Протоиерей Сергий Дудин

ФИО, сан: протоиерей Сергий Дудин

Год рождения:1964

Место рождения и возрастания: Тульская обл., Новомосковский р-н, с. Сокольники

Социальное происхождение: из семьи рабочих

Образование: Московская духовная семинария

Место проживания в настоящее время: Тульская обл., п. Куркино

Дата записи интервью: 25.05.2024

Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, Вашем детстве, Вашей юности. Были ли Ваши родители верующими? Как Вы пришли к вере? Когда и где приняли крещение?

Семья наша была верующая, как я помню, с самого детства религиозная, особенно мама наша, каждый праздник нас возила в Божий храм. Жили мы в городе Сокольники Тульской области. Храмы же от нас были далеко, это Хитровщинский храм[1], Оболенский храм. Это надо было ехать автобусами, электричкой, с пересадками. Но нас мама возила каждый великий праздник или воскресный день.

Мама крестила нас всех в раннем детстве. Меня крестили в городе Епифани Тульской области. Крестил меня, это уже потом мама говорила, протоиерей Михаил Чудаков. Крещён я был в два месяца отроду.

Касательно Вашего пребывания в Церкви в детстве и юношестве. Вы несли какое-то послушания, возможно были пономарем?

Да, с шести лет я ездил в храм Божий в село Новоселебное Киреевского района. Я там ещё с юных лет, с шести лет, был алтарничком при настоятельстве ещё протоиерея отца Василида Сенкевича. Но там служило ещё много батюшек, приход был очень большой. На несколько районов в то время был храм только этот один. Он был и для Узловой, и для Новомосковска. И всегда был храм переполненный, это был мой памятный храм, где я был всю свою юность.

У Вас есть какие-то воспоминания, впечатления касательно больших праздников – Пасхи, Рождества, двунадесятых праздников, престольного праздника в этом храме? Как тогда, в вашем детстве, в вашей юности ощущались эти праздники? Как их справляли на Вашем первом приходе?

Ну да, этих воспоминаний очень, очень много. Особенно детских воспоминаний, когда, помню, ещё мы были совсем маленькие. Мама уезжала в храм, а мы были дома одни, папа работал на шахте. И особенно в памяти осталось, когда мать верталась из храма, то мы все ждали её. Рано-рано утром мы уже не спали, мы в пять утра смотрели в окошки замороженные. И было столько радости, когда они вертались, они пели тропарь, и мы знали уже эти молитвы. Тропари рождественский, пасхальный особенно. Это была какая-то радость непередаваемая сейчас, только одни такие непередаваемые добрые воспоминания. А когда уже я стал алтарником, то Пасху Христову всегда ждали и встречали с чувством таким! И народу в храме было множество! Даже бывало, когда носишь записочки в алтарь, то не протиснуться в народе. И вот такой дух был благодати, праздника самого. Вот это всё осталось в доброй памяти, на всю жизнь.

А были ли у Вас какие-либо церковные предметы, церковная религиозная литература дома? Святое Евангелие, Апостол, Псалтирь и так далее? И Вы могли в свободном доступе их хранить или все-таки, как-то, опасались?

Книги нам доставались тяжело, потому что тогда же не было магазинов таких. В церкви как-то родители достали молитвослов, Евангелие. И ещё, вот интересно, мой брат старший на помойке нашёл Псалтирь XVI века! Она оказалась толстой такой, сантиметров двадцать толщиной, в хорошем виде. И, так как мама была у нас очень глубоко верующая, мы каждое утро читали утренние молитвы, идя в школу, Евангелие – главу, одну главу из Посланий и кафизму. Но кафизму мы читали, если успевали по времени. Вот это было у нас строгим правилом. А из утвари, когда я был алтарником, мне матушка Ирина в Покровском храме села Новоселебное мне подарила старое кадильце. Мы с братьями его почистили, это была для нас радость очень большая – иметь кадило церковное! И ещё в малом возрасте я облачался, как священник, надевал мамино платье и ходил с этим кадилом по дому, пел «Богородице», «Отче наш» и как бы служил, как батюшка. Опять это добрые такие воспоминания. А больше утвари у нас не было. Крещенскую воду пили каждое утро с просфорочкой. Икон у нас было очень много, очень много икон в каждой комнате, а было три комнаты. Иконочки приобретались мамой все. Кто что отдавал ей по старому обычаю, и её иконы остались от родителей её.

В период Вашего детства, Вашей юности были ли у Вас знакомые священнослужители, у которых Вы не просто посещали богослужения, а имели тесный контакт и, возможно, близкое общение? Что они говорили о текущей обстановке, возможно, о политическом строе? Носили ли они в миру подрясник, рясу, крест? Или всё-таки пытались как-то это скрыть?

