ФИО, сан: протоиерей Василий Попов

Год рождения: 1960

Место рождения и возрастания: с. Гремячье, Хохольский район Воронежской области

Социальное происхождение: из семьи крестьян

Образование: Московская духовная академия

Место проживания в настоящее время: г. Воронеж

Дата записи интервью: 08.11.2024

Беседу проводили Томищ Михаил, Ковалев Владимир, студенты IV курса Воронежской духовной академии.

Организатор – иерей Иоанн Тарасов

Здравствуйте, батюшка, расскажите, пожалуйста, о себе: где Вы родились, о Вашей семье, о том, где Вы получили образование.

Меня зовут протоиерей Василий Иванович Попов, 1960 года рождения. Родился я в большом селе Гремячье, в 25 километрах от города Воронежа. Наше село расположено на красивом берегу великой реки Дон.

Там я закончил среднюю школу, после которой в 1978 году поступил в Воронежское художественное училище. Пока я учился в школе, я посещал изостудию в Воронеже. Мне нравилось рисовать ещё с детства, и в восьмом классе я занял первое место в районном конкурсе «Я вижу мир».  

В 1979 году со второго курса училища меня, как и всех молодых людей, призвали в ряды советской армии, где два года я служил под Москвой. У меня остались самые приятные воспоминания об армии.

Надо сказать, что мой духовный путь как верующего человека начался именно со времени служения в армии. Мы служили под Москвой в закрытом городе Калининград-7, сейчас это город Королёв. Это была образцовая часть, в которой каждый месяц подводили итоги по боевой, политической подготовке и так далее. Если взвод занимал первое место, то награждали экскурсионной путёвкой по Золотому кольцу: это Троице-Сергиева лавра, Суздаль, Владимир, Истринский монастырь. Тогда он ещё был в состоянии запустения, это ещё не был монастырь, даже не было мыслей, наверное, о восстановлении этого монастыря, а музей там был очень хороший. Вот тогда началось моё обращение к Богу.

Хотя я ни разу не был в храме. Я родился в относительно верующей семье: бабушка, естественно, была верующим человеком, она соблюдала посты, у неё всегда были в комнате иконы, как во всех деревенских домах, красный угол с иконами. Мама тоже придерживалась праздников, поскольку она была воспитана в этой традиции своей мамой. Что касается отца, то он, как многие мужчины, был равнодушен к религии, даже немного настроен антирелигиозно. У него не было особого противодействия, но всё равно происходили конфликты с бабушкой. Он пытался её как-то перевоспитывать.

Родился я в большой семье, нас было пятеро детей. В начале 1960-х годов в сёлах всегда были большие семьи. Я помню, что не было в семьях меньше троих детей, а бывало и пять, и семь, и даже одиннадцать детей. Все в семье воспитывались трудом. Мои родители, можно сказать, были простые крестьяне. Отец работал в колхозе, мама тоже работала в колхозе. Несмотря на то, что отец работал механизатором, моё происхождение можно назвать крестьянским.

Я начал говорить о своём духовном пути, и действительно, это не с детства началось. Я не помню, чтобы был какой-то особый интерес к вере, потому что воспитывали в соответствии с той антирелигиозной пропагандой, которая проводилась везде: через существовавшие тогда СМИ, телевидение, фильмы, которые в то время показывали, в школе часто проводилась антирелигиозная пропаганда.

Но я должен сказать, что крестик носил, потому что меня в детстве крестили, и отец этому не препятствовал. Крестили меня в младенческом возрасте. Я родился дома, не в больнице. Дом был небольшой, пятистеночек, там висела лампочка, и бабушка-повитуха, соседка, рассказывала, что, когда я родился, я ручками к этой лампочке потянулся, такая реакция была на свет. Крестили в детстве несмотря на то, что в то время, в 1960-е годы, всё-таки боролись с верой, но всё равно люди детей крестили. Фактически не было некрещёных детей, причём крестили их в церкви. Иногда крестили дома, я помню, у нас на соседней улице жила верующая женщина, её все звали «монашкой», она ходила, читала по покойникам и даже крестила. И мне даже приходилось принимать участие в таких крестинах: когда мне было 15 лет, крестили моего племянника. Его отец не захотел крестить в церкви, он тоже был настроен антирелигиозно. И решили покрестить его дома. Я был крёстным, я помню, как она крестила.

В нашем селе не было храма, он был разрушен до основания в 1930-е годы. Остались только около него некоторые надгробные плиты, там были похоронены знаменитые люди. Это было самое красивое, самое высокое место в нашем селе, храм располагался рядом с погостом. Он был освящён в честь Вознесения Господня, и один престол был в честь Параскевы Пятницы. Слава Богу, в середине 1990-х годов этот храм стали восстанавливать. Сейчас он восстановлен, правда не на том основании, где раньше был, а рядом. Он построен немного в иной архитектуре, но, тем не менее, храм существует в нашем селе. Таким образом, говорить о каких-то религиозных переживаниях в детстве, конечно, не приходится, фактически их не было, хотя с детства меня церковная эстетика привлекала.

