтому, как только позволили обстоятельства, я бросил всё – и советскую школу, и советский комфорт, на два года разлучился с семьёй, чтобы поступить на стационар Московской духовной академии, а затем, став священником, 19 лет служить (и служить с радостью) в Богоявленском храме села Леоново на Владимирщине. Хотя, по апостолу Павлу, «не полезно хвалиться мне» (2 Кор. 12: 1), но это правда, я ничего не преувеличил. Вероятно, это и есть призвание.

Приобретали ли Вы самостоятельно религиозную литературу (переписывали, перепечатывали, участвовали в распространении религиозного самиздата), иконы, предметы религиозного обихода? Если да, расскажите, пожалуйста, об обстоятельствах.

Религиозную литературу приобретать было негде. Благочинный выдавал батюшкам только ЖМП. Массово я приобретал атеистическую литературу и выписывал журнал «Наука и религия». Чтобы критиковать, безбожникам приходилось озвучивать какую-то религиозную информацию. Моё сознание внутренне фильтровало её, и таким образом я получал дополнительный источник для анализа и размышлений.

Дело кончилось тем, что на третьем курсе пединститута я хотел бросить его, так как окончательно убедился в пустоте и безосновательности атеистических аксиом. Знал я в этой области действительно немало. Сродники, однако, уговорили меня довершить учебный процесс.

О моих религиозных приоритетах в институте, естественно, не знали, но какие-то способности в гуманитарной сфере заметили. Дважды меня вызывали на кафедру философии и предлагали по окончании дать направление в аспирантуру по философии Белорусской Академии Наук. Под разными предлогами я отказался, так как уже твердо решил искать путь к принятию сана.

Были ли среди Ваших знакомых священнослужители или люди, о которых Вы точно знали, что они посещают храм?

Да.

Приходилось ли Вам или Вашим знакомым сталкиваться с давлением властей/общества в связи с религиозными убеждениями?

Приходилось сталкиваться постоянно.

Показывали ли Вы свою религиозность в школе? Были ли в Вашем классе верующие кроме Вас?

Религиозность в школе показывал открыто, за что и был изгнан. Крестьянские дети фактически все были сориентированы родителями на то, чтобы не хулить Бога. В пионеры всех загоняли насильно. В пасхальную и рождественскую ночь некоторые дети с родителями или без пытались проникнуть в церковь, хотя их у церкви сторожили учителя.

В рождественский период дети делали звезду и, скрываясь, пытались ходить по сёлам и колядовать, но за ними гонялись партийные и комсомольские «активисты» с целью отобрать и поломать звёзды и взять нарушителей на заметку. В таких условиях приходилось колядовать и мне.

Последствия всегда были негативными и различными: карикатуры в школьной стенгазете, вызов родителей, публичное на собраниях школы посрамление и так далее.

В девятом классе за религиозные убеждения и систематическое посещение церкви директором школы я был изгнан из школы с напутствием «чтобы не приходил больше», несмотря на то, что учился я отлично. После беседы отца с директором я всё же окончил девятый класс. Однако учителя тайно сообщили отцу, что «радетель атеистического воспитания» находится в неописуемой ярости и поклялся, что он сделает всё от него зависящее, чтобы аттестат зрелости я не получил. Пришлось уходить в Брест в школу рабочей молодежи № 4. Вслед за мной из школы ушла «телега». Однако руководство школы № 4 было адекватным и разумным. Поскольку по учебным показателям я шёл на медаль, то директору, Марку Рубису, о котором я всю жизнь вспоминаю с большой благодарностью, пришлось поставить мне в аттестат три четвёрки (с двумя четвёрками ещё давали серебряную медаль) и отпустить с миром. Мне директор объяснил всё честно: «Если мы дадим тебе медаль, а ты пойдёшь поступать в духовную семинарию, то, представь, что здесь начнётся!»

Как Вы относились к антирелигиозной кампании и пропаганде научного атеизма? Какие проявления антицерковной пропаганды Вам запомнились и почему?