Из духовенства у меня были знакомые батюшки строгой мудрой жизни. Это отец Александр Казачинский [3], мы к нему же ездили в детстве в храм в Хитровщину Кимовского района. И он наставлял нас, тоже так вот даст книжечку матери моей, мы ещё были тогда маленькие. А потом уже где-то в девять-десять лет мы ездили каждый год в Троице-Сергиеву лавру к мощам преподобного Сергия, и там стал моим духовником отец Илия (Рейзмир)[4], потом он стал уже архимандритом, ныне, Царствие Небесное ему, покойный он. И вот отец Илия очень много мне преподал, что осталось во внутренней моей памяти. Он очень подолгу исповедовал. Это настоящий был монах и духовной отец, который всё и из тебя вытягивал самое худшее. И для меня этот отец духовный будет на всю жизнь в моей памяти, молюсь о нём, как о своём близком наставнике.

Какая была степень веротерпимости в школе? Какие были последствия того, чтобы Вы были верующий в своей школе? Как это сказывалось на Вас? И как Вы вообще исповедовали христианство, будучи в школе?

Насчёт школы, в то время для нашей семьи это было гонение, полное гонение. Увы, конечно, но это было так. Потому что каждый день я от учителей тогда слышал одно: «богомол», «баптист», «вас надо изгнать, вас надо ссылать отсюда». Конечно, в первом классе у меня были и слёзы. Но, как у нас заведено было в семье, и как меня учили батюшки, наставники мои, нежелательно это было – в пионеры, в октябрята вступать. И Бог меня избавил, я не стал вступать. Конечно, я тоже перенёс многое. А я был ещё заикой очень сильным, очень сильно заикался. И я учил уроки, но не мог ответить из-за этого. А учитель говорил: «Садись, ты ничего не знаешь, не учил». И двойки ставили. Это были слёзы опять, обидно. В детстве, конечно, обидно каждый день слышать эти обзывания, угнетения. Сколько всяких собраний из-за нашей семьи было собрано! И потом, когда я служил в городе Венёве, многие учителя, приезжая в храм, извинялись, на исповеди подходили, просили прощения: «Мы вот так гнали Вас». Но опять же, тут надо что делать? Прощать. Ну значит это всё было угодно Богу, надо было всё это вытерпеть и крестик такой маленький понести. Это для спасения всё идет.

А всё-таки в Вашем классе были ещё верующие одноклассники?

У нас верующий из одноклассников был один я. У нас ещё и чеченцы учились, и татары. Но уже где-то классе в девятом или десятом, когда учителя начали на меня говорить: «Вот, ты такой-сякой, с бабками молишься, ты в свечках обляпан» (а у меня на пиджачке капля от свечки была), то я как-то молчал, ничего не говорил, а одноклассницы девочки впервые за всё время стали прямо заступаться и учителю говорить: «А какое Вы имеете право? Он хочет ездит, хочет не ездит». Это было для меня, конечно, приятно, очень приятно, что так вот они откликнулись. После этого уже и учителя перестали насмехаться над нами. С одноклассниками я всегда был в очень хороших отношениях. Класс у нас был спортивный, мы участвовали в соревнованиях, особенно по стрельбе, по атлетике, по подтягиваниям. И школа у нас тогда занимала первые места всегда, даже и в области. Школа номер один города Сокольники гремела, так сказать, своими достижениями.

До Вашего поступления в семинарию как на Вас повлияла антирелигиозная кампания советского государства? Как на Вас это сказывалось? Если у Вас были яркие впечатления от проявлений пропаганды научного атеизма, то не могли бы Вы поделиться ими?

Ну, как я уже сказал, со школы на нашу семью эта антирелигиозная пропаганда не действовала. Мы этого просто не боялись и шли путём своим, ездили в храмы, часто молились и дома. Да, насмехались даже некоторые из соседей, но их были единицы. А так люди шли к матери нашей за советами добрыми, шли открыто. К отцу с матерью приходили бабушки больше, но и дедушки, которые с отцом работали, шахтёры. Они помолятся – и мы с ними участвовали. И было у нас всё как-то в единении в таком спокойном.

Запрещали только крестить дома, были такие случаи. Бывало, приезжал батюшка причащать на дом, соборовать, напутствовать. Но только, чтобы не крестили дома. Это было в запрете строгом.

А почему нельзя было крестить дома?

А тогда было это всё запрещено, тогда даже крещение было запрещено и в храмах. Боялись. Борьба была. Чистая борьба.

А как Вы пришли к тому, чтобы посвятить всю свою жизнь Богу? Как Вы пришли в семинарию? Как Вы прошли первые этапы в духовной школе? В какой семинарии Вы учились?

Всё шло с детства. С детства мы, все братья, хотели быть священниками. Бывая в храмах Божиих, мы все хотели быть священниками. И, как я говорил, я был алтарником. После учёбы в школе служил в армии, как все юноши. Отслужив два года, по благословению владыки Германа[5], правящего нашего владыки Тульского и Белёвского, я поступил в Московскую духовную семинарию. Поступил я с первого раза. Вот Бог дал так. Хотя я был ещё, говорю, тогда заика сильный, но всё было хорошо. Это было, конечно, как у всех, наверное, юношей, трепетно. Особенно при поступлении. На одно место было очень много людей, очень много! Ну, когда я поступил, для меня была радость неимоверная. Экзамены шли в порядке вещей: писали изложение, пение церковное принимал сам архимандрит Матфей (Мормыль), регент Троице-Сергиевой лавры, у которого я потом два месяца пел в хоре. Он взял меня к себе, заметил. А потом, как я стал уже иподиаконом у владыки Германа, я стал ездить в Тулу к владыке на архиерейские службы.