В соседнем селе сохранился полуразрушенный храм: крыши не было, покосившийся куполочек… И я туда неоднократно ходил или плавал на лодке, чтобы его нарисовать. У меня сохранилось несколько этюдов. Этот храм меня завораживал – меня восхищала его эстетика. Иногда даже снились странные сны, связанные с ним. Вот снится, что в соседнем селе стоит красивый храм с синими куполами со звёздами, которых я никогда не видел, а потом увидел их в Троице-Сергиевой лавре, когда в первый раз приехал.

Тогда время было трудным. Когда я учился в девятом классе, я носил крестик, это такая была традиция, многие носили крестики.  Крестик висел открыто, я не пытался его спрятать. Однажды завуч подошёл ко мне и едва не сорвал его указкой. Это было в конце 1970-х годов: 1976-1977 год. Даже тогда антирелигиозная пропаганда велась.

Но настоящие изменения, действительно, начались в армии, моё мировоззрение стало постепенно меняться. Это во многом было связано с посещением Троице-Сергиевой лавры. На меня огромное впечатление произвели монахи, которые нам встречались, их задумчивые лица. Но это было только началом.

Потом, когда я вернулся после армии и продолжил учиться, мой учитель (Эдуард Иванович Асташев, в крещении Николай), который вёл три года нашу изостудию, оказалось, стал православным, стал посещать храм. Он резко изменился, у него изменился образ жизни. И на меня, конечно, это тоже подействовало. Он начал со мной беседовать, хотя я и находил какие-то контраргументы на его доводы относительно религии. Первоначально приходилось спорить с ним, а потом как-то мы тихо, спокойно, душевно вечером побеседовали, и на меня это очень сильно подействовало, произошёл какой-то внутренний переворот, как говорят, «действие благодати». Сразу поменялось мировоззрение, взгляд на жизнь, на искусство, которым я занимался, которое я очень любил, оно показалось мне таким мелким, каким-то незначительным. И показалось, что не стоит все силы отдавать творчеству, искусству, потому что именно с ним связано много разных искушений. И мне показалось, что надо всё это оставить и как-то изменить образ жизни.

Ещё на меня подействовал сильно один случай. Я общался с этим художником, и он написал большую икону Воскресения Христова на горнее место, понятно, не в традиционном стиле, а в живописном, на большом холсте. Оказывается, его попросил батюшка, как сейчас помню, отец Василий, настоятель Никольской церкви. Он рассказал: «Вот отец Василий подошёл ко мне и сказал: “Николай, ты художник?” – Хотя его звали Эдуард, но он вспомнил, что в крещении Николай. – “Напиши икону”». Он написал фигуру Спасителя, стоящего на камне. Образец у него был не совсем православный, но какой дали. Написал он красиво, конечно. И он мне сказал: «Давай мы с тобой эту икону отнесём в храм Никольский». Стояла зима, было довольно холодно, а икона большая, где-то метр на полтора. Мы не смогли с этой иконой зайти в транспорт, пришлось её нести несколько километров от мастерской до храма. Сами тогда сильно замёрзли пока несли, и очень сильно замёрзли руки. А когда наконец принесли икону в храм, нас встретил батюшка, отец Василий. По-моему, он был не то молдаванин, не то грек, его русский язык был не совсем чёткий. Он подошёл ко мне, взял мои руки и начал на них дышать. Такой пожилой довольно человек, священник, старичок. И это произвело на меня особое впечатление, что вот он проявил такую заботу, такую любовь, в таком, казалось бы, незначительном деле, отнёсся с любовью. Это также оказало позитивное воздействие на мою душу.

Постепенно я стал утрачивать интерес к творчеству, который был у меня все эти годы, даже в армии я много рисовал. Я решил уйти из художественного училища после второго курса и поступить в духовную семинарию. Однако в то время это было не так просто. Во-первых, надо было получить рекомендацию от священнослужителя. Во-вторых, нужно было готовиться, я же происходил не из семьи священника. Было очень сложно поступить в семинарию человеку не из церковной среды. Нужно было готовиться соответствующим образом: читать, петь, послушание при храме нести. Поэтому я решил год готовиться, поработать более основательно для поступления в семинарию. Пытался найти, где было возможно, посмотреть программу поступления в семинарии.

Один год я работал художником-оформителем при райкоме партии Россошанского района в отделе пропаганды и агитации. Рисовал огромные фигуры Ленина, в то время ещё Брежнева. Целый год работал и параллельно готовился. Нужно было получить рекомендацию от священнослужителя. Я сначала подошёл к настоятелю Покровского собора, но он ответил: «Извините, я Вас не знаю». Я понимал, что священнослужители немного боялись писать рекомендации, потому что советское было время. Мне написал рекомендацию протоиерей россошанский, священник, который служил в храме Александра Невского. Я поехал подавать документы задолго до начала экзаменов, как мне посоветовали. Иеромонах, который принимал, сказал: «Вы, как только сдадите документы, постарайтесь уехать. Взять отпуск и уехать». Я сначала не понял, почему он так сказал, но потом дошло. Когда я сдал документы, через некоторое время информация пришла на моё место работы. Люди в штатском искали меня, чтобы побеседовать со мной, как-то меня отвлечь от этой затеи. Такие случаи действительно были со многими моими однокурсниками. Их встречали на вокзалах, беседовали, даже угрожали. Предлагали какую-то другую помощь, предлагали поступать в другие вузы, но только не в семинарию. Это было уже начало 1980-х годов, а всё равно антирелигиозная пропаганда велась, хотя это были уже не 1960-е годы, уже не хрущёвское время, но, тем не менее, в семинарию было не так-то просто поступить. Нужно было преодолеть эти кордоны, препятствия.

