ФИО, сан: протоиерей Игорь Агапов

Год рождения: 1966

Место рождения и возрастания: г. Тула

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: Московская духовная академия

Место проживания в настоящее время: г. Тула

Дата записи интервью: 16.06.2024

Беседу проводил Фомин Александр Андреевич, студент Тульской духовной семинарии.

Отец Игорь, для начала расскажите, пожалуйста, о Вашем детстве, о Вашей семье, была ли у Вас верующая семья? О Ваших родителях и о духовном опыте в Вашей семье.

Родился я в 1966 году, в советские времена. Родом я из семьи рабочих, мама была родом из Рязанской области, папа из села Богоявленка. Родители работали на патронном заводе. В детстве всё было обычно: ходил в ясли, в детский сад. Что можно сказать? Корни веры растут от мамы, потому что она была глубоко верующим человеком. Она трудилась на производстве, на оборонке, тяжёлая была работа, сорок лет своей жизни она отдала производству. Она меня приобщила к вере. У мамы моей было семь классов образования, но она чётко знала, что посещение храма приносит человеку пользу и старалась меня к пользе этой приучить. Мы с ней посещали храм великомученика Димитрия Солунского и Всехсвятский кафедральный собор. Иногда посещали храм Двенадцати апостолов и четвёртый храм, который был в Туле, – это Спасский храм в Заречье. Мы с ней ходили на вечерние богослужения, на литургию, я причащался, исповедовался. И с детства знал наших духовных авторитетов, отцов. Крестил меня протоиерей Александр Исаев в храме Димитрия Солунского ещё младенцем. Я родился в Криволучье, ближе по территории был, конечно, храм Димитрия Солунского.  Поэтому вся моя юность связана с этим храмом.   

Какой можно сделать духовный вывод из того, что в детстве я посещал храм? Я понял главное: когда посещаешь храм, особенно в воскресный день, вся следующая неделя проходит более наполненной и событиями, и успехами в учёбе, и достижениями в спорте.

Папа был у меня передовик производства, побеждал на всяких соревнованиях, всякие путёвки ему давали. А мама была человек верующий. Папа сначала как бы и не отказывался, ни туда ни сюда, но потом с возрастом они повенчались в Веневом монастыре. У нас была семья крепкая.  

Я учился в обычной средней школе. Сейчас это первая гимназия, тогда – школа №32, очень сильная школа. Октябрёнком я был, в пионеры меня тоже приняли, только не со всеми, не на Красной площади в Москве, а у братской могилы[1]. Ну а в комсомол я решил не вступать, потому что у меня уже было твёрдое намерение, что я буду поступать в семинарию. Поэтому закончил школу я не комсомольцем. Это было в 1983 году, перестройка ещё не начиналась. Поэтому то, что выпускник 32-й школы, у которого были только две четвёрки, а остальные пятёрки закончил не комсомольцем – это был для многих такой момент удивительный, уникальный.

Так как в 7-м – 8-м классах надо было вступать в комсомол, со мной проводили всякого рода беседы. Собирались учителя, завучи, выясняли, почему я не комсомолец, и так далее, и прочее, прочее, прочее… Так-то была бы стопроцентная отчётность, все должны быть комсомольцами. Но у меня была цель, которую я, кстати, им не озвучивал. Поэтому нашёл такой аргумент железный, почему я не буду вступать в комсомол. Я говорил: «Выгоните сначала оттуда двоечников, потом приходите и будем с вами разговаривать». Ну что я буду им объяснять, что я человек верующий, и какие у меня планы на будущее? Я им не объяснял, и не нужно было этого делать, потому что это поднимало бы ещё большую волну недоумений с их стороны.