А как к ним можно было относиться? Вся «научность» атеизма в практическом применении в конечном счете сводилась к методам гоголевского Держиморды. Атеистическая пропаганда сводилась в основном к таким методам.

Вдоль нашей церкви в Дмитровичах проходила телефонная линия. Однажды утром все увидели, что к каждому столбу были приколочены добротно сделанные щиты с фундаментально выполненными надписями масляной краской. Таких щитов было штук пять. Помню надписи на двух:

1. «Нет лучше житья, чем попу и коту. Оба лежат и хлеб даром едят»;

2. «Родись, крестись и помирай – за всё попу деньги подавай».

Замечали ли Вы присутствие Церкви в общественной и частной жизни? Большие церковные праздники (Рождество, Пасха) — были ли они заметны? Имели ли Вы какое-то представление о церковной иерархии (например, кто является Патриархом/правящим архиереем)? Имели ли место крестины, отпевания, венчания в вашей собственной семье или семьях родных/ знакомых?

Советские власти делали всё от них зависящее, чтобы присутствие Церкви в общественной жизни, как и в частной, исчезло. С этой целью с конца 1950-х годов был запрещён церковный звон, приезд священнослужителей на престольные праздники для соборных богослужений. Если кто-либо из прихожан занимал какую-либо заметную светскую должность (бригадир в колхозе, медсестра и т.д.), то их всячески публично поносили на разных собраниях, настаивали на том, чтобы дома они сняли иконы и так далее.

Рождество и Пасха в общественной жизни были весьма заметны, особенно для нас, детей: учителя дежурили возле храма и не пускали в него; директор школы как «добрый пастырь» с помощниками гонялся за нами с палкой, чтобы разбить нашу рождественскую звезду, когда мы пытались колядовать по селу. По радио в эти дни транслировались антирелигиозные передачи.

Бабушка рассказывала мне, что в 1930-е годы на Украине в приходе, где служил мой дедушка, в самое Рождество в местном клубе устроили спектакль на тему праздника. На сцене некая девица начала криком изображать родовые муки. По сценарию через какое-то время она должна была перестать кричать, но не смогла – её пустую утробу объяли действительно невыносимые боли. Народ пришлось срочно разгонять, а дико воющую «артистку» срочно машиной вывозить из села (вероятно, в районную больницу).

Интересовались ли Вы церковным искусством (иконопись, церковная архитектура, музыка)? Посещали ли выставки, концерты, музеефицированные памятники церковного зодчества?

Для нас, верующих людей, и храм, и иконы, и богослужение, и всё, что относилось к нашей вере, было святыней, а не «церковным искусством». Насчет же «церковного искусства» – это что-то вторичное, а не главное. Хорошо, если оно в ненавязчивой форме есть – только бы не мешало молиться.

Я уже упоминал о Крестовоздвиженском храме села Омеленец. Там имелось большое Распятие весьма посредственного письма. Но по лику Спасителя было видно, что художник с любовью, изо всех сил старался выполнить свой труд. На уровень высокого «церковного искусства» его творение явно претендовать не могло. Но ведь Господу нужно не «искусство», а любовь человеческого сердца.

В 1953 году Пасха Христова приходилась на 5 апреля. Где-то ближе к празднику Вознесения Господня (14 мая) два дня подряд (насколько я помню, это были суббота и воскресенье) в храме совершалось богослужение. Ключи от храма были всегда у нас – в священническом дому.

Утром звонарь, дедушка Степан Шут, пришёл за ключами. За ним отправилась в храм моя бабушка – матушка Васса. Вскоре она вернулась в дом в большом волнении и, обращаясь к сыну, сказала: «Коля, иди скорее в церковь – Голгофа обновилась».

Следует пояснить, что изображение Распятия Спасителя на большом Кресте от длительного прикладывания верующих к стопам Спасителя в этом месте превратилось в чёрное пятно. Помню, как чистили его. Кончилось тем, что не осталось ничего: ни гвоздей, ни крови – выявилась лишь краска цвета «хаки» самого Креста – уцелели только кончики пальцев ног.