Очень много поступало молодых людей. Когда я поступал, конкурс был десять человек на место. Тридцать человек брали, а документов было триста. Причём я заметил, что большинство ребят, были из Украины. Наверное, потому, что в Украине не так активно велась антирелигиозная пропаганда, храмов было побольше. Я не надеялся поступить, но, к моему удивлению, я поступил в 1983 году в духовную семинарию.

Вот таким образом начался мой путь служения в Церкви. Закончил я первый курс, а когда вернулся с каникул, то увидел, что меня нет в списке второго курса. Я думал, что меня отчислили за что-то, но оказалось, что меня просто перевели в третий класс. Тогда существовала практика, что если первый класс заканчиваешь с отличием, по первому разряду, то могут перевести. Тем более, переводили на третий курс женатых, чтобы поскорее семинарию закончили. Нужда была в священнослужителях. На третьем курсе меня рукоположили в священнослужители.

Батюшка, вот Вы рассказывали про те антирелигиозные действия, которые вело государство. А можете рассказать поподробнее, какие были способы их ведения в советское время?

Когда учились в школе, нередко педагоги, особенно преподаватели истории или биологии высказывали критические аргументы против религии. Причем эти аргументы были довольно примитивные, чаще всего они сводились к тому, что священнослужители обманывают людей, придумывают какие-то чудеса, мощи, и что цель религии заключается в том, чтобы людей как-то отвлечь от этой земной действительности, земной деятельности, потому что здесь нужно трудиться, работать, а религия уводит людей в какую-то мистику непонятную, то есть отвлекает от того, что должен человек делать на земле. Вот к этому в основном аргументация сводилась. Я бы не сказал, что в годы моего обучения в школе эта антирелигиозная пропаганда носила какой-то агрессивный характер. Она присутствовала, но в то же время много было верующих людей.

В то время на Пасху было самое массовое хождение людей на кладбища. Вот это был показатель веры. Я помню детство в селе, там на Пасху что-то невероятное творилось. Все приходили на Пасху, на Воскресение Христово, на кладбище. Верующие, неверующие – все ходили обязательно. Я помню, как-то на Пасху был в соседнем селе у своего дедушки. Дедушка с бабушкой меня взяли с собой, мы обошли все могилки. Обязательно все ходили – от мала до велика.

Сейчас нередко я слышу, что это неправильная традиция – ходить на Пасху на кладбище. Но я не совсем согласен с этим. Почему? В то время куда было людям идти? Церкви нет. Пасха… Люди знали, что Пасха. Их хождение на кладбище было фактически хождением в храм. Потому что на Пасху все люди приходили, освящали куличи. Храмы были в Воронеже, там было три храма, но пока в Воронеж доедешь… В соседних сёлах храмов не было. Кто-то мог поехать в Воронеж освятить куличи и пасху там, а кто-то нет. И все приходили на кладбище. И кладбище для них было как храм. И то, что там происходили какие-то безобразия, это встречалось, конечно, но довольно редко. Обычно люди приходили на кладбище, поминали куличом, яйцом и молились, кто как мог. Вот это было показателем веры. И, конечно, эта традиция и сейчас сохраняется. Мне кажется, что не надо её менять. Да, понятно, что сейчас уже есть храмы, но они всё равно рядом с кладбищем. Люди приходят в храм, а потом после службы они же могут зайти на кладбище. Это правильно, наверное, потому что Христос воскрес для всех, не только для живых, но и для мёртвых это праздник. На мой взгляд, это правильная традиция, тем более, когда люди помнят о том, что это нужно, если это нецерковные люди. Ведь некоторые в церковь не ходят, а на кладбище идут. Ну представьте себе, если их отучить ещё на кладбище ходить, то у них никакой святыни в душе не будет. А тут даже в практических целях: люди хотя бы перед Пасхой могилки свои приберут. Вот эта традиция была массовой в советское время. Потому что людям некуда было идти. И вот таким образом проявлялось их религиозное чувство. Значит, люди верили, несмотря на эту пропаганду. На кого-то она действовала, а для кого-то она абсолютно не имела никакого значения. Тем более, антирелигиозная пропаганда где-то в 1970-х годах, в начале 1980-х была довольно слабой, слабо аргументированной, потому что уже не было такого антирелигиозного бума, который мы замечаем в 1930-е годы или в 1960-е, в хрущёвские времена. Эта пропаганда велась по инерции, по традиции, но цели, которую ставили те, кто пропагандировал эти антирелигиозные идеи, на мой взгляд, не достигала.