Из этого времени, конечно, мне дороги очень отцы, которые служили во Всехсвятском кафедральном соборе – протоиерей Анатолий Родионов[2], недавно ушедший в мир иной духовник Тульской семинарии архимандрит Пантелеимон (Якименко)[3], отца Макария (Кобякова)[4] я лично не знал, а знал его через отца Пантелеимона, который много интересного о нём рассказывал: как он сидел восемнадцать лет где-то за полярным кругом, отбывал наказание, как он возвращался, как он открывал многие храмы в Туле. Одно из свидетельств – у меня есть иконочка Воскресения Христова, там написано: «В день ангела отцу Макарию, 4 февраля 1949 года, город Плавск». Архимандрит Макарий (Кобяков) был первым настоятелем Сергиевского храма г. Плавска, он стоит на трассе, которая связывает Тулу с Орлом. Я знаю, что архимандрит Макарий (Кобяков) переписывался со священноисповедником Николаем (Могилевским)[5], епископом (в 1955 году он скончался), который был потом уже в конце своей жизни в Казахстане. Они пронесли свет веры Христовой, жизнь Церкви, дух Церкви через немыслимые испытания в борьбе и с внешним гонением, и с внутренним обновленческим расколом сохранили неповреждённо. Отсидели в лагерях, тюрьмах – трагическая жизнь, житие этих людей. Они были столпами веры. Вот, например, в том же Сергиевском храме в Плавске рядом с храмом находился базар. Накануне Пасхи власть вызывает отца Макария. Отец Макарий никого не боялся, он везде с посохом ходил в полном монашеском облачении, в клобуке приходил к власти. Пришёл, и ему говорят: «Завтра Пасха, рынок работает, мы на рынке будем устраивать танцы, пляски. Скажите, чтобы люди в храм на Пасху не ходили», потому что была атеистическая пропаганда, борьба с верующими людьми, с религией, с отсталостью, об этом много написано в учебниках истории Церкви. А отец Макарий, знаете, удивительно ответил: «Вы же власть, вы пойдите и скажите, чтобы люди в храм не ходили». Власть говорит: «Нас не послушают». Ну правильно, кто будет слушать людей, которые будут уговаривать на Пасху вместо храма идти куда-то на танцы? Конечно, все пойдут в храм. Тем более, люди сельские. И отец Макарий сказал: «Какая же вы власть, если вас народ не слушает? Значит, у вас нет авторитета». Развернулся и ушёл. Представляете? Вот такие были случаи…

Потом уже отец Макарий служил во Всехсвятском соборе, недалеко от храма жил, сейчас часть этого частного дома ещё существует.

Также в мою память врезался архимандрит Тихон (Лядичев)[6], регент правого хора. Его история такова вкратце. Он был фронтовиком. Во время войны он был контужен, и у него открылся идеальный музыкальный слух. После войны он посвятил свою жизнь Церкви, потому что дал обет, что если останется живой, то будет служить Церкви. Он был регентом правого хора Всехсвятского кафедрального собора, а в правом хоре всегда пели известные личности, артисты. Есть много церковных произведений, сочиненных архимандритом Тихоном, которые до сих пор исполняются: «Свете тихий», соло для баса «На реках Вавилонских» и другие. Вот эти я точно знаю, потому что у нынешнего регента хора спрашивал непосредственно. А регент, Лариса Анатольевна Родионова, – дочь отца Анатолия Родионова, тогда настоятеля храма. А после архимандрита Тихона хором управляла её мама, то есть матушка отца Анатолия, Ангелина Михайловна. И теперь дочка её управляет хором. И кстати, репертуар хора процентов на семьдесят пять такой, какой я слышал в детстве. Мне скоро будет шестьдесят лет, а закроешь глаза – сколько тебе лет? И ты слышишь те же самые песнопения, те же самые традиции исполнения, что и тогда, когда ходил в храм мальчиком.  

Другим столпом нашей духовной жизни был архимандрит Евлогий (Никольский), потом схиархимандрит Христофор[7]. Он был сначала настоятелем многих храмов, много храмов восстановил, а потом уже к концу своей жизни оказался настоятелем храма великомученика Димитрия Солунского.

С восьмого класса я стал иметь отношение к клиросному пению. Мне очень нравилось клиросное пение. Была такая Татьяна Павловна, потом монахиня Феофания, потом схимонахиня Пиама[8], которая закончила жизнь в селе Папоротка в женском монастыре. Она учила меня традиции церковного чтения. А первую церковную книгу мне подарил как раз отец Евлогий (Никольский). Это был богослужебный Апостол, по формату – бумага А3, даже побольше, двуцветный, отремонтированный, отреставрированный. Он не сам мне его передал, а через людей. И я по нему учился читать Апостол дома, а потом читал его в храме. Несмотря на то, что я ещё школьником был, на вечернюю службу любил ходить и так потихонечку научился сам читать. 