Помню всё визуально. От колен вниз изображение ног Спасителя просветлело. На ступнях, где были утери краски, она вновь появилась – и гвозди, и кровь – всё как было когда-то раньше. В конце Божественной литургии отец отслужил перед Голгофой акафист Честному и Животворящему Кресту Господню. Я был за этим богослужением и всё хорошо помню.

Вскоре отец защитил это место Креста стеклом. Однако кто-то из последующих настоятелей снял стекло, и верующие вновь стали целовать Крест, как и прежде, – напрямую. Прошло 70 лет. Изображение капель крови стерлись, хотя телесный цвет ступней сохранился. При очень внимательном их рассмотрении можно заметить как бы паутиной очерченную границу между старым красочным слоем и тем, который появился в ту памятную ночь 1953 года.

Посещали ли Вы в качестве туриста или паломника святые места: действующие или закрытые монастыри, храмы, святые источники, места захоронений почитаемых в народе подвижников? Знали ли об их существовании? Расскажите о Ваших впечатлениях и о людях, с которыми Вам довелось там общаться.

Считаю, что святые места верующему должно посещать только в качестве паломника, что я сквозь жизнь и старался делать. Туризм для нас, верующих, – это ознакомление с чем-то внешним, светским.

Припоминаю моё «паломничество» с супругой, когда я уже был священником, в Ново-Иерусалимский монастырь в Истре в 1980-е годы. Территория была обнесена сплошным дощатым забором. Сквозь дыру в нём мы проникли внутрь. С опаской сквозь пролом в стене вошли в собор. Всё разорено, грязь, битые кирпичи, мусор, в том числе и на гробнице Патриарха Никона.

Вдруг подошёл к нам какой-то рабочий и, вероятно, заметив, что мы крестимся, поманил нас рукой за собой. На втором этаже он открыл дверь небольшой комнаты. На нас пахнула волна сильного благоухания. В комнате стояло не менее, чем в полтора человеческих роста резное Распятие. Продольно часть Креста, затронув резное изображение Спасителя, была отщеплена, вероятно, осколком снаряда. Прикладываясь к Святыне, я обратил внимание на то, что запах шёл не от самого дерева – он непостижимым образом образовывался в самом воздухе комнаты.

А теперь давайте подумаем – уместен ли здесь просто «туризм»?

Приходилось ли Вам слушать передачи иностранных радиостанций на религиозные темы? Насколько регулярно?

Передачи иностранных радиостанций на религиозные темы слышать приходилось, хотя и не регулярно – страшно глушили.

Каким был Ваш путь поступления в духовную школу? Кто дал Вам рекомендацию к поступлению?  Были ли внешние препятствия?

В своём роде поступление в духовную школу было естественным процессом. Проходя светские учебные заведения, я всё больше убеждался в пустоте и вредности безбожия и фундаментальности религиозных истин. Они давали ответ на самые главные вопросы – откуда всё произошло? Кто вызвал человека из небытия к бытию и каково предназначение человека в вечности?

Рекомендацию к поступлению в Московские духовные школы дал мне соседний священник, друг моего отца, протоиерей Николай Серапионович Морозов (ныне покойный). Это грозило ему лишением справки на право служения, которая выдавалась областным уполномоченным по делам религий. Отец Николай сказал мне: «Отберут справку – мало им от этого радости будет. Верю, что Господь не оставит нас. Служи Ему до последнего вздоха». Всё обошлось. Видно, враги Божии махнули на старого попа рукой. Вскоре я оказался в духовной академии.

Перед отправкой в академию отец повёл меня в наш храм. Завёл в алтарь и, стоя у престола, дал мне наставление. Завершил он его словами: «Будь верен Патриаршей Церкви». Я понимал, что традиция быть верным церковному священноначалию идет от моего деда, протоиерея Антония Горбачука. Во время оккупации Украины немцами его пытались сориентировать на переход в раскол, который возглавлял «епископ» Поликарп Сикорский, но дедушка на это не пошёл. Сразу же оказался в гестапо, подвергался пыткам и фактически был уже приговорён к расстрелу за якобы связь с Москвой, Местоблюстителем митрополитом Сергием и чуть ли не Сталиным. Спастись помогли верующие. Это в прямом смысле было чудом Божиим.   