Удивительно то, что, как я сказал, в то время, в 1970-е, в начале 1980-х годов столько было желающих поступить в семинарию. Казалось бы, антирелигиозная пропаганда – раз. Препятствия всякого рода – два.  Потом не только препятствия, шантаж со стороны власть имущих, чтобы молодой человек не поступил в семинарию. Но, тем не менее, конкурс был огромный. Это не только потому, что было у нас всего три семинарии, а всё-таки, потому что верующих людей было очень много. Это ещё один показатель того, что антирелигиозная пропаганда не достигала цели.

Когда я приехал в Воронеж и начал служить в 1986 году, то крестин было много, в воскресные дни – около 120-150. Стояли очереди на крестины, и были ещё необходимы паспорта. Сейчас не обязательно паспорт на крестины, только свидетельство о рождении ребёнка. Записывали паспортные данные, а потом их могли проверить. То есть людям могли грозить последствия, но люди всё равно рисковали. Находились, конечно, люди, которые просили покрестить без записи. Но в основном все приезжали, записывались и крестились. Это было своего рода исповедничеством. Вот этот бум продолжался несколько лет с 1986 по 1989 годы. Потом начали строить другие храмы, а в наше время, бывает двое-трое крестин. Храмов больше, а детей меньше рождается. Вот такая ситуация.

Батюшка, в те годы удалось ли Вам посещать в качестве туриста или паломника какие-то святые места?

Во время воинской службы я их посещал, до этого такой возможности не было. Это были даже не паломнические поездки, а туристические, мы посещали города Золотого кольца. Я помню даже, мы зашли в храм, в Троицкий собор, естественно, в парадной форме и фуражках. Нам говорили снять фуражки. Мы даже этого не знали, что нужно снимать головной убор, заходя в храм. Так что это были просто туристические поездки, о паломнических поездках тогда речи не было.

Батюшка, расскажите поподробнее о Вашем обучении в духовных школах.

О духовных школах у меня осталась очень добрая память. Это было особое время. Я испытал особое чувство, когда услышал свою фамилию, что меня зачислили в духовную семинарию. Я помню, что летел, как на крыльях, когда возвращался домой, чтобы забрать вещи.

Кстати, со мной из Воронежа ещё двое ребят поступало, но почему-то они не поступили. Из области несколько ребят тоже поступили со мной в один год. Мы считали себя счастливыми людьми, что мы учимся в таком учебном заведении. Московская духовная семинария располагается в стенах Троице-Сергиевой лавры, и это имело особое значение, потому что у нас была возможность не только слушать замечательные лекции замечательных преподавателей. Хотелось бы вспомнить некоторых преподавателей, в частности, Константина Ефимовича Скурата[1], Царство Небесное. Он на первом курсе вёл катехизис. Я храню своё первое сочинение, которое написал катехизису, и его замечание. Он написал через запятую: «Просто, хорошо». И поставил оценку. Человек был глубоко православный. Казалось, преподавал катехизис, сухой предмет, но вот он преподавал его интересно. Чувствовалось, что он имеет веру и свой личный духовный опыт. Многих других можно преподавателей вспомнить. Я вспоминаю тех, кого уже нет. Отца архимандрита Иоанна (Маслова)[2], который вёл у нас литургику. Его лекции были очень интересные, духовные. Человек был строгой монашеской, аскетической жизни. С одной стороны, он был строгий, когда мы отвечали, а с другой стороны, проявлял нередко милость. Но проявлял именно тогда, когда видел у нас смирение. Когда видел гордость, то всё, он мог спросить фактически весь материал. А когда видел смирение, мог с милостью подойти к ученику. Нельзя не вспомнить нашего регента Марка Харитоновича[3], который управлял хором Московского духовной семинарии. Отца архимандрита Матфея[4], который, правда, преподавал в академии уже, тоже удивительный человек, человек-легенда. А из ныне здравствующих, конечно, как не вспомнить Алексея Ильича Осипова[5], очень живые были у него лекции, интересные. Помню, первая его вступительная лекция нас просто всех поразила, когда он приводил аргументы в пользу бытия Божия. Это нас всех потрясло, и настолько нас убедила первая встреча с ним! И потом, наверное, не случайно уже в академии, я, заканчивая обучение, выбрал кандидатскую работу именно под руководством Алексея Ильича Осипова «Православное понимание свободы». По окончании академии в 1994 году я эту кандидатскую работу защитил. Что можно ещё вспомнить? Это время особое было ещё почему? Потому что, как я сказал, были какие-то особые духовные переживания. Это связано, наверное, с тем, что мы жили в стенах Троице-Сергиевой лавры, монастыря. И как-то всё было ясным, всё было понятно. Казалось, что Бог близко. Такие ощущения особые, особые религиозные переживания. Они связаны с той атмосферой, с тем прекрасным богослужением, которое было в семинарии. Особенно, когда мы ходили на богослужения в лаврские храмы, в трапезный храм или в Троицкий храм. Но в Троицком тогда не так часто служили. Или летом в Успенском храме, где как раз пел хор монахов или смешанный хор отца Матфея. Мне нравилось ходить на ранние литургии, когда пел смешанный хор.

Вот эта эстетика лаврская, эта духовная атмосфера особо действовала на душу, тем более, каждый наш день начинался с молитвы у мощей преподобного Сергия Радонежского, а я старался ещё посещать до занятий и братские молебны. Начинались они в 5:30 утра. Мы их посещали, ходили периодически несколько раз в неделю. Там тоже была особая атмосфера, особая обстановка.