А были ли кроме Вас ещё верующие ребята, одноклассники, с которыми Вы общались в духе веры?

Боюсь, в этом смысле не было никого. Я точно этого не знал. Даже недавно встретился со своим одноклассником, оказалось, что он сам был неверующий, атеист. То есть такого контакта у нас не было. Были учителя, которые имели какое-то отношение к Церкви, но опосредованно, не напрямую. Но, зная об этом, я никогда никому об этом не говорил, не выдавал, потому что это не нужно.

Ну, конечно, когда учились в школе, то с учителями в храме встречались: их посылали смотреть, кто ходит в церковь на Пасху, кто ходит в храм, кто не ходит в храм. Вот такая была у них работа…

Но у меня задача была. Мама меня не заставляла, но я так понял, что она желала бы, чтобы я пошёл учиться в семинарию. Для меня авторитет родителей всегда был очень высокий. Мама сказала – значит, я пойду учиться в семинарию. Я к этому чувствовал своё предрасположение. Почему? Потому что эта вся юношеская жизнь, школа, армия – всё это помогало мне быть христианином, и своё христианство аргументировать. Вот самый банальный вопрос – а что тебе даёт посещение храма? Оно даёт тебе внутреннюю организацию, даёт тебе крепость духа, ты преодолеваешь трудности свои. В жизни одно у тебя появляется, другое, третье, пятое, десятое… Всё это осваиваешь и идёшь ровно по жизни.

Также в моей жизни большую роль сыграл протоиерей Лев Махно[9]. Помню, я учился в девятом классе, и он пригласил меня на празднование Рождества Христова, на Рождественскую ёлку, которая организовывалась в нашей известной колокольне для детей духовенства. И с этого момента я уже был вхож в алтарь, после окончания школы иподиаконом стал.

Я помню, когда владыка Герман проповедовал, мы с дикирием и трикирием стояли перед ним, и во время его проповеди они полностью сгорали. Собственно, от владыки Германа я очень многое почерпал – всякого рода аргументированные знания в пользу нашей веры Православной, в пользу духовной жизни.

В проповеди нельзя было даже произносить имени Иоанна Кронштадтского, Иоанна Златоуста, представляете? Было очень сложно проповедовать, не было такой свободы, как сейчас. Потому что было очень много людей, которые за этим следили, а потом духовенство вызывали, и потом, в общем-то, были большие неприятности.

А Вы застали время, когда уже священник проповедовал, и потом его могли вызвать? Или, когда ещё нужно было писать проповедь на бумагу и сдавать уполномоченному?

Нет, уполномоченному никто не сдавал. Этого, конечно, я не знал, да. Когда я был мальчиком, юношей, собственно говоря, никто мне ничего не говорил и не показывал. Всё было очень строго, регламентировано, но власть не вторгалась в духовную жизнь Церкви, то есть богослужение всё равно шло по утверждённому Уставу Церкви.

Я закончил школу, пошёл в епархию, на Тульской кафедре был владыка архиепископ Герман (Тимофеев)[10]. Он меня выслушал, понял моё намерение и дал мне такое благословение, чтобы я сначала поработал какое-то время в епархии, отслужил бы в армии срочную службу, а потом, после армии, был бы уже более предметный разговор.

Спасибо. Я бы хотел поподробнее остановиться на притеснениях, давлении властей, общества в целом… Возможно, есть какая-то история?

Знаете, в то время у них была задача работать персонально. Однажды я как-то мальчиком стоял в храме, мама где-то в другом месте стояла… Подошли две женщины, стали спрашивать меня: «Ты пионер! Как тебе не стыдно? Стоишь, Богу молишься! Тебе разве не говорили, что Бога нет?» – такие вот провокационные вопросы. Я сначала как бы внутренне смутился, мне всё это не понравилось, но закончилось это тем, что подошли наши прихожане, этих людей отвели и объяснили им в стороне, что на ребёнка не надо оказывать никакого давления, поскольку для этого есть власть, к которой по таким вопросам можно обратиться. И они отошли. Был такой один момент. Потом я его переварил, и уже в следующий раз ко мне просто так было не подойти, потому что я мог аргументировать свою духовную позицию – почему я в храме и зачем я в храме…