Расскажите про Ваши воспоминания об академии/семинарии, внебогослужебном общении со студентами и преподавателями в годы студенчества.

Многие из нас, студентов академии и семинарии, поддерживали связь с некоторыми насельниками Троице-Сергиевой лавры. Общался с нами и отец архимандрит Кирилл (Павлов, 1919 – 2017). Меня поступать в академию благословил отец архимандрит Иоанн (Крестьянкин, 1910 – 2006), с которым я поддерживал духовную связь. Помню, как он, хотя и не однажды исповедовал меня, но на ставленническую исповедь во диакона направил к своему духовнику и духовнику Псково-Печерского монастыря отцу Афиногену (Агапову, 1881 – 1979).

Особенно мне запомнилась ставленническая исповедь во священники у старца Троице-Сергиевой лавры отца Серафима (Шинкарева, 1888 – 1979). Длилась она более двух часов. Отец Серафим подробно рассказывал мне якобы о своей жизни. Я не понимал – зачем это он? Начались годы и десятилетия моего священнослужения. Много было всего. И вдруг в какой-то момент я понял и увидел – это мою жизнь рассказал мне тогда отец Серафим.

Где-то за 10 лет до поступления в МДАиС, вскоре после начала учёбы в музыкальном училище летом 1963 года я приехал в лавру к летнему празднику преподобного Сергия. Знакомый батюшка отец Василий Савчук, который когда-то поступил в МДС от прихода моего отца, привёл меня в семинарский хор. Шло всенощное бдение у мощей преподобного Сергия.

Студенты-хоровики шептались, что в алтаре молится старец Кукша (Величко, 1875 – 1964; в 1994 году причислен к лику святых). Но власти приказали монастырскому начальству никого к нему не допускать. Однако, когда окончилось бдение, лаврский монах впустил нас, хористов, в алтарь.

Старец стоял справа от горнего места. Нас в самом скором темпе друг за другом допускали к старцу, и он благословлял. Лицо его было светлым и приветливым. На нём не было заметно следов какой-либо особой аскезы, но, когда он поднял руку, чтобы благословить меня, откинулся рукав рясы, и я увидел руку, иссохшую до такой степени, что казалось будто это кость, обтянутая кожей. Ни до, ни после, вплоть до сегодняшнего дня, я ничего подобного не видел.

Отец Кукша благословлял студентов молча, ласково улыбаясь. Когда же я подошел под благословение, он вдруг сказал: «А, это студенты!» Я удивился и, отойдя, подумал: «Студенты – все, кроме меня». Прошло ровно 10 лет и в 1973 году, сам того не ожидая, по настоянию владыки Владимира (Сабодана), ректора МДАиС, я стал студентом академии, минуя семинарию.

Расскажите про Ваше рукоположение, назначение на приход, обстоятельства приходской жизни, особенности и сложности взаимодействия с государственной властью.

Что сказать о рукоположении? Лучше скажу нечто о том, что ему предшествовало. Когда я завершал службу в армии и уже решил оставить мою прежнюю педагогическую деятельность, чтобы искать в дальнейшем рукоположения, приходит письмо от бабушки, матушки Вассы. Читаю: «Внучек, я видела тебя во сне. Ты стоишь на поляне в какой-то роще. В роще много деревьев сухих, но есть и зелёные. В руках у тебя труба. Ты вскоре должен будешь трубить в этой роще. Рядом с тобой старичок. Он что-то говорит тебе, и я понимаю, что он учит тебя, как трубить. Старичка я узнала – это святитель Николай». Вскоре обстоятельства моей жизни стали складываться так, что привели меня к принятию священного сана.