Тем более, у нас в лавре у каждого семинариста был свой духовник. Я нередко ходил к отцу Кириллу[6], но духовником я себе избрал отца игумена Косму (Алёхина)[7], Царство Небесное. Я не так давно был в лавре и заезжал на кладбище братское в Деулино[8], служил там панихиду по отцу Косме. Это был тоже удивительный старец, тёплые воспоминания остались от общения с ним. Он принимал у себя в келии, всегда давал очень мудрые советы. Когда какие-то серьёзные вопросы у нас возникали, он отправлял к отцу Кириллу. К отцу Кириллу я тоже часто ходил. И к нему мы ходили по вечерам. Отец Кирилл проводил так называемые «библейские часы» с восьми до девяти. Собирались в келии желающие семинаристы, набиралось человек 20-30. Читали несколько глав из Библии, из Ветхого Завета. Справа и слева от отца Кирилла сидели два учёных монаха. Я как помню, это был архимандрит Исаия[9] и архимандрит Захария[10]. Тогда они ещё не были архимандритами. Один, по-моему, был иеромонахом, а другой – иеродиаконом или просто монахом. И вот отец Кирилл читал, затем спрашивал: «Ну, отец Исаия, разъясни, о чём здесь идёт речь». То, что не мог разъяснить отец Исаия, добавлял отец Захария или сам, естественно, отец Кирилл. После этих встреч отец Кирилл обычно каждому студенту давал какой-то гостинчик: либо какую-нибудь конфету, либо фрукт какой-то экзотический. Вот это тоже имело очень большое значение. Эти годы обучения в семинарии были особым временем каких-то духовных откровений, переживаний. Тогда казалось, что вся духовная жизнь и будет такой. Потом, конечно, когда началась уже реальная жизнь, церковное служение, нужно было самостоятельно принимать решения. И стало появляться больше искушений, соблазнов, трудностей и нередко духовные охлаждения. И я понял, почему. Потому что, это другая атмосфера, когда ты живёшь в той обстановке, ты находишься под покровом преподобного Сергия Радонежского.

Даже сейчас, когда приезжаешь в Троице-Сергиеву лавру, переступаешь порог монастыря, входишь в эти ворота, и те вопросы, с которыми ты ехал, которые хотел разрешить через духовников, находятся сами по себе, находится их разрешение, приходят нужные, правильные мысли. То есть, Троице-Сергиева лавра является, на мой взгляд, духовным сердцем России, таким местом, где человек может духовно оживать, восстанавливаться духовно от ран, которые он получает здесь, в миру, совершая своё служение. Служение непростое, мы сталкиваемся с многими трудностями, искушениями, периодически посещая Троице-Сергиеву лавру, как-то пытаемся духовно восстанавливаться. Эти пребывания в духовных школах оставили очень глубокий след в душе, и, можно сказать, именно тогда были заложены основы духовной жизни, основы отношения к своему служению, ответственности. На мой взгляд, очень большое значение имеет школа, которую ты прошёл. А московские духовные школы отличаются тем, что они находятся в стенах монастыря под покровом преподобного Сергия Радонежского. Это не просто изучение какой-то рациональной богословской науки, а опытное приобщение к богословию. Это очень важно.

Расскажите, пожалуйста, о Вашем рукоположении.

Рукоположили меня 30 декабря 1984 года. В этом году 40 лет. Когда я учился на третьем курсе. Тогда обычно с третьего курса можно было рукополагаться, писали прошение ректору. Затем я почти год служил диаконом, и на праздник Введения Пресвятой Богородицы во храм я был рукоположен. Рукополагал тогдашний ректор семинарии архиепископ Александр (Тимофеев)[11]. Рукоположен я был в священный сан, когда был на четвёртом курсе.

Мне хотелось продолжить своё обучение в академии, но тогда, преимущественно в академию брали тех, кто не был обременён саном, семьёй. Они ещё не определились, и, как правило, даже, может быть, невзирая на какие-то показатели в учёбе, в академию брали чаще всего тех, кто ещё не определился в жизни. Ещё это было связано с тем, что тогда священнослужителей не хватало, поэтому, если ты заканчиваешь семинарию в священном сане, то нужно было ехать служить на приход в ту епархию, из которой ты был направлен. Чаще всего так и было. Но надо сказать, что далеко не все имели желание поступать в академию.

Я был из тех, кто желал поступить на дневное, продолжить своё обучение в академии. Я подал прошение, владыка Александр меня вызвал, сказал: «Я не против, потому что Вы закончил семинарию по первому разряду». У меня было 2-3 четвёрки всего, остальные были отличные оценки. «Но, поскольку Вы в сане, если Ваш правящий архиерей Вас отпустит в академию на дневное отделение учиться, тогда пожалуйста». А мой правящий архиерей, владыка Мефодий[12], тогда возглавлял хозяйственное управление Московской Патриархии и находился в основном в Москве. – «Вот Вы поезжайте сейчас к владыке Мефодию, если он отпустит Вас, я сразу же Вас зачислю в академию».  Я поехал в владыке Мефодию. Он меня принял любезно, мы побеседовали. Он мне посоветовал: «Поезжай лучше на приход, а в академии учись заочно. Зачем тебе “штаны протирать”, у меня священнослужителей не хватает. Ничего, заочно будешь учиться».