После окончания средней школы, где-то за полтора года до того, как мне исполнилось 18 лет, до призыва в армию, меня раз в две недели вызывали для бесед в военкомат и спрашивали, почему я не комсомолец. Я отвечал, что являюсь человеком верующим. Понятно, что там пытались найти всякого рода аргументы атеистического характера и подвести к тому, что я не прав. Но я уже был убеждён в том, что духовная жизнь, которой я, собственно, и жил, необходима человеку, поэтому для меня это были не аргументы, они не могли посеять во мне сомнения и внутренне поколебать, несмотря на то, что впереди была армия.

Эпопея с комсомолом продолжилась в армии. Служил я под Воронежем, мне предлагали не раз вступать в комсомол, были разговоры с замполитом по душам. Постоянно мне, как в военкомате, говорили, что Бога нет. Сижу, допустим, в ленинской комнате, читаю газеты. Заходит дежурный по роте офицер, старший лейтенант, имя-отчество я называть не буду, и задаёт такой вопрос: «Ну что, Агапов? Прочитал в газетах, что Бога нет?» Ну как я могу ответить? Что я могу сказать на этот вопрос? Я говорю: «О таких вещах в центральных газетах не пишут. Если об этих вещах писать, их читать никто не будет, потому что все понимают, что Бог есть». Ну это такие шуточки-прибауточки армейские. Они тоже как бы немного унижали: «Ты не комсомолец, ты человек верующий. Вот вы все верующие – тёмные люди». Поэтому моя позиция была такая, что мне всегда хотелось показать, что, если человек верующий, значит у него всё лучше: в отношении освоения материальной части, в учёбе, в спорте, – всё немножечко лучше. Почему? Потому что Господь помогает преодолеть армейские трудности жизни, всякие полигоны, учения, и людей мы спасали и прочее.

В Вашем детстве и в Вашей юности можно ли было достать религиозную литературу, предметы религиозного обихода, иконы, какие-то богослужебные книги?

Богослужебные книги – нет, их не было. Был Журнал Московской Патриархии, который, собственно говоря, выписывался, скорее всего, духовенством, епархиями. Да, можно было где-то в Троице-Сергиевой лавре купить молитвослов православный, Евангелие на церковнославянском языке или на русском или параллельно. Иконочки – да, тоже. Свечные лавки были, предприятие «Софрино» работало. Иконочки, крестики – да. В армии я служил с иконочкой святителя Николая. Но я её никому не показывал и всегда прятал. И крестик тоже. Потому что это не нужно было. Потому что люди не понимали. Ну, зачем дразнить волка? Драться там что ли с ними? Когда служил в рядах советской армии, был такой случай. Прибыли на полигон в пустыню, стали разбивать палаточный лагерь. Что Вы думаете: бросаю взгляд под ноги и вижу маленький алюминиевый нательный крестик. Поднял его и воспринял как Божие благословение… И действительно, все боевые задачи мы выполнили на «отлично». Были учения стран Варшавского договора. С полигона командир части отправил моё отделение в часть своим ходом на поезде (на полигон ехали в «теплушках»).

Спасибо большое. Приходилось ли Вам слушать иностранные христианские, богословские радиоканалы в тот период?

Нет. Где-то у моих знакомых соседи были баптистами. Они периодически слушали передачи свои проповедников по радиоприёмнику.  Несколько минут я послушал и сразу понял, что все эти речи носили иной дух – не православный, соответственно – не живой, а мёртвый. Тогда и слушать их зачем? Напитываться этим духом совершенно не надо, совершенно.

То есть была всё-таки возможность настроиться на такие радиоканалы?

Да, да. Люди покупали радиоприёмники, слушали… У нас же есть в Туле баптисты. До сих пор есть. И они до сих пор слушают своих проповедников и этим живут.

Отец Игорь, спасибо большое! Расскажите о Московской духовной семинарии, возможно, об академии что-то. О Вашем поступлении. Было ли сложно поступить в семинарию? Какие тернии Вы преодолели?