А были ли какие-то внешние препятствия от власти, от каких-то других административных структур в поступлении в семинарию?

Нет, не было извне никаких препятствий со стороны властей тогда. В мою сторону ничего не было. Было тогда три духовные семинарии: Московская, Одесская и Ленинградская в то время, сейчас она Санкт-Петербургская. И вот в Московскую поступали и из Белоруссия, и из Украины, и со всей России. Было очень много людей на одно место. Даже, вроде бы, доходило до десяти человек на место, как я слышал.

А сколько училась человек в общем?

Если вместе с академией, человек четыреста-пятьсот, потому что там и заочные были курсы. У нас только учились латыши, литовцы, но это был Советский Союз, там были все, как говорится, единое целое. Учились и поляки, и все наши нации.

А как строилось взаимодействие со студентами? Много ли у Вас было друзей? Есть ли у Вас какие-то воспоминания о Ваших друзьях из семинарии?

С первого класса нас было тогда много – за сорок человек класс, а потом уже во втором, в третьем классе стали отсеиваться, принимали сан многие, уходили на заочное обучение. Друзья были всегда, остались воспоминания добрые. У нас было как-то в то время единомыслие, все учились, дружили. У меня был друг, он и сейчас есть, мы молимся о нём, и он обо мне, он монахом стал. Сейчас он иеромонах, в Нижегородской области служит, и вот мы с ним проводили много времени. Он думал, что и я пойду в монахи, но Господь распорядился так, что я женился.

А женились в семинарии?

Да, я женился на втором курсе.

А потом на заочное обучение перешли?

Да, на третьем курсе подал владыке ректору, архиепископу Александру, прошение в сан диакона, и был рукоположен в мае. Это для меня была такая радость, гордость. Я был ещё молодой, принял сан и продолжал учиться. В сане я уже учился, исполняя литургические послушания в Покровском академическом храме.

А уже после семинарии, в 1989 году, владыка Серапион[6], меня рукоположил в сан иерея, в городе Венёве. Это было на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы.

И владыка Серапион Вас назначил на Ваш первый приход, где Вы уже иерейское служение несли?

Нет, когда рукоположили меня в диакона, мой первый приход был в городе Чекалин Суворовского района. Мы там служили в храме с моим братом, ныне покойным отцом Анатолием. Я был диакон, он был священник, настоятель этого храма. И мы этот храм восстанавливали. Он был разрушен, его отдали нам в запустении, мы мусор вывозили. А когда я был рукоположен во священника, владыка меня сразу назначил настоятелем в село Хотушь Ясногорского района, где я был настоятелем шесть месяцев. И после меня владыка перевёл в город Венёв, где я служил с отцом Александром Казачинским, который был моим духовным наставником с детства, ещё из церкви в Хитровщине. И вот я под его руководством служил семь лет в городе Венёве.

Были ли какие-то сложности взаимодействия с государственной властью, когда Вы были священнослужителем? Были ли проблемы с крестными ходами?

Ну, мелкие препятствия были в Хотуши. Это был мой первый приход, в котором я был настоятелем. Там я встретился с властями, которые от Церкви отталкивались, можно сказать так. У них были претензии по мелочам, но я к этому отнёсся с пониманием и не вступил с ними ни в какие конфликты. А почему? Потому что это всё было бесполезно. Когда я служил уже в городе Венёве, крестные ходы у нас только были на Пасху, на престольный праздник, когда была архиерейская служба, приезжал владыка, а по городу, такого у нас в то время не было заведено. И даже таких мыслей не было.

Как Вы отметили Тысячелетие Крещения Руси? Есть ли какие-то яркие впечатления? Всё-таки, это для нас переломный момент, 1988 год.

Мы, учась ещё в семинарии, очень много готовились к этой великой дате. И от Учебного комитета, от Московской духовной академии нас часто посылали на разного рода конференции. Я участвовал в Третьей международной конференции, посвящённой Тысячелетию Крещения Руси в городе Ленинграде. Она проходила там в Александро-Невской лавре. И мы там пребывали от духовной академии четыре или пять дней. Также я иподиаконствовал со многими архиереями в Богоявленском Патриаршем соборе во время богослужений, был помощником в разного рода конференциях в Москве от Отдела Внешних Церковных Сношений. Тогда там нами руководил, сейчас уже покойный, митрополит Феофан[7] Казанский. Участвовал и в других мероприятиях, которые были тогда к Тысячелетию Крещения Руси. Их было много, они были крупные и мелкие, и в Москве, и в Троице-Сергиевой лавре.

Отец Сергий, спасибо большое!