Я вернулся, и владыка Александр сразу поставил резолюцию на моё прошение – зачислить на заочный сектор, и я продолжил своё обучение уже заочно. Конечно, заочное обучение — это не то уже, но было тоже очень приятно, когда мы два раза в год приезжали в академию, жили там по две недели, слушали лекции, сдавали экзамены, молились у мощей преподобного Сергия, посещали службы. Это тоже было очень важной духовной поддержкой в служении. Это неплохо тоже, когда ты совмещаешь служение с обучением, потому что возникает масса вопросов, о которых ты даже не подозревал. Одно дело, когда учишься в семинарии, ты представляешь ещё в розовом цвете своё служение. Оно представляется каким-то идеалом. И много подводных камней появляется, когда начинаешь служить, о которых я вообще не мог подумать, когда учился в семинарии. А когда, действительно, ты служишь и ещё параллельно учишься, ты можешь какие-то вопросы разрешить и с духовниками, и с профессорами академии.

Поэтому вот я учился заочно в академии. А когда я приехал сюда, в Воронеж, после семинарии, два месяца ждал своего назначения на приход. Мне хотелось, конечно же, получить какой-нибудь сельский приход, более спокойный, чтобы учиться. Да ещё и тяга к творчеству сохранялась, потому что в семинарии я посещал иконописную школу. Я думал: «Дай Бог получить такой приход». Но Промысл Божий решил всё несколько иначе. Два месяца я нёс послушание в Покровском соборе. Мне не хотелось оставаться в Покровском соборе, потому что было много крестин, очень много венчаний, ежедневные требы и так далее. Но указ я получил в Покровский кафедральный собор. Немножко огорчился, правда, но, тем не менее, в Покровском соборе прослужил почти 9 лет. Потом я был назначен ректором духовного училища[13], а потом семинарии, меня перевели как раз в Успенский семинарский храм. Это было в 1995 году. В течение двух лет, будучи ректором духовного училища, я в то же время был клириком Покровского собора. Только с 1995 года я стал клириком Успенского храма, а потом и его настоятелем, там я прослужил 10 лет.

Батюшка, расскажите про Ваше служение именно в стенах Воронежской духовной семинарии, так как Вы застали её основание. Можете чем-то поделиться?

Конечно, о семинарии можно много рассказывать. Мысль о возрождении духовного училища пришла правящему архиерею, обсуждалась с членами совета и решили в 1993 году в Воронеже возродить духовную школу. Тогда начался процесс возрождения духовных школ во многих епархиях.

Первые семинарии появляются в Ставрополе, в Тобольске, в Саратове и в Воронеже. Но думали постепенно возрождать духовную школу и поэтому решили сначала возродить духовное училище, а потом, может быть, реорганизовать духовное училище в семинарию. Владыка Мефодий благословил меня возглавить эту работу.

До этого я несколько лет занимался просветительской деятельностью. У нас при Покровском соборе существовала миссионерская группа. Все желающие, особенно это были представители интеллигенции, приходили в Покровский собор, и мы читали им лекции. Собиралось довольно много людей, до 100 человек, которые интересовались Православием, либо при Покровском соборе, либо при библиотеке имени Никитина[14]. Этот интерес появился после 1988 года, после знаменательного юбилея Тысячелетия Крещения Руси. Тогда интерес к Православию появился. С тех пор появилась возможность общаться с людьми вне Церкви. Стали приглашать и в высшие учебные заведения, и в школы. Кстати, я был одним из первых, кто начал вести занятия в школе. Это была 58-я школа, сейчас гимназия имени Басова, директор меня пригласила в 1989 году. Я читал старшеклассникам лекции по истории Русской Церкви и Закон Божий, то есть основы вероучения. Касались немного истории религий, почти три года я занимался в школе. И это не вызывало каких-то нареканий, противодействий со стороны родителей и педагогов. Конечно, были противники, тем более тогда ещё существовал институт уполномоченных по делам религий[15]. Когда уполномоченный узнал, что я хожу в школу, он вызвал меня и строго со мной побеседовал. Я был тогда в таком недоумении, стоит ли продолжать, и доложил об этом правящему архиерею, митрополиту Мефодию. Он мне сказал: «Не волнуйся, продолжай, как продолжал». Потом штат уполномоченных через некоторое время ушёл в небытие, можно так сказать, был сокращён. Такой вот у меня был небольшой опыт миссионерской работы.

В 1992 году, по-моему, были открыты курсы, можно сказать, повышения квалификации священнослужителей. Поскольку далеко не все священнослужители имели богословское образование, многих рукополагали без образования, владыка Мефодий благословил открыть эти курсы. На этих курсах я читал лекции по основному богословию. После владыка благословил меня возглавить духовное училище. Я, честно сказать, немножко испугался такого высокого и ответственного назначения и сначала отказался. Но потом через месяц исполняющим обязанности ректора был назначен мой однокурсник, отец Александр Домусчи[16], а меня всё равно владыка поставил инспектором. Ну а потом через полгода я стал уже ректором духовного училища.