Во-первых, всю программу для поступления в семинарию я выучил. Выучил все тропари, я знал все гласы и на «Господи воззвах», и тропарные, и ирмосные. Я даже знал, как правильно читать великопостный канон, потому что был на клиросе постоянно и в свободное время ходил в храм. Были у меня и тренировки, безусловно, и учёба, и храм. Поэтому и изложение я хорошо написал, и спел, и все молитвы рассказал правильно. Но что интересно… Когда вывесили списки, один был большой, другой – поменьше, я стал читать список, который поменьше. Меня в нём не было. – «Ну, – думаю, – всё – не поступил!» А это оказался список не поступивших, и меня там не было. Такой вот был интересный момент.

А потом – первый класс. Я поступил в 1987 году в Московскую духовную семинарию, моя мечта исполнилась. Душа горела! Мне очень было хорошо! Я старался учиться. В академии пожар был, а я после армии, и мне эта армейская закалка пригодилась, потому что надо было и учиться, и помогать восстанавливать, потому что приближался большой праздник: 1988 год – Тысячелетие Крещения Руси. Учёба началась только с 1-го октября, потому что после пожара надо было восстанавливать разрушенное. Мы много работали и учились. А преподаватели… Константин Ефимович Скурат[11] преподавал катехизис в группе А. Для него то, что мы несли послушания, таскали землю, мрамор, не имело совершенно никакого значения. Он не делал никакого послабления. Надо было быстро отвечать все цитаты на церковнославянском языке – катехизис! Поэтому у нас всегда был блокнотик, туда выписывали цитаты на каждом занятии, лекции и потом вечером ходили по лавре и учили. И славянский язык стал ближе, и богословствовать нужно логически, словесно о духовном мире как-то рассказывать, понимать его. Духовный мир возжигает в человеке божественную энергию, божественную благодать. Как лампочка: в коробке мы же не включим её, а включим там, где идёт энергия. Так же и здесь: когда ты внутренне соприкасаешься с богословием, с теми предметами, с тематикой, ты в неё погружаешься, причём погружаешься объёмно. Потом ещё из библиотеки не выходишь… Мы даже понятия не имели, что такое город. Всю семинарию мы занимались в библиотеке, потому что знали, что литературы нет, ничего нет, и если ты не будешь конспектировать лекции, не будешь набирать материал, перепечатывать книги (все деньги тратились только на книги), когда ты уйдёшь служить, у тебя ничего не будет. Как ты будешь служить? Как ты будешь отстаивать свою Церковь? Нужно отстаивать аргументировано. Поэтому вот так вот мы жили. Всё было очень сложно, дорого, компьютеров не было, всё перепечатывалось вручную… Вот так мы жили.

Мы как студенты непосредственно принимали участие при проведении Поместного Собора Русской Православной Церкви в качестве охраны, в организации трапез принимал участие и, конечно же, я пел в первом хоре Покровского академического храма, которым управлял Марк Харитонович Трофимчук[12]. Всегда церковное пение для меня было очень важным. Потому что и голос человека создан для того, чтобы петь, это одна из целей творения – прославление Бога Творца. А как прославлять? Посредством пения.  Ну и конечно, всё, что в духовной школе было, – и распорядок, и учёба – всем этим жили, всё очень нравилось, всё было просто очень хорошо!

Тысячелетие Крещения Руси дало толчок к возрождению Церкви, духовной жизни. Всё поменялось наоборот: Церковь начинала занимать почётное, важное место в жизни страны. Хотя государство осталось светским, но при всём при том мы видим, что Церковь играет значительную роль в его жизни, становлении, сохранении традиций, культуры и всего, что с этим связано.

И, конечно, было братство. Мы знали, что за некоторыми студентами реально приглядывали. Я-то в армии отслужил, мне-то что? Я своё уже вкусил. А ребятам помогали, за них в магазин ходили, чтобы никто из них не выходил никуда. Были такие случаи, да… У нас было братство, мы друг друга прикрывали в лучшем смысле этого слова.

Вы учились в то время, когда власти, КГБ уже не были вхожи в стены в семинарии?