И ещё. Добиться сана в то время светски образованному человеку было непросто. Когда же мною было принято внутреннее решение идти по этому пути, однажды вижу во сне – я нахожусь в храме, где многие десятилетия служил мой отец. Идёт Божественная литургия. Время входа с Евангелием. На мне диаконское облачение. По диаконскому чину беру Евангелие. Оно металлическое, большое и тяжёлое. Руки же у меня слабые, и я боюсь уронить его. По этой причине мне приходится поддерживать верх его головой. Совершается вход. Я иду и думаю, – как же я подниму Евангелие для осенения, ведь головой тут не поможешь? Подхожу к царским вратам и вдруг с ужасом вижу – между мною и престолом огромная яма. И вдруг чувствую в руках прилив силы, яма мгновенно исчезает, я высоко поднимаю Евангелие и произношу: «Премудрость, прости!» иду к престолу и кладу на него Евангелие.

При назначении на приход после беседы с уполномоченным по делам религий по Владимирской области в связи с моей недостаточной сговорчивостью по некоторым вопросам получил совет: «Не натягивайте на себя терновый венец – он не очень приятен». Этим тезисом и описываются в основном мои дальнейшие отношения с безбожной советской властью – и местной, и районной, и областной. В её глазах я был «рецидивистом»: крестил, венчал зачастую без оформления документов, чтобы избавить верующих людей от преследований.

Особенно донимали безбожников проповеди во время отпевания покойников, ведь тогда приходили в храм сродники усопших, а это зачастую партийные работники и вообще ненавистники Церкви. Я же им старался втолковать, что Бог точно есть, душа каждого из нас бессмертна, и никому не дано будет избежать ответа на суде Божием – верит он в это или не верит.

Некоторые из них покрывались потом, другие белели или же, наоборот, багровели. Бывало же и так, что во время проповеди кто-либо из них просто пулей выскакивал из церкви. Слушать такое, а потом ночью ворочаться и думать: «А вдруг то, что говорил поп, и действительно правда?» – лучше не слышать и не знать.

У всех сменявших друг друга областных уполномоченных по делам религий я был завсегдатаем. Дослужился я до того, что владыка Серапион (Фадеев), который годами защищал меня, однажды вызвал к себе и в прямом смысле со слезами на глазах сказал: «Все, Юра. Приказали бесповоротно – выгнать тебя да так, чтобы места тебе не было для служения в Русской Православной Церкви нигде».

Что дальше? Прошло около недели. Мы с матушкой Любой сидели в своей деревне и ожидали бумагу с окончательной выгонкой. Вдруг из окна видим – мимо церкви к дому скорыми шагами идет владыка Серапион. Открываю дверь, он меня благословляет и говорит: «Иди скорее и служи молебен Иверской иконе Божией Матери. Вы ведь с Ниной Сергеевной (келейница свт. Афанасия Ковровского) вечером каждую пятницу Ей служите акафист. Твоим делом сейчас никто заниматься не будет. Два дня назад сняли уполномоченного по делам религии по нашей области. В идеологических верхах будет какое-то время идти склока – кого поставить над попами. Тут не до тебя. А там – что Бог даст».

И правда. Прошло какое-то время. Поставили нового уполномоченного. Он оказался человеком разумным и рассудительным. Вскоре на меня вновь поступила бумага насчёт венчаний и крестин. Последовал вызов в кабинет № 27 (1-й этаж налево в здании Палат). Так состоялось моё знакомство с новым уполномоченным – Адольфом Васильевичем Зиновьевым. Это был человек вдумчивый, склонный к философии. Имелись у него и сочинения по этой тематике. Первая беседа наша продлилась более трёх часов. Мы нашли друг в друге интересных собеседников. Помню, как обсуждали околофилософские проблемы, порождённые математической задачей квадратуры круга, философию кардинала Николая Кузанского (1401 – 1464).

Провожая, Адольф Васильевич мягко посоветовал мне: «Если что уж и делаете, то делайте так, чтобы сюда не появлялись бумаги». Первое знакомство вскоре переросло в долгосрочные взаимно интересные и интеллектуально полезные отношения. Однако такие отношения с представителями советской власти были редчайшим исключением. В моем служении это был, кажется, единственный случай.

Хорошо, что наступила перестройка, а то церковные дела вообще (не только мои личные) неизвестно, чем бы кончились. Но над всем и всеми БОГ!