Первые годы, конечно, были очень трудные. У нас фактически не было здания. Нас временно разместили на территории Успенского храма. Кстати, это был первый храм, который передали Церкви в 1989 году. До этого у нас было три храма – Покровский собор, Никольский и Казанский. А в 1989 году передали Успенский храм. Там были стены и крыша, куполов не было. Храм был весь заросший, кругом расположены брошенные могилы. И вот этот храм начал восстанавливать отец Василий Зализняк[17] как раз с 1989 года. Он фактически к 1993 году этот храм восстановил и на территории стал строить здание воскресной школы. К тому времени оно было построено только на треть, и решили в нём разместить духовное училище. Когда я приехал, увидел, что никаких удобств не было: ни воды, ни канализации – ничего. Было только 2-3 помещения, где можно было расположиться, даже никакого кабинета ректора не было. И вот, тем не менее, мы провели экзамен, было три человека на место, набрали около 30 ребят. Все ребята первый год жили в одном большом помещении. В казарме, скажем так. Удобства были во дворе. Стояла одна такая ёмкость. Утром они все умывались по очереди. Полевые условия. Это продолжалось первые годы, достраивали здание постепенно. Но, несмотря на какие-то трудности бытового характера, всё-таки мы занимались. Правда, в первые годы мне самому пришлось читать добрую половину всех предметов, потому что священнослужителей с богословским образованием было не так много, тем более, с высшим богословским, а тем более, способных преподавать в семинарии. Поэтому я преподавал предметы, вплоть до славянского языка. Но это были первые годы, потом постепенно штат педагогов был набран. Приглашали специалистов из университета, преподавателей истории. Одним из первых преподавателей был Аркадий Юрьевич Минаков[18], сейчас он профессор семинарии, доктор исторических наук. Андрей Олегович Амелькин[19], Царствие Небесное, был очень хорошим преподавателем. Также был приглашен профессор славянского языка из университета. Богословские предметы преподавали некоторые священнослужители. Были даже светские люди, которые имели соответствующее светское образование, но интересовались богословием. Вспоминаю Юлию Вячеславовну Ушакову[20] – удивительного педагога и человека, она была христианкой, ещё в советское время интересовалась именно богословием, очень хорошо знала святых отцов, замечательно писала статьи. Я пригласил её преподавать сравнительное богословие и сектоведение.

В течение двух-трёх лет мы постепенно проходили этот период становления. Когда меня назначили настоятелем храма, тогда стало проще решать бытовые вопросы, строительные вопросы. И вот постепенно в здании появилась вода, провели канализацию. Конечно, это здание не было предназначено для семинарии, оно было предназначено для других целей. Но мы думали, что будем там находиться некоторое время, а потом найдём другое здание. Даже претендовали на то, чтобы нам передали историческое здание семинарии. И как раз с этим обращением мы вышли к губернатору (Ивану Михайловичу Шабанову) в 1997 году, когда наше духовное училище уже получило статус семинарии. Мы реорганизовали духовное училище в семинарию. Первые выпускники учились два года, потом стали учиться три года в училище, а когда мы стали духовной семинарией в 1997 году, уже перешли на четырёхлетнее обучение. Тогда мы как раз написали обращение к губернатору, чтобы нам передали историческое здание в центре города. Изначально нам передали только половину четвёртого этажа, потому что там располагалось очень серьёзное учебное заведение – техникум, который имел строительную направленность. Там очень много училось детей, до тысячи. И куда их выселить? Тем более, объясняли тем, что это здание уже восстановлено. Во время Великой Отечественной войны 90 с лишним процентов Воронежа было уничтожено, в том числе сильно пострадала вот эта улица. Фактически говорили, что от семинарии тут остались только стены. А всё это было восстановлено, и четвёртый этаж надстроен. То есть это фактически уже новое здание. Тогда этот вопрос не был решён, и где-то около года в это здание, в часть здания, нас не переводили, не было в этом смысла. Что мы на четвёртом этаже будем делать, когда внизу здание занято совсем другими студентами? Через полгода нам начали предлагать другие варианты, но они нам не подошли. Фактически до недавнего времени, пока при владыке Сергии[21] мы не получили это прекрасное здание, семинария располагалась в Успенском храме.

Трудностей было много, но с Божией помощью и усилиям правящих архиереев мы их преодолевали. Хотелось бы выразить глубокую благодарность архипастырям, в частности митрополиту Сергию, который очень много приложил усилий для того, чтобы наша Воронежская духовная семинария получила такое прекрасное здание, и чтобы она постоянно совершенствовалась, чтобы здесь были замечательные педагогические кадры, чтобы были созданы все условия для студентов. И вот эти условия сейчас созданы. Я сейчас смотрю на духовную семинарию, сравниваю с тем, какой она была раньше, и, конечно, это небо и земля. Но, с другой стороны, конечно, проблемы есть. Мне кажется, самая главная проблема – это отсутствие молодых людей, которые могли бы поступать в семинарию. Сейчас фактически нет конкурса, если раньше конкурс какой-то был, сейчас конкурса нет. Но надеемся, что эти времена будут меняться и что такая замечательная духовная школа будет востребована.