В семинарии – ещё да. Ещё перестройка только начиналась, конец 1980-х – начало 1990-х, все эти известные путчи в Москве, мы всё это реально наблюдали. Началась перестройка. Продукты питания какое-то время были дефицитом. У каждого студента была московская карточка покупателя, нас прописывали временно в академии, были проблемы с продуктами… Но, знаете, и это пережили всё. Как раз начало перестройки я пробыл в академии. Там преподавателям даже нечем зарплату было платить, многие преподаватели ушли на приход. Тоже была большая сложность.

А касательно преподавателей. С какими выдающимися людьми Вы смогли познакомиться в лавре? Кто-то Вам запомнился очень сильно?

Константин Ефимович Скурат, профессор Алексей Ильич Осипов[13], безусловно. Алексею Ильичу мы очень благодарны, потому что он, читая материал по основному богословию, разбирал и духовные вопросы, учил нас молитве. И знаете, это очень помогало внутренне выбрать правильный вектор, чтобы христианство не превращалось во что-то внешнее, когда внутренний человек не может за что-то ухватиться, потому что в нём не ориентируется. Преподаватели семинарии и академии помогли нам сориентироваться в духовной жизни.

И всё в лавре проистекает от аввы Сергия! Близость мощей преподобного Сергия… У нас было правило: все студенты перед началом занятий посещали Троицкий собор, прикладывались к мощам преподобного Сергия. Это благословение преподобного Сергия делало понятным то, что тебе преподают, делало это близким, не чужим. Всегда чувствовалось его молитвенное благословение, поддержка преподобного Сергия. Да, бывает где-то студент поленился, что-то не выучил, но, если он не поленился сходить к мощам преподобного Сергия, плохой оценки никогда не было. Это я на собственном опыте говорю: никогда не было плохой оценки, если сходил и приложился к мощам преподобного Сергия. Это, кстати, тот положительный созидательный духовный опыт, который помогал, когда уже отучился, ушёл на приход, и епархиальную духовную школу открывали. Эта внутренняя духовная жизнь как раз и помогает то, чему нас учили передать студентам, которые учатся в нашей духовной школе, чтобы, когда они закончат духовную школу, продолжали своё церковное служение, чтобы оно было благодатным, созидательным, на пользу всем людям, всем окружающим этого человека. Потому что жив Господь и жива Его Церковь, которая представляет собой совокупность божественной энергии, благодати, от Господа проистекающей. И если человек это понимает, этим живёт, всё будет нормально.

Отец Игорь, расскажите о Вашем рукоположении.

Моё рукоположение в сан диакона состоялось на четвёртом курсе академии, когда я должен был её заканчивать в 1995 году, в неделю о расслабленном, в период попразднства Святой Пасхи. И закончил академию я в сане диакона. А потом, когда приехал к владыке Серапиону[14] по благословению (меня ждали, потому что надо было открывать духовную школу), он сказал: «Ты месячишко отдохни», а потом звонит и говорит: «Давай, завтра мы тебя рукополагаем в сан иерея». Хиротония была 25 июня, это храмовый праздник Всехсвятского собора: в этот день был освящён первый престол Всех Святых в 1777 году. Вот так совпало.

Вот служим, слава Богу. Священнослужение и есть то, ради чего жизнь священника жительствует. 

[1] Точное название места – Пятнадцатая поляна.

[2] Протоиерей Анатолий Родионов, (1927–2000).

[3] Архимандрит Пантелеимон (Якименко), (1936–2021).

[4] Архимандрит Макарий (Кобяков), (1904–1982).

[5] Священноисповедник Николай митрополит Алма-Атинский и Казахстанский (Могилевский), (1874-1955).

[6] Архимандрит Тихон (Лядичев), (1909-1988).

[7] Архимандрит Евлогий (Никольский), в схиме Христофор, (1905–1996).

[8] Схимонахиня Пиама (Касаткина), (1925 — 2020).

[9] Протоиерей Лев Махно, старейший действующий клирик Тульской епархии.

[10] Митрополит Герман (Тимофеев), с 2018 года пребывает на покое.

[11] Профессор МДА Константин Ефимович Скурат, (1929–2021).

[12] Регент хора МДА Марк Харитонович Трофимчук, (1919–2005).

[13] Профессор МДА Алексей Ильич Осипов.

[14] Митрополит Серапион (Фадеев), (1933 – 1999).