Батюшка, ещё один вопрос, связанный с Вашим увлечением, которое впоследствии стало расти. По поводу Ваших художественных способностей. Вы занимаетесь писанием икон?

Знаете, несколько икон я написал, когда служил в Покровском соборе. Ещё до того, когда был назначен сюда ректором, потому что времени было побольше. Эти иконы находились в иконостасе крестильного храма. Правда, сейчас крестильный храм переделан, и в нём уже новый иконостас и другие иконы. Но потом уже фактически времени не было для того, чтобы писать иконы. Для того, чтобы писать иконы, нужен, действительно, какой-то особый уклад жизни, нужно уединение, тишина, некий апофатизм. Церковная деятельность полезна, но в какой-то степени это суета. Поэтому иконы я фактически сейчас не пишу, но увлечение живописью у меня сохранилось. 20 лет назад я вступил в Союз художников России и до сих пор являюсь художником. Иногда принимаю участие в выставках, во Всероссийских выставках и так далее. Живописью я периодически занимаюсь, потому что она не требует столько времени. Можно за два часа написать какой-нибудь пейзаж, этюд или портрет. Скажем так, для меня занятие живописью – это время досуга, время отдыха. Но всё-таки приоритетом является служение в Церкви. В настоящее время я являюсь настоятелем храма города Семилуки уже 21 год. Этот храм фактически я построил, в 2017 году он был освящён в честь святителя Митрофана. В то же время я несу послушание благочинного Семилукского церковного округа, члена Епархиального Совета, руководителя отдела религиозного образования и катехизации уже 21 год, ну и профессора Воронежской духовной семинарии. Поэтому времени фактически нет заниматься творчеством. Но какими-то урывками иногда нахожу возможность что-то написать.

Спаси Господи!

[1] Константин Ефимович Скурат, (1929-2021) – историк Церкви, богослов, заслуженный профессор МДА.

[2] Схиархимандрит Иоанн (Маслов), (1932-1991) – писатель, церковный историк, магистр богословия.

[3] Марк Харитонович Трофимчук, (1919–2005) – преподаватель церковного пения и руководитель хора в Московской духовной семинарии.

[4] Архимандрит Матфей (Мормыль), (1938-2009) – регент, руководитель объединённого хора Свято-Троицкой Сергиевой лавры и Московских духовных академии и семинарии.

[5] Алексей Ильич Осипов – учёный-богослов, педагог и публицист, доктор богословия, профессор Московской духовной академии.

[6] Архимандрит Кирилл (Павлов), (1919-2017) – старец, духовник Свято-Троицкой Сергиевой лавры.

[7] игумен Косма (Алёхин), (1948-2021) – насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры.

[8] Деулино – село в городском поселении Сергиев Посад, Московская область.

[9] архимандрит Исаия (Белов), (†06.02.2011) – насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры.

[10] архимандрит Захария (Шкурихин) – исполняющий обязанности духовника Троице-Сергиевой лавры.

[11] Архиепископ Александр (Тимофеев) (1941-2003) – архиепископ Саратовский и Вольский, ректор Московской духовной академии (1982-1992)

[12] Митрополит Мефодий (Немцов) – митрополит Пермский и Кунгурский, председатель хозяйственного управления Московской Патриархии в 1985-1988 гг.

[13] Протоиерей Василий Попов занимал должность ректора Воронежской духовной семинарии в 1997-2003 гг.

[14] Воронежская областная универсальная научная библиотека И. С. Никитина. – главная универсальная библиотека в г. Воронеже.

[15] Совет по делам религий при Совете министров СССР – государственный орган при Правительстве СССР, занимавшийся вопросами религий на территории Союза Советских Социалистических Республик в период с 1965 по 1991 годы.

[16] Протоиерей Александр Домусчи – настоятель Петро-Феврониевского храма в посёлке Солнечном Рамонского благочиния Воронежской епархии. С 1993-1994 – и.о. ректора Воронежского духовного училища. С марта по сентябрь 1994 г. – инспектор.

[17] Протоиерей Василий Зализняк, (1957-2024), с 1994 по июнь 2003 года служил настоятелем Покровского кафедрального собора г. Воронежа. Благочинный города Воронежа, курировал строительство Благовещенского собора.

[18] Аркадий Юрьевич Минаков – российский историк, доктор исторических наук, профессор исторического факультета Воронежского государственного университета, специалист в области русской общественной мысли, директор Зональной научной библиотеки Воронежского государственного университета.

[19] Андрей Олегович Амелькин, (1961-2007) – российский историк, археолог, педагог. Кандидат исторических наук, доцент кафедры зарубежной истории Воронежского государственного педагогического университета (исторический факультет). Председатель историко-культурного общества имени Е. Болховитинова при ВГПУ.

[20] Юлия Вячеславовна Ушакова, (1933-2022) – преподаватель Воронежской духовной семинарии, кандидат филологических наук.

[21] Митрополит Сергий (Фомин) – архиерей Русской Православной Церкви на покое, бывший Митрополит Воронежский и Лискинский (2003-2024).